Мы ещё придём просить прощения!

неделю отдохнул, пока не было комаров. Теперь снова будешь меня защищать.
С этими словами Николаич быстренько выполз из-под полога, быстро натянул сапоги — они стояли у стенки. И вышел на волю.
Там, за пределами жилища, комары на своем писклявом языке запели пуще прежнего. На воле было тихо и даже слишком для здешних мест тепло.
Резкое потепление... Наверное, на то у природы должна быть причина. Небо чистое, но затянуто какой-то дымкой, не ощущалось яркости солнца и его лучей.
Ученый подошел к реке, посмотрел на воду: она бежала спокойно. Под монотонную комариную песню вернулся в избушку. И только перешагнул порог, как услышал громкий голос Филиппыча. Это он пытался толком еще не проснувшемуся другу рассказать, что он видел ночью и не во сне, а наяву, на самом деле, здесь, в избушке, перед дверью, возле печки.
— Ты что, Мишка, не веришь, что я видел шамана? Он творил свои танцы здесь, в избушке. Одет был во все черное, на голове — широкая цветастая повязка, только на ней не цветы, а какие-то яркие полоски в цветных камушках, бубен с маленькими медными колокольчиками. Слушай, Николаич, ты не выносил из избушки стол и стулья? Куда они делись?
— Да нет, я не выносил. Только прибрался и после этого лег спать. Но кто-то же вынес? Я сначала подумал, что кто-то из вас выставил нашу мебель, и не придал этому значения.
— Я не выносил, но могу сказать, кто вынес. Шаман, тот самый, что раньше жил здесь. Хотите, мужики, верьте, хотите нет, но видел, как он выносил, как вызвал каких-то духов, может, добрых, а может, изгонял злых. Душою злых — это точно, потому что их больше, чем добрых, это и по нашей жизни хорошо видно. Наблюдал я за шаманом, как он махал руками, как летящая птица, как ходил по избушке оленем, подпрыгивал, изображая это животное.
Я хотел разбудить Мишку, толкаю в бок — он мычит, не просыпается. Сейчас я вам, мужику, скажу, чем все это закончилось. Думаете, прекратил он свои танцы с бубном, заклинаниями, вышел в дверь и был таков? Нет, совсем не так. Он превратился в птицу. Я видел ее, она как чайка, но только перья ее не белые — розовые. Клюв черный, лапки ярко-красные. Эта розовая птица не стала сидеть на месте, тут же вылетела на волю, но только вот не услышал я хлопанья крыльев. Все произошло быстро и бесшумно. Мишка вступает в разговор снова из-за полога:.
— Ну, Филиппок, знаю тебя давным-давно. Видимо, у тебя галлюцинации начались. То
ли от выпитого, то ли от съеденной рыбы. Много лет тебя знаю, но не помню, чтоб такое за тобой водилось. Мы с Николаичем спали, ничего не видели, ничего не слышали, а ты, видишь ли, углядел! Я понял: этот шаман тебе поблазнился. Такое случается. Видимо, и с тобой случилось. Немного заболел ты, соскучился по родине. Николаич поддержал Мишку:
— Вспомни, Филиппыч, как вчера я вам о шамане рассказывал, о том, как он умер, как его похоронили в ящике по местному обычаю, как потом он исчез с места захоронения. Помнишь, как я рассказывал, что не кто иной, а песцы выпустили его из ящика. А ты на мой рассказ, точнее, пересказ — я ведь это не сам выдумал — положил прибор с кисточкой, назвал все это чушью. Я бы тоже мог сказать, что ты видел ночью шамана в избушке, того самого, старого. Но не дождешься, не скажу тебе этого по одной простой причине. Но только в день вашего с Михаилом прибытия, а моего и в тот же самый час, когда катер, на котором вы прибыли сюда, был в этой самой избушке шаман. Но шум пришедшего катера спугнул его, и служитель здешнего культа так же, как ты сегодня рассказывал, собрался в черный комок, который тут же превратился в чайку розового цвета, которая раз — и улетела.
— Я наблюдал то же самое один к одному.
— Скажу вам, мужики, или здесь какое-то совпадение, или что-то другое. Вот пришел, зашел или как он проник в избушку, я не знаю, могу только догадываться, так как дверь была заперта. Но явился он в этот самый день не случайно, будто сказать хотел или сообщить о вашем приезде. Чайка эта самая розовая только-только успела вылететь, как вы уже здесь.
Вот и сегодняшнее появление шамана. До прихода катера еще есть время. Но думаю: неспроста его появление. Чего-то ждать надо. Откуда? Неизвестно.
Мишке, видимо, понравилась роль посредника:
— Слушал я вас — и того, и другого. Как дети малые. Ночью надо спать, отдыхать, а не шамана встречать. Расшаманились тут! Надо чайку поставить. А может, юшку разогреть? Она, горяченькая, самое то после вчерашнего. Ты, Николаич, с примусом хорошо управляешься, давай-ка запали его.
— Чего-чего, а примус я раскочегарю.
Достает из-под нар примус, ставит его на железную печку. И вот он уже шумит, заглушая все звуки: и птичьи крики на реке, и комариное пенье. Теперь его огненный жар — здесь главный хозяин.
Филиппыч открывает деревянный ящик, достает со дна небольшую пачку:
— Хранил ко дню отхода. Взбодриться свежим чайком как раз кстати.
Николаич достает с полки небольшой мешочек.
— Китайский, индийский, грузинский. — Он откладывает пачки. —Хорошо, но лучше здешнего, местного. Вот он, здесь почки черной смородины, лист брусники, ягоды шиповника. Собрано не здесь — на берегу большой реки. У меня даже для этого случая, для гостей, заварочный чайник имеется.
Пока заваривается чай, подогревается вчерашняя юшка, ученый опять возвращаются к старой, только что прокрученной теме о шамане и розовой чайке.
— Как вы, мужики, не знаю, но у меня предчувствие. Просто так ничего не бывает.
— Да что, убивали по этому случаю? Выбрось, Николаич, все свои предрассудки.
— Да, о предрассудках. Я неверующий. А о совпадениях. Вы добрались сюда — шаман посетил меня. Вы собрались уезжать — шаман опять тут как тут. Здесь какое-то совпадение или еще что-то. Но я знаю одно: просто так ничего не бывает. Филиппыч наливает в большую кружку чаю, бросает в нее по счету пять кусочков пиленого сахара и размешивает его:.
— Горячий, черт! И кто только алюминиевые кружки придумал! Тому бы. ее на это место приставить, да хорошо прижать! Единственное преимущество такой посуды — легкая она и не бьется.
Прихлебывая чай, не упускает момента поддеть Николаича:
— Ты, Николаич, не удивляйся. Я ведь, как и ты, видел сегодня шамана, но вот сейчас, а ты неделю назад видел его и уже успокоился. Не знаю, как тебя, а меня больше всего беспокоит не его появление, а то, как он превращается в чайку, да еще розовую. Ты вот как ученый, да еще оринтолог-птичник, можешь объяснить такое явление?
— Такая розовая чайка на самом деле встречается, но в данной местности ее никто не видел, о ней здесь только слышали. Здесь не ее ареал обитания. А что касается превращения шамана в птицу, такие факты превращения нам, исследователям, известны, но научного нет на то доказательства. Но даже таких, как я, считай, рядовые исследователи просто-напросто дурачком посчитают, а может, отправят на лечение. Но одно скажу: что-то у меня на душе не ладно. Вот бедные уфологи бьются, рассказывая о летающих инопланетянах. Как только они начинают где-нибудь прилюдно рассказывать об этом явлении, одни слушатели уходят, другие остаются, но крутят пальцем у виска. Не доказано, и ничего здесь не поделаешь.
— Ладно, летом. Даже здесь, в тундре, за Полярным кругом, тепло всем птицам, вольготно. В том числе и розовой чайке. А как зима придет! Что с того, что розовая она? Морозы, да метели, да снег — что, все это ей по фигу?
— Да, я вот, мужики, рассказывал вам много, но этот момент упустил. Зимой эту чайку заменяет большая серая сова. В этих краях такая никогда не жила. Ее ареал обитания много южнее — лесная зона. А как она тут объявилась, так это можете верить или не верить. Ее завезли сюда, на холодную землю, местные аборигены. И выпустили. Корма для серой совы здесь не меньше, чем там, в лесу. Лемминги здешние — назовем их мышами, — сове очень понравились.
Мишке снова достается роль посредника:
— Слушайте, мужики, хватит об одном и том же, время не стоит на месте. Давай, Филиппыч, одеваться и на дальнее озеро. Сети надо снять, рыбки свежей достать к приходу катера.
Гости уходят. В избушке воцарилась тишина, с реки и ближнего озера слышны крики чаек. Ученый сидит возле стола, что-то записывает в свой дневник. Сетка у накомарника поднята, и он то и дело отмахивается от комаров. Насекомых в жилище не так много, но и они не дают спокойной жизни. Похоже, ученому надоело отмахиваться от комаров, он встает с места и со словами: “Сейчас я вам задам!” — достает из-под нар старое, ржавое, но целое ведро, высыпает на дно горсть таблеток сухого спирта и поджигает их. Таблетки быстро занимаются пламенем, но положенный
сверху мох не дает им разгореться, и он начинает дымить. Дело сделано. Ученый возвращается к столу. Дым медленно поднимается из ведра, расходится по избушке. Николаич подходит к двери и обращается к комарам:
— Ну, что, пискуны! Вкусите дыма и поторопитесь на волю. Да поспешайте, а не то погибнете. Пока дымно, и я выйду из избушки — гляну, как там небо. Что-то ты, небо, мне не нравишься. Какое-то ты невысокое. Предчувствие у меня, и никак не могу я от него избавиться. И все это неспроста. Вот шаман посетил свое старое жилище. Нет, сегодня что-то будет, точно. Вот, я смотрю, какая-то рябь по реке пошла. И не по течению, а против. Да это же верный признак приближающейся грозы. Да еще, как всегда, с ветром! Он-то пострашнее самого дождя будет. Здесь же ни лесов, ни гор. Нечему ослабить его напор. Как там рыбаки? Может, догадаются поторопиться? Я-то их не предупредил. Ну, теперь что будет, то и будет. Сумеют уберечься, хорошо, не сумеют. Тут уж, гости дорогие, только остается спеть за упокой.
После этих слов он еще минуту-другую постоял на берегу, глядя на воду. Посмотрел, как усиливается рябь, послушал, как затихают крики чаек на ближнем озере, понаблюдал за тем, как стайка уток легко скользнула над водой и шумно приводнилась в тихом, спокойном месте, где озеро соединялось протокой с рекой.
Ну, будь что будет!
В избушке еще крепко пахло дымом затухающего дымокура, но комары исчезли, будто и не было их.
— Все улетели? Или кто из вас забился в щели в ожидании свежего воздуха, чтобы потом очнуться, воспрянуть и опять начать кусаться?
Ученый присел на деревянный ящик, привезенный гостями, прислонился спиной к прокопченной от дыма стене, вытянул ноги, и тело его расслабилось. Так, сидя на ящике, закрыв глаза и запрокинув голову, он задумался.
Сколько бы мог просидеть он в такой отрешенной, расслабленной позе? Может быть, долго. Но до его слуха докатился пока еще далекий удар грома. И его словно ветром подбросило с насиженного места. Ученый выскочил из избушки и глянул в ту сторону, откуда пришел звук ударившего грома. И увидел: черная-черная туча медленно, не торопясь, заполняла собой небо. Чем ближе подходила она к реке, тем больше приобретала сходство с огромным, крадущимся к своей жертве зверем.
Тем временем все живое в тундре попряталось — в мох, в заросли карликовых березок, зарылось в песок, ушло под воду. Первые крупные капли дождя глухо упали на землю, зашелестели в мизерных листочках карликовых березок. Ученый, не дожидаясь, когда дождь разойдется по-настоящему, зашел в избушку и присел на тот же деревянный ящик.
А там, за пределами избушки, началось. Небеса над безмолвной тучей заговорили, все сильнее и сильнее становились