состоит из песка. Ласточки-береговушки заприметили его с давних пор и прилетают сюда гнездиться из года в год. Это самая северная их колония. Ласточкин берег находится как раз на крутом повороте реки. Во время половодья или после сильных проливных дождей вода размывает легкий песчаный грунт и несет его на многие километры. Крупный песок быстро оседает на дно, мелкий доносит до нашего берега. Случается, черпанешь ведро воды, постоит оно совсем недолго, а на дне в два сантиметра, а то и более слой плотного такого песочка.
— Извини, Николаич, — останавливает его Филиппыч, — должен прервать твой рассказ, потом доскажешь. У нас по кружкам не разлито.
Мишка ставит кружку перед Николаичем:
— Может, ты не в курсе? Видели, знаем вас, ученых. Так что не обижайся. Разные люди бывают — брезгливые и не брезгливые. Предупреждаю: я сегодня сварил не уху, а юшку. Это означает: рыба вся — на столе, навар от нее — весь в кастрюле. Это и называется юшка.
— Мишенька, хватит давать наставления. Все и так понятно. Черпаем юшку большими кружками, а что касается того, что хлеба нет, на это есть сухарики, специально заготовленные, да и рыба сойдет за местный хлеб.
— За что пьем?
— У меня есть тост. Если неделю назад мы пили за приезд, то сегодня дернем за благополучный отъезд. Нормально?
Мужики стукнулись кружками, отхлебнули несколько глотков и тут же, словно по команде, принялись за юшку, запотягивали, обжигая губы об алюминиевые края посуды, захрустели сухариками и заговорили вперебой:
— Хорошая уха.
— Сам себя не похвалишь, никто не похвалит.
— Хвалить-то надо Мишку.
—Да, молодец, дело свое знает.
Николаич как бы подвел итого сказанному:
— Вкусная уха. Ничего не скажешь. Позабыл даже, когда ел такую. И ел ли вообще.
— Извини, Николаич, не в обиду будь сказано. Повидали мы вашего брата, и ученых, и студентов-практикантов, в этих и других краях. Казалось бы, где водоем, там и рыба На удочку она, правда, не берет. Ну, брось какую-нибудь сетку, и улов обеспечен. Так нет, что студенты, что ученые. Тушенку, одну тушенку глушат. Да так быстро — пустые банки не успевают отбрасывать.
Мишка не выдерживает и вступает в разговор:
— Мне, как увидел такое безобразие, даже жалко их стало. Всухомятку обедают, ужинают и завтракают консервами, вплоть до кильки в томатном соусе. Вижу: такое дело — принес им свежей рыбки. Помнится, нам тогда хорошо попалась ряпушка. Взять-то рыбу взяли, даже поблагодарили. Но вот что они с ней сделали? Уху ли варили? Может, жарили? Проверять не стал. Знаю одно: ряпушка, запеченная в фольге, в собственном соку, да с перчиком. Пальчики оближешь.
Ученый задет за живое, он, наверное, и сам не раз размышлял об этом:
— Что говорить! В нашем деле и такое бывает. У них, студентов, как и во всяком деле, должен быть руководитель. С него и спрос, как обустроить жизнь в полевых условиях. Заезжать сюда, в тундру, приходится не на день-два — на сезон. Бывал и я со студентами. У меня на сухом пайке никто не сидел. Более того. Столько здесь ягод бывает. И варенье варим, и кисели разные. А грибы пойдут! Сегодня они жареные, завтра — суп с грибами.
Филиппыч, наверное, был уже не рад, что затронул эту тему:
— Да ладно об этих студентах. Вот тоже мне нашли проблему! Как живут, так пусть и живут. Не дети же малые.
Мишка поддержал приятеля:
— За что пьем? Давайте за эти просторы необъятные. Чтобы было здесь так и дальше, в
каком виде сейчас. Чтобы с рыбой, грибами, ягодами, водой и чистым воздухом всегда было. И чтобы мы, если здоровье, конечно, позволит, еще бы раз объявились здесь, на этом самом месте.
— Молодец, Миша. За это стоит и не по одному — по три глотка выпить. Поехали!
— На уху налегайте, на рыбу! Николаич, не стесняйся. Страсть как люблю это дело, особливо рыбьи головы.
Можно не отрываясь смотреть, как он аккуратно, по частям разбирает кусочек и каждую косточку не только смачно объедает, но и тщательно обсасывает, как леденец-петушок. Установилась тишина, и с реки стали слышны пронзительные крики птиц, иногда переходящие в сплошной шум.
Николаич — как бы откликаясь на этот шум:
— Мы здесь с вами пируем, а чайки там, на берегу, этим же занимаются. Правда, очень уж шумно. Не зря им придумали название — белые санитары. Видно, отыскали отходы: Миша на берегу рыбу обрабатывал. Через пять минут гляньте: подберут все подчистую. Молодцы они в этом деле. Там, на Большой земле, серая ворона считается специалистом по свалкам. Здесь же — чайки.
Помнится, было это, правда, давно, забросили меня сюда в самом начале весны. И не одного, а с небольшой компанией из нашего института — ученые разного профиля. Так вот, в тот год я впервые увидел — раньше только слышал о заморах — как рыба погибает подо льдом от недостатка кислорода в здешних озерах. Когда сошел лед, открылась, я вам скажу, картина неприглядная. Рыбы мертвой вдоль берегов волной прибило белым-бело, будто снежный вал от зимы остался. Главным образом муксуны, ряпушка, щекур и, конечно, щука, окунь, язь, лещ. Это уже третьесортная, которая в здешних краях сорной зовется. Так вот я даже представить себе не мог, что было бы, если бы не было в здешних краях белых санитаров — чаек. Прошло немного времени — все чистенько подобрали.
— У нас, в лесостепной зоне, — вставил свое Филиппыч, — такие заморы, хоть и не часто, тоже случаются. Правда, на тех озерах, что ближе к деревням и селам, ведут борьбу против такого природного явления. Конечно, простые люди, селяне, далеки от какой-то там науки. Обычно ближе к весне все, кто в силах, с коловоротами выходили на лед и начинали его бурить. Или с помощью бензопилы вырезали во льду целые окна
— майны. Ничего не поделаешь, всему живому кислород нужен — и рыбе тоже. Теперь — другое дело. Озера, самые лучшие, карасевые, отняли у местных — в аренду разобрали не то на десять, не то сорок девять лет. Будем, говорят, рыбу благородную разводить — пелядь, сырок, форель. Потом, как разведется, рыбачить разрешим, но на одну удочку, на один крючок — и за деньги. Хозяева озер документов нам не показывали. Вот и не знаем, взяли они в аренду озеро или так, дурочку валяют. Озера у нас в основном карасевые, один карась — и больше никакой другой рыбы. А карасю заморы побоку! Закопается в ил и живет там всю зиму, тепло ему там, хорошо, прекрасно.
Мишка после этих слов даже приподнялся с места, но тут же уселся обратно:
— Не специалисты наши деревенские по разведению этой рыбы благородной. А в один голос твердят: не будет эта самая форель жить в наших иловых, мелких, заморных
озерах. Задохнется она. Так и вышло. Первый же замор поставил на этой самой форели точку. Замор начался — забегали варяги. Стали звать местных: выручайте, рыба гибнет! Давайте бить майны! Мужики — ни в какую: ваша рыба гибнет, а наш карась как жил, так и будет жить.
Николаич взглянул на приятелей с недоверием:
— Так и не вышли помочь?
— Нет.— Мишка был категоричен. — Не пошевелились. Хозяева им и деньги предлагали. Не те времена, когда мужики ради такого дела шли всем гуртом, безо всякого призыва и зазыва.
— Может быть, надо было все же выручить?
— Ну уж, извини. Не дождутся. Никто этих варягов не звал.
— Как я понимаю с ваших слов, деньги сделали их хозяевами. И все же не большого ума притесняют они местных жителей. Заморные озера, с большим иловым отложением. Где им справиться с заморами! А собрались еще такую чистоводную рыбу, как форель, разводить.
— Когда кто-нибудь из местных пытался им возразить, что такая рыба не будет жить в здешних озерах, они и слушать не хотели: мол, у нас есть на этот счет бумага ученых-рыбоводов, ихтиологами называются.
— Сейчас даже не такого рода бумаги, а куда похлеще, можно купить. Любую бумагу напишут, деньги только плати. Здесь все от дури денежной идет: какие там законы! А деньги у этой братии есть! Я вам коротенько расскажу, чем мы тут занимаемся, за Полярным кругом.
— Да, да! — оживился Филиппыч. — Я об этом, Николаич, давно хотел спросить. Какого лешего вы тут маетесь, на этих безлюдных просторах? Сейчас еще ладно, лето. Какое-никакое жилье. избушка. печка. Сухо. тепло. Пологи поставили хорошо, пока комара да мошки нет. Но вот как потеплеет!.. Они ведь жизни не дадут, без плотной одежды, без накомарника и того же полога пропадешь. В туалет сходить по-серьезному
— очень даже большая проблема. Не позавидуешь вам, ученым. Нам этот раз повезло: накомарника ни разу не одевали. Прямо чудо какое-то! Если ничего не случится, через пару суток будем дома, еще и с рыбкой, да какой!
Мишке, видимо, надоело молчать.
— Смотрю я, разговор у нас интересный получается. Можно сказать, единый. Спора нет и не будет у нас. Ученый мир во главе с Николаичем поддерживает нас. И верно делает. Какие мы грабители! Залетели в эти края рыбки немножко взять да проветриться.
— Да какие вы грабители? На эти-то просторы! Тут есть кого так назвать. Большие богатства выкачивают из-под земли.
— Эти грабители нам знакомы — дармовое добро качать запросто так. Будто предки этих нефтяных магнатов много веков их там растили и завещали своим праправнукам воспользоваться ими.
— Для владельцев скважин, Миша, было, видимо, какое виденье: бери и тащи, после нас хоть потоп!
— Все, мужики, — подытожил Филиппыч, — правильно говорите, но надо бы продолжить наш рыбий пир. Николаич, ты со своим примусом на самом деле хорошо
управляешься? Запали его, юшка-то остыла, подогреть надо.
— Это мы мигом. Заставим его гореть.
Достает примус из-под нар, качает его, иголкой прочищает форсунку. Открывает краник, подносит спичку, и примус сразу же зашумел, выбрасывая ровное синее пламя. Шумит примус, его пламя ударяет в почерневшее, закопченное до предела дно кастрюли. Михаил снимает с нее крышку, большой ложкой мешает содержимое и вновь прикрывает кастрюлю.
Он задумывается и потом словно спохватывается:
— Сейчас-сейчас. Три минуты — и уха не только согреется — закипит.
И верно, вскоре застучала-заговорила крышка кастрюли. И из-под нее с разных сторон ударил пар, а вместе с ним по всему жилищу начал, как и прежде, гулять приятный аромат наваристой юшки-ухи.
Филиппыч берет рукавицами за почерневшие горячие бока кастрюлю и ставит ее в центр стола на дощечку.
Мишка предлагает снова: по глотку, да под горячую юшку, да под хорошую рыбку. Жители избушки, испив из маленьких кружек, большими черпанули из кастрюли горячей юшки, молча взяли по куску рыбы. На краю стола моментом образовалась и начала быстро расти горка костей, особенно от рыбьих голов.
Мишка подмигивает Филиппычу:
— Дорогой мой, мы с тобой маху дали. Смотри, сколько костей пропадает. Кота твоего сюда бы! Если бы он знал, сам бы, наверно, прибежал по земле. И самолета не надо! Это не мороженая килька из магазина.
— Не знаю, как кот. Мою бы сюда хозяюшку. Она страсть как рыбку любит! Какие рыбные пироги печет! Сплошное объедение!..
— Скоро покидать нам это прекрасное место. Сегодня отдыхаем, а завтра — в путь!
— Завтра будет завтра. Вот нам Николаич хотел еще кое-что порассказать. Давай, Николаич, продолжай. О том, что видел, что слышал в этих краях.
— Слышал много, но больше видел, что было и что стало. И могу предположить, что будет, если так же, как сейчас, относиться к природе, к ее обитателям, к воде, к земле. Все вокруг меняется
