Тень и плоть

–Хозяин, к вам ещё один проситель! – Паймон как всегда подобострастен и не скрывает этого. Самоуничижение ему как суть, а тени гордости в нём давно уже нет.
Но Тёмному Властелину нет дела до какого-то мелкого прислужника, пресмыкающегося у его трона – усталость ограждает его от таких ничтожных хлопот. Усталость и долг. Прежде Тёмный Властелин и не знал, как правление может изматывать. Сказал бы ему кто тогда, что все будут идти к нему на поклон и бесконечно чего-то просить, и снова просить, и всё равно, даже получая то, о чём просили, будут недовольны – он бы…
Нет, он бы не отошёл от своей цели и войны бы своей не прекратил. Но был бы готов и пенял бы только на себя. А сейчас как себя обвинить? Советники, которые по мере роста его силы прибавлялись, звали его дальше, тянули вверх, и не говорили ему о том, что будет после. Легионы злых духов и нежити, что переходили на его сторону и вовсе не были способны к размышлению и трагедии.
Трагедия! Да, власть – это настоящая трагедия. Теперь он, приняв титул Тёмного Властелина, возвысившись на костях своего предшественника, это понимает. Понимает, что и не уйти ему от этой власти – никто не уходит, вкусив её, остаётся до последнего, себя и душу свою иссушая.
–Пригласи,– велит Тёмный Властелин и Паймон суетливо бросается в приёмную.
Тёмный Властелин спохватывается запоздало, что надо бы заодно и узнать о том, сколько вообще просителей ожидают его сегодня. Но не кричать же в спину Паймону?
–Мой господин! – перед троном возникает проситель, и Тёмный Властелин едва сдерживает смешок – редко его навещают призраки! Толку от них? ползают по мраку невесомые, унылые, мрачные, ушедшие в свои трагедии. Иной раз и в мир смертных выходят, сами того не зная. Пользы нет, вреда тоже – пусть существуют.
Но о чём просить призраку?
Это забавно. В беспросветной рутине власти забавно.
–Чего угодно? – Тёмный Властелин веселится. Он разглядывает призрака с любопытством, которое, как сам полагал, давно им было забыто.
Призрак хранит лик человека. Значит, умер недавно, не прошло ещё и смертной жизни. В полупрозрачном лице угадываются мягкие черты, а в невесомых, то проступающих отчётливо, то расплывающихся руках явная печать – физического труда умерший не знал, иначе не имел бы таких ухоженных рук. Впрочем, о том говорит и сохранившийся на призраке образ одежды…
–Мой господин, – призрак смотрит смело, он ещё не знает, что скоро не сможет смотреть и превратится сначала в тень от тени, а затем и вовсе станет слепым, глухим, бездумно блуждающим пятном. И ему повезёт, если это будет именно так, если не сохранится у него память.
Что делать, посмертие бывает жестоким!
–Моё имя Вильгельм Ламарк, – призрак привык прикрываться этим именем в жизни, но посмертие играет по своим правилам.  Вернее по одному: правила устанавливает сильнейший.
–Вы желаете повидаться с родственниками? – интересуется Тёмный Властелин насмешливо-доброжелательно. и в тоне скрыто напоминание: «ты здесь никто, Вильгельм Ламарк – ты умер молодым, а при жизни принадлежал к знатному роду, но и предки твои также смертны…»
–Ни в коем случае! – призрак издаёт нервный смешок. Это Тёмному Властелину в общем-то понятно – до того как начать путь к верхам, он тоже имел родственников и тоже не желал бы их видеть хоть ещё один раз.
–Тогда в чём дело? – но в пустоту все шутки! Хватит. Есть дела, есть вопросы. Тьма не может позволять себе рассусоливания. Тьмы слишком много, и от того в ней всегда больше дел. Это свет может позволить себе неделю-другую не справляться о делах вовсе – все его служители и подопечные имеют обострённое чувство совести. Во Тьме совесть не угасает, но может обернуться фанатичным зверем и, снова здравствуй, усиленный контроль!
И этого тоже Тёмный Властелин во время своего восхождения не осознавал. А теперь куда от осознания деться?
–Понимаете, – Вильгельм Ламарк мнётся, впервые ощущая неловкость, – моё тело оно…оно в ваших рядах.
–Вы изволите жаловаться тому, что ваше тело поднято из посмертия? – Тёмный Властелин снова удивлён. Тело! Ха! Да что значит это слабое, жалкое, ничтожное смертное тело? Тело растёт, тело стареет, тело умирает и обращается в гнилое ничто. А он, Тёмный Властелин, даёт этому телу шанс послужить ещё. Разве это не благо? Разве это не спасение от ничто? Душа значит больше, она не гниёт и её не закапывают, душа не горит, горит лишь плоть. Душе не должно быть дела до тела.
Разве не так?
–Я не жалуюсь, – торопливо замечает призрак. – Но это…то есть, все его повадки, это же оскорбление!
Паймон, про которого Тёмный Властелин с большим удовольствием уже успел забыть, издаёт угодливый смешок, полагая, что и его хозяин сейчас рассмеётся наглецу в лицо. Надо же! оскорбляет!
Но Тёмный Властелин не смеётся и даже не улыбается, и смешок Паймона тонет в глухоте тьмы, разбивается о великий чёрный трон, сложенный из костей и черепов отживших своё Властелинов.
–Оскорбление кого? – вместо смешка Тёмный Властелин задаёт вопрос.
Призрак разводит руками:
–Меня! как личности!
Это что-то определённо новое во тьме. Но забавное. И в то же время горькое. Тёмный Властелин считает, что армия нежити, собранная из поднятых из посмертия тел, больше оскорбляет его самого. Во-первых, пока эти тела поднимаются, они умудряются потерять важные части своих тел. И добро, если это ещё просто кости и поднимаются уже совсем истлевшие тела – костей много, нет одной-двух-трёх – не беда. Но когда поднимается ещё не перегнившая плоть, которая при подъёме теряет руку или ногу, или даже голову…
Плоть быстро приходит в негодность, но иногда даже этой скорости недостаточно.
Во-вторых, запах! Запах разложения, запах сырой земли – сладковатый, тошнотворный. Нежити всё равно, но вот Тёмному Властелину нет.
Но куда деться? Нежить лучшая армия – не устаёт, не плетёт интриги (а как им их плести, если мозги кашей стали?), да и не требует много – так, мертвечины пожрать, ну или умирающих, те от мертвечины всё равно не так уж и отличны.
–Нет у тебя личности, – возражает Паймон, всё ещё не оставляя попыток выслужиться перед Хозяином. Даже замахивается для острастки на призрака, но Вильгельм хоть и призрак всего лишь. А внимания Паймону уделяет не больше, чем сам Тёмный Властелин. – И имени у тебя нет! и памяти у тебя нет!
Слова Паймона хлещут больнее плетей. Имя! Память! Это то, чем живёт человек. Это то, с чем он умирает.
–Я Вильгельм Ламарк и всегда им буду! – огрызается призрак. Это невозможно, но он будто даже выше становится, расправляет прозрачные плечи.
–Уймись, – советует Тёмный Властелин не то Паймону, не то Вильгельму, не то своей усталости. Первые два притихают – один со страхом, другой с уважением. Не реагирует лишь третья – усталость. Ей плевать.
–Но хозяин…– Паймон лопочет что-то извинительное и ползёт к трону не то псом, не то змеёй.
Тёмный Властелин игнорирует раболепного прислужника, спрашивает у просителя:
–Что именно тебя оскорбляет?
–Что? – Вильгельм даже задыхается по людской привычке от бешенства, но овладевает собой и принимается загибать тонкие призрачные пальцы. – Во-первых, у меня почти нет руки – она висит на каких-то верёвочках…
–Из могилы надо ровней выбираться, – беззлобно замечает Тёмный Властелин, – на вас целителей не рассчитано бюджетом.
–Во-вторых, я дурно пахну, – Вильгельм продолжает своё.
–И я страдаю от этого больше, – Тёмный Властелин отметает и это. – У призраков нет обоняния.
–В-третьих, я жру сырую плоть. Это негигиенично и противно.
–Сырой плоти больнее, – Тёмный Властелин улыбается против воли. Он вдруг припоминает последнее сражение – мятеж, да, это был славный мятеж против его правления. Кончился легко и быстро – армия нежити налегке и в беспощадности всех порвала на клочки. И да, кажется, теперь ему вспоминается какой-то труп, похожий на тень сегодняшнего гостя. Не он ли прокусил до желудка одного из лидеров мятежа?
Если бы Тёмный Властелин знал заранее о том, что придётся говорить с Ламарком, то, конечно, посмотрел бы внимательнее!
–У вас что, несварение? – интересуется Тёмный Властелин всё с тем же ядовитым дружелюбием. – Вы, если мне не изменяет память и если меня не подводит зрение, мертвы! Какое вам дело до вашей плоти? Ваша плоть служит высшей цели, выполняет свой долг!
Паймон осторожно смотрит на своего хозяина – ему хочется уловить его настроение, но он не может. Тьма не позволяет себе эмоций – это путь к провалу – так решил Тёмный Властелин, снеся предыдущего и добавив его кости в свой трон.
–А вы, – продолжает Тёмный Властелин, – пытаетесь увильнуть от этого долга? Вам должно быть всё равно что с вашим телом. И вам должно быть отрадно, что вы можете хотя бы что-то сделать, если не сделали в жизни вклада, сделайте его в посмертии! Хотя бы плотью.
Откровенно говоря, с этим гостем можно было и не церемониться. Выбросить его душонку в ничто или напрочь проигнорировать. Но уйдёт этот и придёт следом какой-нибудь вечно голодный вурдалак, будет скулить о том, как ему голодно и как пуст его желудок, будет просить полянку с зайцами, а лучше с оленями, а ещё лучше – чтобы его отправили куда-нибудь на поправку здоровья. А здесь хотя бы что-то новенькое. Усталости не отгоняет, нет, слишком глубоко въелась она, усталость, но хоть что-то интереснее стандартного набора: «дай-накорми-надели».
–Я не против служить умом и телом, тенью и плотью, – заверяет Вильгельм Ламарк, – уверяю вас, но то, как я служу…это же унизительно.
Тьма не знает такого. Унизить можно лишь личность, а тьма стирает личность слабейших, которых, как она давно выяснила со дня сотворения мира – большинство. Именно поэтому во тьме плодится нежить, вурдалаки и мерзость, умеющая лишь поглощать и не заботящаяся об этом. И удивительно видеть в этом вечном кипении того, кто вдруг озаботился в посмертии своим унижением.
–Это унизительно, – продолжает Вильгельм, упрямо склоняя голову, – унизительно! Я владею шестью языками в совершенстве, ещё на трёх могу читать. Я изучал право и закон Божий, я держал каждый пост и теперь я ем сырое мясо? Человечину?
–Что же ты, такой хороший, делаешь здесь? – интересуется Тёмный Властелин.
–Я не был хорошим. Я лгал и творил много дурного, но неужели мой ум, моя память…
–Твоя гордыня, – подсказывает Тёмный Властелин и позволяет на этот раз расхохотаться Паймону.
Тот доволен.
–И гордыня, – Ламар не отрицает. – И всё же…
–Ты не там. Ты тут, передо мной.
–Но это моя плоть! – возмущается призрак. – А если кто узнает? И потом, я ведь знаю, что это я! и стыдно, стыдно!
Тёмный Властелин смотрит и не видит. Стыд? Тьма уничтожает стыд, она обращает его в другие чувства, облачает стыд гневом, словно одеждой, пороком и страстью.
Но этот призрак хранит стыд. Хотя бы в памяти.
–Да не знаешь ты столько языков…– вдруг говорит Тёмный Властелин, как будто это было самое важное.
–Ну не шестью, а четырьмя, – соглашается Ламарк и усмехается. – Говорю же – лгал. Но какое это имеет значение, если я человек?
–Был.
–Остался. Я чувствую, я помню, я знаю своё имя.
Паймон хочет расхохотаться, но Тёмный Властелин не позволяет ему этого. Ему не смешно. Совсем. Впрочем, будет ли ему когда-нибудь по-настоящему