И в этом мы уже убедились, приведя многочисленные примеры образования идей в самых различных сферах знания: технической, научной, социальной, нравственной, эстетической, метафизической, природной и т. д. А убедились мы в том, что только благодаря возникновению идей может быть получен не только сам смысл (Истина), но и сформировано, в соответствии с этим смыслом, любое искомое сущее, посредством которого (в его материальной форме) может быть произведена та или иная необходимая Продукция.
Так что досократики – в лице Гераклита – обнаружили в себе, в собственном интеллекте то «одно», то есть тот единственный источник, из которого можно получить «всё». (Для них это было открытие такого же ранга, за которое в нынешние времена дают Нобелевскую премию). Уже они поняли, что «настоящее знание» можно получить только «сосредоточившись в себе», то есть, сконцентрировавшись на той новизне, что рождается в собственной душе. Старое знание, знание не новое, ни в коей мере не может претендовать
на столь пристальное внимание нашего ума.
Далее, переходим ко второму вопросу, вопросу о «сосредоточении» на «исконном сосредоточении». Во-первых, почему Гераклит (в интерпретации Хайдеггера) наделяет сосредоточение эпитетом «исконное»? Наверное, потому, что то, что требует сосредоточения, является чем-то изначальным и универсальным. И это вполне очевидно и объяснимо потому, что операция сосредоточения есть операция вторичная, производная. Первичным же является то, что является в наше сознание, на чем именно мы должны сосредоточиться. Ведь Логос Гераклита – это не столько те слова (речь), которыми выражаются наши мысли, сколько те новые смыслы, что зарождаются в нашем интеллекте и на которых необходимо сосредоточение. Да к тому же, Логос это то, чему мы должны быть «по-слушными», поскольку, отвлекаясь от него, мы теряем из виду внове явленный смысл, на котором мы должны были бы сосредоточиться. Трудноуловимость смысла только что явленной в наше сознание новой идеи и невозможность даже кратковременного удержания этого смысла в нашем сознании, – без оформления в каких-либо словах, выражениях, символах и т. д. – вот то главное, что побудило Гераклита обратить внимание на то, что нуждается в сосредоточении и почему. (Более подробно об этом в Разделе 13.3. Инсайтное явление идеи в сознание как следствие…).
И ведь не напрасно – и совсем даже не случайно – в начале данного фрагмента Гераклит делает знаменательную оговорку: «Если вы не только меня слушали, но в послушании внимали самому «Логосу» («исконному сосредоточению»)…», То есть, если вы внимаете не тому, что вам говорят, а тому, что сосредоточено в том, что является вам самим в акте спонтанного возникновения нового смысла (идеи-Истины) в вашем уме, то, только сосредоточившись на этом, можно получить «настоящее знание», то есть получить знание, ранее бывшее сокрытым в скорлупе идеи. «Настоящесть» знания не в его обыденности и понятности, а скорее всего в новизне, в той новизне, которая слишком быстро улетучивается из нашего сознания. Не сосредоточившись на этом, невозможно раскрыть смысл идеи, ее Истину, только что явленную нам из сокрытого в не-сокрытое.
Операция сосредоточения на «Логосе», то есть на том смысле и на тех словах, которые способны раскрыть этот смысл идеи, – а по нашему, сосредоточение нашего ума на этапе рефлексии-11 – является наиважнейшей после явления идеи, поскольку утеря этих слов (или не нахождение таковых) всегда приводит к забвению-забыванию смысла самой идеи. И Хайдеггер вполне оправданно отождествляет сам Логос с Бытием, то есть – по нашему – с возникновением нового смысла: потому что только посредством собственного логоса можно «спасти» (Хайдеггер) Логос самого Бытия, то есть проявить и сохранить смысл внове явленной нам идеи, тот смысл, который достаточно легко забывается, если мы отвлекаемся от слов (выражений, образов, метафор и т. д.), способных его выразить.
Кстати сказать, «сосредоточение» на «исконном сосредоточении» – это то, что, с легкой руки Платона, было названо и в дальнейшем существовало в философии под именем «созерцание». Классическим примером состояния созерцания может послужить платоновский Сократ, простоявший сутки напролет на одном месте, будучи застигнутым внезапно пришедшей ему на ум идеей (см. «Пир», речь Алкивиада). Сосредоточение на раскрытии смысла внове явленной идеи – это и есть созерцание; конечно, созерцание умственное, а не зрительное. На «старом», известном нам знании у нас нет необходимости сосредотачиваться. Сосредоточиться «в себе», то есть созерцать можно только то, что зародилось в тебе самом и явило само себя. И, конечно же, «настоящее знание», полученное посредством «сосредоточения» на «исконном сосредоточении» в процессе созерцания, есть знание, обладающее «абсолютной» новизной. А нечто подобное ей, как мы уже показали ранее, может быть получено только при сотворении идеи и осуществлении методологии возникновения новизны, включающей эту идею в свою последовательность (цепь).
Вот и приведенный нами перевод этого фрагмента А. Лебедевым говорит о том, что «есть только одно…Мудрое существо…, чтобы знать все». И здесь мы не можем исключить, что таковым «существом» (в смысле сущности) может быть нечто такое в структуре нашего Бытия и в структуре познаваемого нами мира, что позволяет нам не только адекватно воспринимать существующее (сущее), но и создавать нечто совсем новое. И методология возникновения новизны, методология Единая для всего сущего, как нельзя лучше подходит на эту роль.
Продолжим далее нашу тему. Если мы думаем, что приведенный нами – в переводе Хайдеггера – фрагмент 50 является единственным, случайно нам подвернувшимся текстом, где Гераклит выразил свое интеллектуальное ощущение необходимости сосредоточения на «исконном сосредоточении», то есть на раскрытии, как мы полагаем, смысла только что явленной в наше сознание идеи – так вот, если мы так думаем, то мы ошибаемся. По крайней мере в его наследии есть еще несколько фрагментов, которые непосредственно причастны к выражению того интеллектуального ощущения, которым сопровождается явление в наше сознание нового смысла, того смысла, который, будучи сразу же не зафиксированным в каких-либо словах и знаках, способен забываться, и в буквальном смысле улетучиваться из нашего сознания, то есть скрываться сразу же после своего кратковременного явления. (И это известно каждому из нас, кому, хотя бы изредка, приходили на ум новые идеи).
Первым из таких фрагментов приведем фрагмент под номером 112. Но сначала дадим его в неполном переводе Лебедева:
b) σοφιη αληθεα λεγειν και ποιειν κατα φυσιν επαιοντας.
в) «мудрость состоит в том, чтобы говорить истину и действовать в согласии с природой, внимая ей». (Там же, стр. 188).
Как видим, Лебедевым алетейя переводится как истина, а фюсис – как природа, против чего категорически возражал Хайдеггер, полагая, что во времена досократиков алетейя понималась как несокрытость, а фюсис имела значение восхождения. Согласно Хайдеггеру, понятия алетейи как истины, а природы как сущности вещи или как комплекса объектов окружающей нас действительности, появились и окончательно утвердились только после Платона. А потому, данный фрагмент (112) Хайдеггер переводит следующим образом:
«Таким образом, настоящее знание состоит в том, чтобы говорить и делать несокрытое, из вслушивания, согласно тому и в соответствии с тем, что, восходя, само показывает себя»8. (Гераклит, стр. 305).
Посмотрим на этот фрагмент «глазами» продуктивно мыслящего человека, то есть человека, которому совсем не чужд процесс интуитивно-инсайтного генерирования новых идей. Спрашивается, не «показывает» ли «само … себя» смысловое содержание внове явленной, положим, инсайтной идеи; не оно ли, «восходя» из сокрытости в «несокрытое», является «настоящим знанием»; и не это ли знание мы получаем благодаря «вслушиванию» в то, что родилось в нашем интеллекте и само явило нам себя? Конечно же, речь Гераклита идет об инсайтной идеи, той идеи, которая в спонтанном акте возникновения сама себя «показывает». Наша задача лишь в том, чтобы немедленно зафиксировать ее в каких-либо словах и знаках и тем самым спасти и сохранить ее, прежде чем она незаметно улетучится из нашего сознания, как незаметно улетучивается (сублимируется) углекислота из твердого состояния в газообразное.
Именно поэтому Гераклитом было обращено наше внимание на процесс сосредоточения на том, «что, восходя, само показывает себя». Гераклитовское «вслушивание» или сосредоточение есть не что иное, как процесс раскрытия смысла только что явленного нам «сгустка» смысла и фиксации последнего – в каких-либо знакомых сознанию знаках – с той целью, чтобы можно было поместить его в память и тем самым сохранить от забвения. Именно здесь, при анализе «речений» Гераклита, у Хайдеггера, скорее всего, могла возникнуть мысль о забвении бытия, как акте сокрытия того, что, «восходя» показало себя на какое-то мгновение (как несокрытость, как а-летейя), а затем исчезло без следа, кануло в лету. И лишь впоследствии он отнес термин «забвение бытия» к глобальному процессу забвения самих основ, самих истоков жизни.
Далее переходим к общеизвестному и часто цитируемому фрагменту под номером 123 (Д-К):
«φυσις κρυπτεσαι φιλει».
«Природа любит прятаться»9. (Фрагменты, стр. 192)
В новом переводе Лебедева он звучит как:
«Суть вещей сокрыта»10. (Логос Гераклита, стр. 153)
Хайдеггер же дает перевод этого фрагмента в двух близких по смыслу вариантах:
«Восхождение благосклонно к самосокрытию»11. (Гераклит, стр. 142)
«Восхождение дарует свою благосклонность самосокрытию». (Гераклит, стр. 157)
Опять же мы видим, что речь идет о восхождении (фюсис), которое склонно к самосокрытию. Что можно сказать по этому поводу?
Во-первых, обращает на себя внимание слово «самосокрытие», которое, как нам представляется, выражает тот факт, что восходящее имеет тенденцию скрываться целиком и полностью. Именно так, по «собственной инициативе», не спрашивая нашего разрешения, целиком и полностью может улетучиться из нашего сознания только что явленный, но еще не зафиксированный нами смысл идеи.
Во-вторых, весьма характерно, что в данном переводе речь идет о процессе восхождения, а не уже взошедшем во всей своей полноте. Взошедшее, как правило, это уже оформленная мысль, а вот мысль восходящая, становящаяся, не будучи зафиксированной, способна забыться, то есть исчезнуть бесследно. Если бы все рождаемые нами мысли непременным образом тут же
