ШЕСТАЯ РЕАЛИЯ (2-ая книга дилогии) другая фантастика.

своего возраста, — может быть только чёрной или белой. Несмотря на то, нравится она нам или нет. А правда — всегда многоцветная, всех оттенков радуги. Поэтому и говорят, что у каждого своя правда!
Сколько лет с тех пор утекло! Маленькая девочка, наверное, уже давно стала взрослой женщиной. А слова её отпечатались в моей памяти.
Тогда - то у меня и возник вопрос, почему дети так хорошо разбираются в вещах, которые нам, взрослым, с возрастом становятся недоступны? Как им удается точно отличать, как рознятся по смыслу даже те слова-понятия, которые  в языке взрослых называются синонимами? Может, потому что им еще не сломали логику?
Для тех, кто сидел передо мной, совершенно не важно, есть ли какая-то разница между истиной и правдой. Или нет. Они охотно пользуются той «цветной» правдой, о которой говорила моя маленькая знакомая, совершенно не заботясь о том, что их определения этой самой правды её таковой сделать никак не способны. Да еще и противоречат друг другу. Таков человек!
С машиной такой штуки выкинуть нельзя. Она откажется работать. А может быть и вовсе  выйти из строя. Или даже свихнуться. У нас уже есть случаи машинного психоза. Хотя они и не афишируются.
Когда был создан Силаменс,  я сам написал для него программу по логике, сконцентрировав в ней всё, что было предельно чётко изложено в разных учебниках по этому предмету. Со всеми определениями. И кругами Эйлера. Только после этого мы начали "кормить" искинтел знаниями и художественной литературой.
Как- то раз, еще в самом начале обучения, машина даже озадачила меня. Я услышал приятный баритон, принадлежащий кому-то из  её сборщиков или их знакомых, модуляции которого стали ее голосом. Он предложил мне ознакомиться с двумя отрывками текста, распечатанными специально для меня.
Вот первый отрывок. "Останавливаясь у постели, на которой, тая в жару и жалобно дыша, болел человек, я выжимал из своего мозга всё, что в нём было. Пальцы мои шарили по сухой пылающей коже, я смотрел зрачки, постукивал по рёбрам, слушал, как таинственно бьется в глубине сердце, и нёс в себе одну мысль  — как его спасти? И этого — спасти. И этого! Всех!
Шёл бой. Каждый день он начинался утром при бледном свете снега, а кончался при жёлтом мигании пылкой лампы-молнии." Вряд ли требуется называть имя известного писателя, автора этих строк.
А вот второй.  Если хотите преуспевать во врачебной практике и стать состоятельным человеком, вам всегда следует помнить, главное. Вы обязаны знать  всё о финансовых возможностях своих пациентов. Нужно принимать все меры, чтобы они не сбежали, не заплатив вам по счетам. И выжать из них максимум средств. Болезнями, особенно тяжёлыми, следует заниматься только после того, как ваш труд будет предварительно и полностью оплачен". Справочник "Советы начинающему практическому врачу".
Мне сложно разобраться, — пробаритонил  Силаменс, — два посыла мне, кажется, совсем не стыкуются!
— Вот и найди выход, который бы не противоречил законам логики!
Через несколько секунд выплыла третья распечатка. "Врач обязан искать возможности исцеления больного и/или его спасения от смерти. Независимо от того, способен ли пациент оплатить работу врача или нет. Если смотреть со стороны понятия «долг». Это логично.  Выжимать же из него деньги, если смотреть со стороны только личной выгоды врача, неправильно".
Вот вам в нескольких словах и вся разница между гуманностью и рыночной экономикой!
— Мне кажется,  — с облегчением сказал я, — что это вполне нормальный и логически обоснованный подход. Кстати, и этики тоже. А это очень немаловажно в человеческих взаимоотношениях.
И мне показалось, что Силасменс усмехнулся. Как усмехнулся бы мой преподаватель, ожидавший услышать от меня чушь, но неожиданно получивший вразумительный ответ.
Разумеется, логике и этике аудитория, перед которой я стою, чужда. Поэтому я не упоминаю об этом. И ловлю на лету другой вопрос, ответ на который оставит след в головах работодателей 
— Как обучаем мы его? — Переспрашиваю я чтобы собраться с мыслями.  — Мы переводили на язык программы научные труды, книги, демонстрировали ему полотна художников и кинокартины, организовывали прослушивание музыкальных произведений. Всё это и есть "корм" искинтела. Теперь он этим занимается сам!
— Как? У нейросети есть глаза, уши, голос?
— Да, господа! Иначе что же это за нейросеть?
По залу пробегает одобрительный смешок.
— Это, видимо, очень большой объём работ? — Доносится до меня из зала.
— Огромный! Без преувеличения! Над этим трудится несколько тысяч программистов высокой квалификации. Конечно, кто-то может сказать, что отец кибернетики Винер – я все-таки выдал имя! - сильно подсобил нам! И это верно. Но не совсем. Языки программирования, с которыми работал он, сегодня мертвы, как латынь. Иначе говоря, большую часть работы приходится делать заново.
— Способна ли такая большая система компьютер, или нейросеть, оценить, как следует оплачивать разную по объёму и качеству работу человека? Во что она оценивает физический труд, а во что умственный?
Ответ давно уже есть: «по степени нужности и применимости, без вреда природе». Но озвучить его, может быть равносильно закрытию программы. Я начинаю лукавить, утверждая, что мы вплотную подходим к этому. И, видимо, получим окончательные результаты уже через пару месяцев. А, может быть, и раньше. Это, кажется, устраивает всех, судя по согласным кивкам. Вопрос, похоже, созрел у председательствующего…
— Может ли нейросеть представлять угрозу? Что, вы Серж, считаете по этому поводу?
СОЛИТОН 18
ЗЕРКАЛЬНОЕ ОТРАЖЕНИЕ
Наш разговор становился все напряженнее. Я взяла Лорину под руку так, чтобы мы оказались на одной линии, глядя при этом на наших мужчин.  На моё счастье Леонард повернулся спиной ко мне. А Теяр смотрел мне в лицо.
Я указал ему глазами на Леонарда, а затем указала на выход, предлагая вывести гостя из нашей «землянки». Теяр моргнул мне в ответ обоими глазами, стараясь неприметно дать мне знак, что понял. И взял Лео под локоток. Мы с Лориной наконец-то остались одни.
Она была расстроена обрушившимися на неё новостями, в глазах её стояли слёзы, и она почти не замечала того, что происходит вокруг.
—  Расскажи, пожалуйста, — попросила Лорина, — как погиб Вас-Ив.
— На войне гибнут либо героически, либо глупо.  Вас-Ив погиб глупо!
— Глупо? — В растерянности переспросила она.
Я кивнула.  И начала с воспоминания Вас-Ива о ратных трудах  его деда.  Дед Вас-Ива участвовал в Великой войне. 
Он однажды рассказал маленькому внуку о битве за Сапун- гору, в которой участвовал сам. Трижды за несколько часов её брали силы Света. И трижды уступали силам Тьмы. И когда Тьма уступала Свету, она вызвала на помощь свою авиацию для бомбёжки наступающих частей. И когда Свет отступал перед Тьмой, тоже призывал на помощь авиацию, но свою, разумеется.
Но ситуация менялась так быстро, что пока самолёты вылетали с аэродромов, Сапун-гора оказывалась в руках тех, кто вызывал авиацию.  И самолёты бомбили своих же.  По существу силы Света уничтожали людей Света, а силы Тьмы уничтожали войска Тьмы.  Сами себя. Потому, что война самая великая глупость и подлость.
— Но когда я говорю что Вас-Ив погиб глупо, Я имею в виду что он погиб не в бою, не в разведке. Он погиб от осколка снаряда выпущенного по позициям противника нашей же реактивной группой.
На войне много правил, написанных кровью.  В том числе и для разведчиков на передовой. Главное из них состоит в том, чтобы, как только ты передал координаты скопления техники врага, немедленно убираться как можно дальше. Увы, не только минёр совершает ошибку один раз в жизни. Один раз в жизни ошибается и разведчик.
Вас-Ив вместо того, чтобы быстро уходить, замешкался что-то еще рассматривая. И потерял несколько драгоценных минут. Осколок реактивного снаряда достал его в двухстах шагах от площадки с техникой неприятеля, перебив одну из главных артерий, снабжающих кровью сердце, угодив прямо в грудь. Он умер мгновенно.
— А дневник? — Спросила Лорина. — Как он попал к вам?
— Дневник Вас-Ив не носил с собой. Он делал записи ночами, когда все спали.  И поскольку хозяина уже не было в живых, он стал нашим достоянием.
Ларина смотрела на меня своими или, что одно и то же, моими огромными  зелёными глазами, из которых катились слёзы. Мое зеркальное отражение повторяло, как заведённое:
— В голове у меня полная каша! И вообще – ощущение, что я схожу с ума! А, может быть, уже и сошла!?
Ну, раз ты так думаешь, значит с головой все в порядке, решила я.
Я хорошо понимала её. Да, она это и была я. Но была и некоторая разница. На протяжении нескольких тысяч лет они жили, строго соблюдая предписанные им законы и правила взаимоотношений с другими людьми.
А тут вдруг, оказалось, что один из них, самый молодой и, может быть, чистый в том смысле, что у него не было за спиной опыта их многих столетий предыдущей жизни, неожиданно преступил  границу и вступил на запретную территорию.
Поскольку ее душа была и моей, я особо остро чувствовала, как всё смешалось в душе Лорины. Жалость к человеку, ставшему преступником по меркам того мира, в котором они так долго жили, тесно переплелась со страхом за его бессмертную душу.
И чувство вины, что они оставили дело малоопытному человеку, отягощалось раскаянием, что он не получил сколько-нибудь четких инструкций, как следует действовать. И еще много чего.
Я обняла её  и прижалась к ней щёкой.
— Хорошо понимаю тебя. Вряд ли кто сумел бы лучше! Закон нарушен уже давно.  Неужели ты полагаешь, что убивая с целью защиты  своей жизни, теллуриане не нарушали его? Или ты думаешь, что свихнувшийся или возомнивший себя Творцом Элох не видел и не понимал этого? Что Ашока, ведший войска в битву и находившийся во главе их, никого  даже не оцарапал стрелой?
Она вскинула на меня застланный слезами и полный удивления взгляд.
—Ашока?
Я кивнула.
— Или ты полагаешь, что Лео, защищавший свою жизнь во время засады, устроенной Гвалтом, совершенно невинный голубь? Или ни в чем не повинен, когда решил, что покончит с Фарешем его же собственной рукой?
Похоже, мои доводы возымели некоторое воздействие. Лорину перестала сотрясаться от всхлипываний. Но она все еще была ошеломлена и пыталась навести в мыслях порядок.
— Значит, мы такие же, как инфирматы? Или даже полееды? Мы ничем не лучше!
— Неужели ты думаешь, что спокойно смотреть как торжествует зло и не пытаться его пресечь, гораздо лучше, чем пресечь это зло другим злом? Мне кажется, что вы всю жизнь жили, пытаясь зажмуриться, чтобы не видеть того, что происходит вокруг! И были далеки от того, чтобы дать нормальную и беспристрастную оценку тому, что творится вокруг вас! Так вы и рождались с этими принципами. К тому же вас еще и учили им!
Я по себе знаю, что труднее всего убедить себя. Вот если ты сам в чём-то уверена, тогда, возможно,  сумеешь убедить и другого. В лице Лорины мне предстояло убедить себя  повторно. Она успокаивалась. И это заметно облегчало мою задачу.
— Ты тоже?  — я сразу поняла, о чём она, углядев в её сознании картинки окровавленных трупов.
Я кивнула:
— А разве может быть иначе? Ведь мы с Вас-Ивом были в одной группе.
И