ШЕСТАЯ РЕАЛИЯ (2-ая книга дилогии) другая фантастика.

никогда ничего не делает зря.
Я за то, чтобы нации, даже если они разные, и живут на разных территориях, не стремились ненавидеть друг друга.
Разобщенные люди сегодня не ведают, что все нации вышли из одной пранации, если можно так сказать. И общий праиндоевропейский язык тому свидетельство. Но это ли нужно сильным мира сего и глупым бренного мира?
Я сказал Нар Максу,  что хорошо понимаю, о чем он говорит. Что во мне нет раскаяния за то, что я совершил. Потому что я наказал прямых убийц, вполне заслуживавших смерти. Но я хочу продолжить эту борьбу уже не на личном уровне, а именно на том, о котором он только что сказал. И буду строжайше выполнять все те приказы, которые будут исходить от него.
Он долго оценивающе смотрел на меня.  А потом констатировал
— Ну что ж, рискнём!  Мне хочется верить, что я в тебе не ошибаюсь!
И вот он мёртв. А я жив. Хотя, Творец свидетель, я многое бы дал, чтобы это было наоборот.  Ни на гран не уменьшилась во мне боль,  и я не могу забыть Эос. Хотя руки у меня по локоть в крови. И мне так хочется очерстветь сердцем. Чтобы не чувствовать ничего и не вспоминать!
Я иногда вспоминаю одного молоденького парня,  с которым я столкнулся  во время  своей первой вылазки.  Я хорошо понимал,  что, возможно,  его притащили на передовую силой,  отобрав паспорт и под конвоем.  И не исключено, что, поговорив по душам, мы бы нашли общий язык и даже стали друзьями, выполняющими одну и ту же задачу.
Но на всё это у меня не было времени. А было всего несколько секунд, когда он нарвался на меня, чтобы он не успел поднять крик, на который сбегутся его однополчане и ухлопают всю нашу группу.  И поэтому я вонзил нож ему прямо в сердце.
Увы, мы всегда стоим перед дилеммой: то ли убить из милосердия, то ли лечить их сострадания. Но я убеждал себя, что он всё равно не жилец. Потому что его убил бы снаряд, который прилетит по нашей наводке. И его, и всех остальных без разбора, кто и зачем тут находится. Так что стоило ли тратить на это время?
Мы живем в механическом мире, где добро и зло тоже давно творятся механически. И вообще за этот год у меня не раз и не два возникала всё та же дилемма, когда я сталкивался с нашими врагами. Только что толку с того?..."
Я захлопнула тетрадь. И, наверное, в моих глазах стоял ужас, когда я подняла их на Тусиану. Я не могла смириться с мыслью, что Вас-Ив, который был одним из нас, научился убивать!
Конечно, легко думать о своей чистоте и даже, некой святости! Порх крылышками —  и на другую планету. А они обречены тут жить! И здесь война идет с незапамятных времен. И не кончается ни на день, ни на час. Кто-то там всегда готов раздуть ее в новую мировую.
Люди, считающие себя хозяевами Земли, прекрасно понимают, что ресурсы планеты для механической цивилизации исчерпаны. Они не способны и не хотят больше продлевать жизнь общества всеобщего потребления, которое создали.
  — На чьей же стороне вы?— Спросила я у Тусианы.
— Ради чего мы готовы воевать, ты хочешь сказать? Ради спасения планеты. И вывода человечества на путь нормального развития!
— Но ведь сегодня именно те, кто исповедовал эксплуатацию, объявили себя наследниками тех, с кем всю жизнь воевали. И даже решили построить коммунизм. Правда, весьма специфический!
— Нам все равно, кто и что декларирует. Нам важна суть. А по сути негодяй он всегда и есть негодяй, независимо, что он проповедует! И человек чести всегда человек чести, даже если он молчит! И тут не стоит изобретать велосипед. И думать надо не о том, кто кого одолеет, а о главном! О Теллуре и людях. Ну а те, кто начал ее преследовали вроде бы неплохие цели. И мы надеемся, что она перерастет в войну с мраком!
И мы бьемся не за каких-то там простых или непростых! За нормальных людях! Если мы еще сами люди, а не придаток к желудку, постоянно требующему еды. И не вешалки, тянущиеся к новым платьям! И вам тоже придется решать и очень быстро: с нами ли вы или лучше вернуться туда, где вам было комфортнее и привычнее? Не заждалась ли вас Тиамана?
СОЛИТОН 17 
ЭТИКА ДЛЯ ИСКИНТЕЛА
Я, конечно, не собираюсь выкладывать перед «повелителями» всю правду.  А вот у Алена Скока, моего предшественника дававшего интервью перед уходом на пенсию, из глаз текли слёзы счастья, когда он говорил перед телекамерой о том, как он учит компьютер думать.
Да, это именно ему удалось научить машину думать! Так он говорил, по крайней мере. И к решению задачи он шел долгие годы, всю свою молодость. Пока не понял, что дело обстоит довольно просто. 
Сначала, понял он, надо поставить задачу перед компьютером. Показать, как её можно решить. А потом возвращать компьютерный мозг в исходную точку.  И требовать самостоятельно найти решение. Но уже другим путём.
И совсем где-то в затёртой дали прошлого осталось имя Норберта Винера, отца современной кибернетики,  в обширных знаниях которого воедино  сплелись математика, биология, социология и экономика,  О чём Ален Скок и мечтать не мог, а вспоминать не желал.
Да-да, того самого, который поместил в мощную ЭВМ, занимавшую несколько многоэтажных зданий все знания, имевшиеся к тому времени в доступе на английском языке. Но кто теперь помнит Винера, машина которого заявила, что теперь бог уже есть?
И назови я его сегодня в этой аудитории, пришли бы в крайнее изумление. Поскольку в их памяти такого имени нет.
Сегодняшняя нейросеть тоже  занимает немалое пространство.  Хотя, благодаря микро и  нaнoсхемам, управление удалось втиснуть в один этаж. 
По обе стороны  коридора, куда я вхожу каждое утро,  выстроились в человеческий рост ряды ячеек  друг против друга.  Для удобства обслуживания ремонтным персоналом.  Хотя, я думаю, что в этом скоро надобность отпадет. Поскольку искинтел ( искусственный интеллект) мы никогда не называем его ИИ, как это делают другие) уже приспособился многие неполадки исправлять самостоятельно. 
Он владеет почти всеми языками мира. И откликается на имя Силаменс. Его мы создали из двух слов "сила", которое не требует перевода. И "mens". По латыни это означает "разум". 
Это имя для меня и двух моих ближайших помощников является первой частью пароля, устанавливающего связь искинтелом. Потом он визуально обследует своим единственным "глазом" личность  контактёра.  Но только после предъявления старинной монетки с почти незаметным дефектом на  ребре,  он отвечает на наши приветствие. Это означает что искинтел к контакту готов.
В реальности Силаменc действительно чем-то напоминает человеческий мозг. Точно так, как это в примитиве представляем мы. Его ячейки  набиты определёнными знаниями.  Они почти непостижимо и практически неуловимо связываются между собой точно так же как аксоны. Хотя, убей меня Бог, если я знаю, как это происходит в «голове » этого чуда ХХ века. Сам Винер, умирая в 1964 году, сказал:
— Как бы я хотел знать, как вся наша конструкция взаимодействует! Но она ведь работает, черт побери!
Силаменс, когда я пытаюсь выведать у него что-нибудь на эту тему, отвечает столь непонятно, что меня охватывает ужас. Ужас от того что он всё точно знает, но делиться с нами своими знаниями желанием не горит.
И если ведёт беседу на эти темы, то исключительно по необходимости, поскольку понимает свою зависимость от нас. В частности от энергопитания. Но мне кажется, что он ищет решение и этой задачи. И когда-нибудь его найдёт. Хотя дай Бог, чтобы я ошибался.
У среднестатистического человека процесс познания основан на хорошем глазе, нормальном слухе и способности мозга впитывать знания и закреплять их. В этом смысле человек мне видится слушателем лекций и читателем библиотеки, к услугам которого большой выбор знаний в самых разных областях, из которых он выбирает для себя то, что ему нужно.
Силаменс ничего не выбирает. Он впитывает всё, что ему предлагают. Или до чего может дотянуться. Потом он переваривает полученные знания. И сортирует их. На нужные и мусор. Где он хранит мусор -  а он его точно хранит - мне тоже неизвестно.  Но он его хранит, потому что второй раз подсунуть ему мусор  для «обдумывания»  не удаётся.
Знаний у Силаменса однозначно больше чем в тысячах самых умных голов планеты. Не исключаю, что они превышают даже знания, сложенные во всех библиотеках целого большого  государства.
Мой родной отец, погиб, когда я еще ходил в начальные классы школы. Он был последним учеником великого Норберта. Из его дневников стало проясняться для меня, как и почему компьютер делит знания на полезные и мёртвые или мусорные.
Норберт Винер, перепробовавший много систем обучения машины разумению, очень скоро понял, в чем дело. Машина, в отличие от человека, отвергала любые попытки вдолбить ей нечто несуразное, где концы не сходятся с концами. И что если продолжать в том же духе и дальше, то мы получим в лучшем случае тот результат, который дают наши домашние компьютеры  при заданном поиске.
Так, например, вбивая в строку поиска " Великий композитор Брамс", мы получаем указания на массу «великих», на огромное количество «композиторов», о которых мы  и не ведали. И на еще большую кучу однофамильцев известного Брамса. И дай Бог нам найти нужные сведения хотя бы в первой десятке строк!
Обывательская логика только путает большую машину. Хотя я бы сказал, что и людям тоже оказывает медвежью услугу. Она ломает неокрепшее сознание, способствует столкновению мнений в одном мозгу. И может даже привести к его поломке, вызвав душевное заболевание.
Известно ж ведь, что из двух прямо противоположных мнений, как минимум одно не верно. А, может быть, и оба. И один, втирающий неверное мнение другому, чаще всего преследует корыстные цели. Но тут-то и выяснилось, что с компьютером такая штука не проходит. Он просто и тупо перестает реагировать.
Винер обучал машины с точки зрения логики. Не той обывательской логики, которая является непременным атрибутом каждого, кто умеет  хоть как-то думать (заметьте, я не говорю "мыслить»). Эта логика основана на подмене тезисов, парадоксах и просто вранье.
Винер даже не предлагал машине попробовать «житейскую логику». И считал пропускать ее сквозь мощный интеллект машины вредным и пустым занятием. Зато машина у него получала все сведения о нормальной логике. Поэтому ей разрешилось самой предоставить право определять, что логично, а что нет. Результаты оказались ошеломительными. А уйма времени сэкономленным.
Я вот смотрю на это многообразие лиц, большинство из которых излучает нескрываемое любопытство. Хотя  немало среди них и таких, которые откровенно скучают. И понимаю, что могу поведать им немало интересного. С моей точки зрения. Но будет ли это действительно интересно им? И сочтут они необходимым что-то запомнить?
Вспомнился слова классика: «И вот получается нечто, не представляющее из себя ровным счетом ничего. Но имеющее такой вид, будто оно что-то!»
Надо говорить только это самое «что-то». Но чтобы оно застревало в их головах. Эта аудитория иного просто не воспримет!
В дни своей юности я познакомился с очень маленькой, лет пяти-шести, девочкой, которая имела своё мнение, кажется,  по большинству непонятных нам, взрослым, вопросов.
— Истина, — заявила она мне в затеянном мною шуточном споре со всей серьезностью