Итак, что же случилось в самом начале зарождения европейской философии, в том начале, которое было названо Хайдеггером «первым началом»? Далее мы изложим собственную точку зрения на то, что произошло в «первом начале». И эта точка зрения существенным (принципиальным) образом отличается от того, как себе представлял «первое начало» Хайдеггер. Но это никоим образом не значит, что будто бы мы не согласны с представлением Хайдеггера о первом начале древнегреческого мышления. Наоборот, мы попытаемся дополнить это представление еще одним фактором, который ранее никем не был замечен, как и ранее никем не был обнаружен структурно-функциональный состав идеи.
(Но все же – для целей более полного понимания и последовательности изложения – отметим основные положения Хайдеггера о «первом начале». (Кавычками нами будут отмечены слова Хайдеггера из работ «О сущности истины» и «Вклады в дело философии»). Во-первых, это открытие досократиками «несокрытости сущего» и постановка вопроса, что есть «сущее в целом» - это и есть «начало западноевропейской истории»10. Во-вторых, «первое начало», в котором бытие мыслится как присутствие «представляет собой первую вспышку некоего осуществления бытия»11. В-третьих, «основостроением первого начала» является «у-дивление». (Там же, стр. 88, п. 17). В-четвертых, «Оставленность бытием сущего» в «первом начале» является инициирующим моментом для вопрошания – в «другом начале» – «об истине бытия»12. И в-пятых, истина как несокрытость у досократиков в «первом начале», – отклонившись у Платона с Аристотелем в истину как соответствие – в «другом начале» должна быть уже «как истина бытия (Seyn), а само бытие как бытие истины»13). (Прим. 9).
А теперь приступаем к изложению нашей точки зрения на то, что случилось в «первом начале». В общих чертах она заключается в следующем.
Случилось, как нам представляется, то, что древние греки-досократики открыли – вернее было бы сказать: «нащупали» - в самих себе, то есть в собственном интеллекте (а скорее, в собственной душе), испокон веков существовавшую в человеке разумном иррациональную (интуитивно-инсайтную) способность спонтанного рождения интеллектуальной новизны. И обнаружили они ее только благодаря вышеозначенным интеллектуальным ощущениям, сопровождающим акты подобного рождения. А назвали они то, что внезапно являлось из бессознательного в их сознание алетейей как несокрытостью того, что ранее было сокрыто, а тут вдруг явилось в виде понимания смысла внове явленной интеллектуальной новизны.
Это уже потом, спустя более чем столетие, эта новизна была названа Платоном идеей, как видом (эйдосом) того, что, по нашему представлению, получается в результате раскрытия смысла идеи и выявления вида внове образуемого сущего, того сущего которое как бы обретает свой вид, свою материальную форму в соответствии с идеальной формой своего образца – идеи. И не исключено, что свое понимание алетейи как несокрытости, – являющейся из леты как сокрытости – греки, возможно, распространили на все самовозникающее, самовозрастающее и назвали это самовозникающее и самовозрастающее из самого себя фюсисом (природой). То есть природа в древнегреческом ее понимании получила свое наименование по аналогии с алетейей, самоявляющейся – имеем в виду спонтанный характер ее появления (возникновения) - и самовозрастающей из того, что ранее было сокрыто.
(Именно поэтому с достаточной долей уверенности можно было бы предположить, что понятия леты и алетейи старше понятия фюсиса, поскольку чувствами человека легче воспринимается (видится) непосредственно возникающее, а не то, что уже возникло и уже успело приесться. В противоположность этому, умом легче воспринимается уже существующее, а не возникаюшее. Происходит это, быть может, потому, что чувственное восприятие «заслоняет» собой то, что возникло и отодвигает его на задний план).
Нам нужно помнить одно: и в глубокой древности, и в каменном веке, и в Античности, и сейчас люди продуктивно мыслили и мыслят одинаковым образом – генерированием идей и образованием из них тех новых сущих, посредством которых они могли бы исполнять какую-либо необходимую деятельность по получению нужной им новой Продукции, будь эта Продукция технического, научного, нравственного, психического, эстетического или метафизического плана. И все «рукотворимое» человеком создавалось по одной и той же методологии, одним из самых заметных элементов которой было внезапное интуитивно-инсайтное явление идеи в сознание, сопровождаемое (явление) пониманием смысла последней и испытанием чувства удовольствия–удивления как от самого акта понимания, так и от внезапности его явления.
И это самое заметное (явление идеи) не только воспринималось и ощущалось мыслителями древности, но и находило свое выражение в словах, терминах, понятиях. Так, выход сокрытого в несокрытое нашел свое выражение в алетейе как Истине, являющей свое лицо (эйдос); то же, что, «самовозникнув», возрастает и развивается в нечто новоявленное и видимое, нашло выражение в фюсисе; так же и то, что собирается (жатва) и осмысляется, нашло отражение в логосе. Все дело в том, что у досократиков воспринимаемое и ощущаемое непосредственно «переливалось» в выражаемое. Так воспринимаемо-ощущаемое вьюжение-сипение метели в русской речи непосредственно «перелилось» в выражаемое словами: вьюга, сипуга. (Именно на этом факторе корневого звучания слов и этимологии последних была основана герменевтическая философия Хайдеггера).
Так что «первым началом» должна была бы стать методология возникновения интеллектуальной новизны и нового сущего, методология, опирающаяся – как на свой фундамент – на структурно-функциональный состав идеи, из чрева сокрытости которых (методологии и идеи) рождается несокрытое искомое сущее (подручное средство). Но судьбе было угодно «первым началом» представить внове явленное сущее, то есть, представить «след» от уже возникшей интеллектуальной новизны, а не саму новизну, то есть, не саму методологию ее возникновения вместе с внове возникающей идеей, сопровождающей эту методологию в ключевом ее проявлении. Так судьбе было угодно, чтобы мы сначала испытывали весьма ощутимое физическое воздействие-притяжение нашей Земли, и лишь потом узнали от Ньютона, по какому закону (методологии) осуществляется это притяжение, как на Земле, так и во всей Солнечной системе.
Вот и случилось в метафизике то, что «дым от паровоза» (сущее «есть»), то есть «след» от возникновения и понимания идеи был положен в начало и основание этой еще только нарождающейся дисциплины, а не наоборот: «паровоз впереди дыма», то есть, не сама интеллектуальная новизна в виде идеи, являющейся первой. Теоретическое обоснование феноменальных проявлений какого-либо процесса, как правило, приходит с опозданием. Весь вопрос только в том, на какой срок затягивается это опоздание: на годы, на столетия или на тысячелетия, как это случилось с метафизикой.
3. Подсказки Гераклита в первом начале: где надо искать другое начало?
Далее, следуя логике наших рассуждений, необходимо установить, имелись ли у досократиков какие-либо высказывания, подтверждающие наше предположение о том, что при разработке философских вопросов они руководствовались восприятием тех интеллектуальных ощущений, которые возникали у них в процессе прихода в их сознание интеллектуальной новизны в виде иррациональных идей.
3.1. Гераклит – родоначальник понятия идеи
И здесь неоценимую помощь нам оказал опять же Хайдеггер своим доскональным анализом и переводом гераклитовских текстов (фрагменты 32, 112, 45, 72, 108, 41, 115, 123, по Дильс-Кранцу) и особенно фрагмента 50 (ДК). Если мы внимательно прочитаем вторую часть его «Гераклита», то можем прийти к одному достаточно очевидному положению. Но прежде чем изложить это положение приведем сначала три варианта перевода Хайдеггером 50-го фрагмента Гераклита и посмотрим, к какой трактовке смысла этого текста склоняется сам Хайдеггер как непревзойденный знаток древнегреческой культуры и древнегреческого мышления. Вот эти варианты перевода.
«оυκ εμου αλλα του λογου ακουσαντας ομολογειν σοφον εστιν εν παντα ειναι».
«Если вы слушали не только меня, но выслушивали Λογος (будучи ему по-слушными), тогда есть знание (которое в том состоит, чтобы), вторя Λογος!у, сказать: одно есть всё»14.
«Если вы слушали не только меня, но послушно обратили внимание на исконное сосредоточение, тогда есть (такое) знание, которое состоит в том, чтобы средоточить себя на сосредоточении и быть средоточенным в «одно есть всё»». (Там же, стр. 377).
«Если вы не только меня слушали, но в по-слушании внимали самому «Логосу» (исконному сосредоточению), тогда есть настоящее знание, которое заключается в том, чтобы, сосредоточившись в себе, средоточить присутствование единственно-единого всё единящего (то есть присутствие исконного сосредоточения)». (Там же, стр. 455).
Для сравнения приведем перевод этого фрагмента А. Лебедевым.
«Внемля не моему, но этому логосу, должно согласиться: мудрость в том, чтобы знать все как одно»15.
Причем, в примечании к данному фрагменту автор перевода приводит несколько иную трактовку второй части фрагмента, объясняя это тем, что «Синтаксическая двусмысленность текста допускает также перевод:
«Внемля не моему, но этому логосу, должно согласиться: есть только одно /столь/ Мудрое существо /т.е. бог/, чтобы знать все». (Там же).
Сначала более подробно остановимся на переводе Хайдеггера, а затем совсем кратко – на переводе Лебедева. Как видим, Хайдеггер склоняется к тому, что 50-й фрагмент говорит о сосредоточении на «исконном сосредоточении», то есть на том, что является средоточием того, в чем проявляется «одно», которое, к тому же, «есть всё». Вот здесь нас будет интересовать следующее. Во-первых, что означает словосочетание «быть средоточенным в «одно есть всё»». А во-вторых, какой смысл заложен в «сосредоточении» на «исконном сосредоточении»: почему возникает сама необходимость в сосредоточении, и на чем именно мы должны сосредоточиться? Иными словами, что собой представляет тот предмет, сосредоточиться на котором нас
