ПУСТЫННИКИ ИЛИ ПЕСНЯ О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ

однако парни ее приметили, не одному Федору девица пригожей казалась. К тому же была она застенчива, при встрече глазки потупит, а им это очень любо было. Заметили и то, что она с одним своим соседом только и знается. То разговоры у них, то засмеется как колокольчик около него. Решили его проучить. Подкараулили как-то, да пригрозили, что если от нее не отстанет, то быть ему биту. Тут ему дедовы уроки вспомнились. Хоть и боязно было очень, струхнул он, еще бы, один противу всех, а парни все старше его, однако набычился, да и первый ударил самого взрослого, который угрожал. А сказать нужно, что был то он невысок росточком, да складен. И силушка была. Нос парню сразу и разбил, еще и по скуле успел съездить. Ну кинулись на него все сразу, драка вышла. Кто-то из баб увидал, да крик поднял. Народ налетел, давай их разнимать. Спрашивают из-за чего дерутся, ничего добиться не могут. Молчат пацаны. Так и разошлись по домам. Федюнька пришел домой весь в синяках, губы и рука в кровь разбиты. Дед сразу все понял, помог ему умыться, примочки сделал, выслушал и похвалил, что не испугался, не побежал. Теперь мол отстанут. И правда, больше никто его не задирал, и от Аринки держались подальше. Матери дома не было, ей и говорить не стали. Бабы то конечно рассказали потом, а она давай парня расспрашивать, но он уклонился от прямого ответа, дескать, так, повздорили. Тем и закончилось.





Прошла пара недель. Уж и огороды убрали. Был воскресный день. Служба в храме только что закончилась и все разошлись по домам. В церкви остались только батюшка и алтарник. Послышался какой-то гул, словно земля гудела. Отец Никита сразу все понял. Он быстро вошел в алтарь, где Федюнька убирался после службы, взял напрестольное Евангелие и богослужебный Апостол, поцеловал, положил в котомку, туда же положил все просфоры, которые остались после Литургии, и отдав все это мальчику, перекрестил его, благословил и буквально вытолкал через алтарную дверь на погост, и велел убегать в лес и спасать себя и Книги. Но тот еще не понял, что случилось, он просто бежал по кладбищу в сторону старых заброшенных могил. Там были заросли молодых берез, и можно было спрятаться. Добежав, он нашел подходящее место, откуда видно было церковное крыльцо. Послышались крики, топот, ржание лошадей. На церковный двор влетели ордынцы, а это были они, и выгнали священника из храма, стали бить его нагайками, пинать, а потом отсекли ему голову и запалили храм. Сухое дерево занялось мгновенно, словно поминальная свеча зажглась над деревней. Федюнька замер на месте, он никак не мог поверить тому, что видел, а потом упал на могилу и заплакал по ребячьи, боясь только закричать. После побежал, прячась за деревьями в сторону своего дома, чтобы посмотреть хотя бы издалека. Его дом был второй с краю, а первый был Аришкин. Он видел, как его семью выволокли из дома и зарубили. Потом начали грабить, жечь, но он уже не мог на все это смотреть из-за горя и слез. Просто лежал на траве и рыдал. И вот и часа не прошло, как не стало иерея отца Никиты, и погибли все родные, а Федюнька оказался круглым сиротой. Он видел, как Аришкину мать и братьев связали веревкой и отвели в сторону, как убили ее отца, потом пошли в дом. Аринки не было во дворе. Он замер. Где же она? Неужто в доме. Эти нелюди были извергами и невесть что вытворяли. Ему словно ножом полоснуло по сердцу. Какими страшными, какими ужасными были эти минуты.





Собирались обедать. Аринка пошла на огород нарвать зелени к столу. Вдруг она услышала топот многих копыт, словно мчался табун лошадей, крики на непонятном языке, женские крики. Ее сразу охватило чувство беды. Слышался лязг оружия, звуки ударов, звуки падения, стоны… Девочка в ужасе опустилась на корточки, и быстро-быстро перебралась в заросли крапивы у самой околицы. Пригнула голову и замерла, боясь даже выглянуть наружу и шевельнуться. Потом поняла, что крики и шум доносятся из-за дома, со стороны улицы, и буквально перекатилась под пряслом за околицу, благо лес был рядом, и чуть ли не ползком добралась до ближайших зарослей молодых осинок и березок. Она боялась высунуться из этих кустов, уж больно много страшного рассказывали про кочевников. Кроме страха не было ничего. Она только твердила снова и снова: «Господи помилуй». Немного придя в себя, она поняла, что может, не выдавая своего присутствия, посмотреть в щелку между ветвями и листьями. Вот тогда она начала плакать, молча, чтобы не услышали. Чужие лица, чужая незнакомая одежда, злые раскосые глаза, удары, и ее маменька, ее братики, ее тятя. Отец бросился к сараю, схватил вилы, но не успел даже повернуться, как кривая сабля настигла его, и он упал вниз лицом. Девочка зажала что есть силы рот руками, чтобы не закричать. Матери и братьям связали руки, и поставили в стороне, выгнали скотину из хлева и погнали по дороге. Кур и гусей хватали за лапы, связывали лапы веревками и бросали в повозку, а кого не догнали, тех подстрелили из лука и забрали с собой. Из амбара выгребли весь запас зерна, весь собранный с таким трудом урожай. Зашли в дом, долго там гремели, что-то вытаскивая, погрузили все на телегу, на их телегу, запряженную их, лошадью, Касаткой. А потом подожгли дом, сарай, хлев. В воздухе стоял рев животных, крики, вопли, дьявольский хохот опьяневших от злодеяний грабителей, и плач детей. Аринка рыдала, но не могла оторвать глаз до последнего момента, пока маменька и братья не скрылись за поворотом дороги, подгоняемые кнутом гнусного по виду азиата с лоснящимися щеками и наглой ухмылкой. Она уткнулась лицом в согнутые колени и застыла в безысходном горе.





И вдруг он увидел ее. Она пряталась в зарослях березовой и осиновой поросли напротив своего дома, и он побежал, пригнувшись в ее сторону. Она сидела, подобрав ноги, уткнувшись в них лицом, и беззвучно раскачиваясь. Он опустился около нее на коленях, не зная, что делать. Так они и сидели в кустах, пока не кончились слезы.





— Священника нашего убили. И моих всех посекли, — он помолчал, — отец Никита велел в лес убегать и спасаться.

— Куды же мы побежим? — она говорила каким-то глухим застывшим, охрипшим голосом. Губы и глаза распухли от слез, и в горле как будто тоже все распухло. — Там волки в лесу... Нечто  в другу деревню бежать?

— Может и в другу деревню. Тут вишь, одни головешки остались. Иерея слушаться надо. Пойдем. Да и недалеко они отошли, агаряне-то. А ну как вернутся. Уходить нужно.

— Федюнька, слышь, — она виновато на него посмотрела, — а жемчуг то твой кочевникам достался, — она опустила голову и снова начала плакать, — почему она вдруг вспомнила об этом? Жалко было его трудов и обидно, что такая драгоценность, такая красота попала в такие мерзкие руки. Она совсем мало поносила этот жемчуг, а он полюбился ей, и дорог был, как его признание в любви. Это словно последняя капля, которая переполнила чашу ее горя.

— Почто о пустом печалишься? Жемчугу можно еще добыть. Главное, что ты им не досталась, Аринушка, — он заглянул ей в глаза, стараясь поймать ее взгляд, у него все трепетало внутри от мысли, что могло бы случиться, — ты ведь краше и дороже жемчуга.





Они затихли, глядя друг на друга, посидели так, посмотрели на пожарище. Жар достигал даже до них. Кое-где еще тлели угли, что-то дымилось, над раскаленными головнями горячий прозрачный воздух поднимался вверх и колыхался от слабого ветра. Ни одного дома, ни одной постройки не осталось. Они встали и поплелись вглубь леса.





Первое время разговаривать не могли, невозможно было говорить о случившемся, все это молча оседало в их сердцах. Так и шли, погрузившись сами в себя. Иногда Аришка принималась плакать. Он ее не унимал, сам старался крепиться. Другой раз и получалось. На второй день набрели на какую-то речку. Воды набрать было не во что, поэтому решили не отходить далеко от реки и шли по высокому берегу, хоронясь за деревьями. Просфоры кончились на третий день, хотя ели их по чуть-чуть. Они давно уже заблудились и не знали где находятся. Потерялся счет времени. Сколько шли, уже не помнили. Никаких деревень, ни души кругом. Это был сентябрь, еще тепло, бабье лето стояло, но зори холодные. Благо не было дождей, а Федюнька был мастер выбивать искры из камешков и поджигать пух от бодяка , или бересту. Вечером и ночью согревались костром. Земля была холодная, тут опять ему дедовы уроки пригодились. Он разводил два костра, а когда земля прогреется, разгребал угли, и поверх погасших углей они насыпали желтой листвы, и ложились спать на кострища. А посредине на ночь он сооружал нодью из сухих бревен, которая тлела всю ночь. Они жарили грибы, ели лесные орехи, даже меду дикого умудрились до-быть. Несколько раз ему удалось поймать налима в реке, это было большим подспорьем. Запеченная в глине рыба была прекрасным ужином. Это их очень поддержало. Кабы был нож, могли бы заболонь  нарезать, но с собой ничего не было. Пора было искать укрытие. Скоро должны пойти дожди, а крыши над головой нет. Понемногу начали разговаривать, но только о сегодняшнем дне, о насущном, ничего не вспоминая о трагедии, словно был какой-то уговор между ними. Однажды они увидели за деревьями пещеру. Большая пещера, вход высокий, и дверь сделана. Только боязно, а вдруг там колдун какой-нибудь живет, или разбойники. Они побоялись сразу подходить близко. Прислушались, и услыхали тихое бормотанье. То ли разговаривает кто, то ли еще что.





— Погодь, я гляну. Вишь сидит кто-то, - Федор прошел вперед, выглядывая из-за укрытия.

— А ежели басурман, куды бежать то? Неужто назад?

И тут они услышали слова, обращенные к ним.

— Федюнька, поди-ка сюды, — голос был старческий, спокойный, немного напевный, и звучал как-то обыденно, будто внука звал, — и ты, Аринушка, выходи. — Речь русская, а голос незнакомый.





Беглецы замерли на месте. Кто бы это мог быть? Откуда он знает их по имени? Парень приложил палец к губам, показывая, что нужно молчать, не выдавать себя. Мало ли что за человек. Может подманивает их. Может разбойник. Они слышали про разбойников, что есть такие. Грабят хуже ордынцев. Засады делают. Да мало ли негодных людей по свету ходит. Больше всего он боялся за Аришку, чтобы ее кто не обидел, потому и палку наизготове держал. Они затаились и молчали, ожидая, что будет дальше.





— Оробели никак? Почто прячетесь то? Полно уж. Не ворог я чай.





Мальчик вышел вперед, чтобы поглядеть кто это. Он увидел высокого старика, немного необычно одетого, который сидел на пеньке и что-то выстругивал. На нем была длинная черная рубаха с широкими рукавами, черная шапка на голове, лапти на ногах. Борода седая, длинные волосы видно подвязаны сзади или заплетены.

— А ты, мил человек, как мое имя узнал? Ты кто же будешь? — Федор вышел вперед, прикрывая собою