Тени Эзеля опубл. в альманахе "Подвиг".

окантовкой. В руках у  одного  - синий берет. Берет другого лежал на скамейке,  а в руках у него была гитара, желтая, дешевая,  за семь рублей. Он пел красивым голосом.
-А на окне  - наличники, гуляй да пой, станичники.
Песню Хазин никогда не слышал.
Вторая тоже была про казака,  - «Только пуля казака во степи догонит».
-Ну что, духи? Нравятся песни? – спросил десантник, отложив гитару.
Призывники закивали,  - «клевая».
-Чья? – спросил кто-то.
«Купец» назвал фамилию, но Хазин ее тогда не разобрал.
- Какие они духи? – засмеялся первый, - им еще духами стать надо.
Оба «купца» были похожи – загорелые лица, светлые челки падают на лоб, глаза синие, брови белые, словно выцвели.
Они встали  и подошли к их группе.
- Спортсмены есть? Шаг вперед.
Никто не двинулся.
- Ну-ка, ты, - гитарист подошел к высокому парню в пиджаке и вырвал у него из рук большой лист – приписное свидетельство. Посмотрел, кинул взгляд на парня.
-А говорите – нет спортсменов. Плавание – первый разряд.
-Так я хотел в ВМФ.
-Дед тоже хотел, да баба не дала. Шаг вперед!
Парень шагнул вперед и замер.
Другой  десантник уже смотрел приписное у парня крепкого сложения.
-Ну вот, боксер, КМС, подходит.
Отобрали еще троих и вместе с  пловцом и боксером  увели к железным воротам, на которых какой-то белобрысый, коротко стриженный, в спортивном костюме, подрисовывал масляной краской большую красную звезду. Боксер нес на плече гитару, которую ему доверил певец.

И снова зеленые створки ворот с красной звездой.
На дворе казармы шла, вероятно, строевая. Совершенно не похожие на экранных парни  в нелепо сидевших пилотках на обритых головах, в горбом стоявшей на спине форме, стучали сапогами и не в лад пели какую-то незнакомую песню. Позади них тащились двое в тапочках.
К призывникам подошел высокий смуглый кавказец, с черными усами, на нем были погоны с тремя лычками. Он сверкнул золотой фиксой и ткнул Алика прямо в значок с Ниной Хаген.
-Ты ее ымэл?
-Нет, - удивился Алик.
-А зачэм надэл?
-Любимая певица.
-Снэмы.
Потом он так же ткнул Хазина в его зеленую рубашку, оставшуюся от НВП.
- Ты зачэм это надэл?
- Старая уже, не жалко.
-Черэз год ты вознэнавидэш этот цвет. Снэмы.

  В первые дни службы, как-то после ужина, Хазин сидел в кубрике  на табурете и подшивался, когда дверь открылась, и  вошел аккуратный, подтянутый солдат, со штык-ножом на ремне, в надраенных кирзачах,  с привинченным комсомольским значком, сияющим значком Гвардии и еще рядом каких-то значков на груди. Он  словно шагнул  с плаката. Это был секретарь комсомольской организации Боровков  из первой роты, до дембеля ему оставалось около двух месяцев. Боровков рванул крючок ворота, ослепительно сверкнул белоснежным подворотничком и рухнул на первую койку у входа.
Полежав немного, он поднялся, оправился, сдвинул идеально поглаженную пилотку на левую бровь, а затем, посмотрев на Хазина, вдруг сказал с невероятной тоской.
-Если бы ты знал, солдат, как тяжело дослуживать последние месяцы.

  Взвод чистил оружие на специальных станках, сержант Басов  ходил за спинами и проверял качество. В руках у Хазина был какой-то кусок гладкой  ткани. Она скользила по затвору и  ствольной коробке, но никак не могла протереть их насухо – следы ружейной смазки блестели на частях АКМ
-Курсант Хазин,  смените тряпку, - крикнул Басов, -  такой тряпкой оружие не прочищают.
Хазин пошел к вороху  и взял другую тряпку. Это был какой-то зеленый кусок,  и  Хазину показалось, что он ему что-то напомнил. Расправив тряпку, Хазин увидел явные следы карманов и вдруг отчетливо понял: это была рубашка для НВП, его собственная рубашка, в которой он приехал сюда, в часть. Он чуть не засмеялся, а потом своей же собственной рубашкой тщательно драил части  своего АКМ  и  швырнул ее в специально стоявшую рядом корзину.

  Первые звуки гимна Советского Союза, -  и сразу: внимание, рота! Ро-о-ота, подъем!
Тело словно подбросило на пружине. В проходе уже натягивал брюки Вальцов, Хазин машинально застегнул пуговицы брюк и затянул узкий брезентовый ремень.
Дверь кубрика распахнулась: сержант Кныш  возник в проеме и заорал:
- Время идет! Давлетов! Что как беременная корова! Живее, построение в коридоре. Асадов! Спишь, что ли? Дома отоспишься!
В коридоре, клацая пряжками, строилась вторая рота, бежали сержанты, опоздавшие выскакивали из соседних кубриков. Подобно смогу, поднимался густой мат.
Перед выравнивающимся строем вышагивал низкорослый старший сержант Шрайбер.
Х/б на нем сидела, как влитая, брюки подшиты, укороченные раструбы сапог были внизу сжаты в красивую гармошку, пилотка сержанта была надета с поля, как у Наполеона на картинках в учебнике истории, крючок  ворота расстегнут, из-под него ослепительно белел узкий подворотничок.
- Первый взвод построен.
-Второй взвод построен.
-Третий взвод построен.
- Первая рота построена! – крикнул сержант Шаломейцев, совсем мальчишка по виду, белобрысый и курносый.
Из каптерки вышел старший сержант Хусейнов, чеченец, глаза у него были мутные.
Он прошел вдоль фронта роты и внимательно посмотрел на обутые в тапки ноги курсанта Верзиева.
-Это чта-а? – растягивая последний гласный, спросил с легким презрением старший сержант.
-Ноги натер, товарищ  старший сержант.
-Гвардии старший сэржант.
-Гвардии старший сержант.
Продолжая гипнотизировать своим черным тяжелым взглядом курсанта, Хусейнов продолжал смотреть на его тапки. Курсант стал переминаться с ноги на ногу.
-Смирна-а-а! – вдруг раздался испуганный  крик дневального от тумбочки.
-Вольно! – прозвучал тут же  жесткий голос командира второй роты старшего лейтенанта Кононова.
-Волно, - подхватил  стоявший на тумбочке  Хамдамов.
Кононов, уже направлявшийся по коридору,  вдруг остановился, сделал несколько шагов назад и внимательно посмотрел на  дневального по роте.
Весь коридор замер.
Кононов продолжил движение по направлению к роте.
  Старший лейтенант  служил срочную в Таманской дивизии и любил рассказывать, какие там были порядки.
- Внимание, рота! Рота, смирно! – рявкнул Шрайбер, когда лейтенант подошел к правому флангу, и, грохоча  сапогами, с щегольскими подковками, резко вскинув руку к пилотке, мгновенно принявшей правильное положение, зашагал к старлею.
Старший лейтенант остановился перед замершим  сержантом.
-Шрайбер, кто у тебя на тумбочке стоит? Волно, - передразнил Кононов.
-Курсант Хамдамов стоит.
-Вижу, что не балерина. Что, другого не нашел?
-Да все уже стояли, и не по разу, товарищ старший лейтенант. Некого больше ставить.
-Сам вставай, если некого, завтра комиссия приезжает, слышал о таком генерал-майоре Рябцеве? Он услышит это «волно» будет  тебе взлет-посадка. Завтра славянина поставишь, проверю. Докладывай.
-Товарищ стар…
-Почему брюки заужены?! – загрохотал опять старлей, не обращая внимания на начавшийся доклад Шрайбера, - ножом распорю!
Лицо Шрайбера приняло отсутствующее  выражение.

Вчера вечером, когда все подшивались и писали письма,  Кононов ворвался в роту и стал проверять тумбочки, взвод за взводом. Добравшись до понтонеров, увидел  непорядок в шкафчике Давлетова и Асадова, выхватил верхний ящик и метнул в сторону жавшихся у стенки солдат. Те успели увернуться.
-Так!  - теперь Кононов, стоя перед строем, внимательно посмотрел на солдата, у которого, казалось, за спиной рос горб, стоял он, как-то согнувшись, пилотка ему была явно велика и сидела почти на ушах, сапоги плохо начищены.
Кононов скривился.
– Шварц, красавец, ты в зеркало на себя смотрел?
По строю прошло оживление.
- Посмотри на себя, с такими бойцами мы натовцев разом победим. Знаешь, какие у них солдаты? Врага надо знать!
Шварц мялся с ноги на ногу.
-Почему сапоги не чищены? Где замкомвзвода?
Старший сержант Ляпин, спокойный деревенский парень, тракторист  на гражданке, сделал шаг вперед.
- Почему у бойца сапоги не чищены? Ляпин, ты  взводом командуешь или коровником? За порядком следишь?
-Да ему бесполезно объяснять, товарищ старший лейтенант, вдарить бы пару раз.
-Я те вдарю. Ты заместитель командира взвода, почти педагог, учить должен, пример показывать. А ну, боец, марш сапоги чистить! Одна нога здесь – другая там.
Под улюлюканье роты Шварц рысью, пригибаясь, побежал на улицу, где в специально отведенном месте лежали крем и щетки.
-Где курсант Прохоров? Не вижу!
Хусейнов сверкнул фиксой.
- Плац мэтет, товарищ старший лейтэнант,  с пяти утра.
-Кто распорядился?
-Вчера плоха работал в столовой.
-Старший сержант Хусейнов, что это у тебя рожа с утра красная, как у рака?
-Простыл, товарищ старший лэтэнант.
-Я те простыну, еще раз повторяю: завтра начальство прибывает, проверка, из округа, будете сапоги драить и пряжки пидорасить до одурения. Вещмешки проверить, х/б  погладить с вечера. И чтоб стрелки  были, стрелки!
-Помнется за ночь, - пробурчал Шрайбер.
-Я те помнюсь. Вчера служить, что ли, начал? Будешь сидеть всю ночь и стрелки на брюках держать. И распори свои штаны. Не дай бог генерал увидит! Кто на зарядку ведет?
-Младший сержант Шаломейцев.
- Все, младший сержант Шаломейцев, ведите роту на зарядку. Форма номер два. Без маек.
Время пошло!
Через три минуты вся рота уже строилась возле казармы, поеживаясь от прохладного сентябрьского утра, солнце всходило где-то за крышей.
В месте, отведенном для курения и чистки сапог, Шварц старательно драил свои кирзачи.

  Вечером, на поверке, рота стояла с вещмешками. Тщательно поглаженные сержантские брюки поражали  строгостью стрелок, подворотнички идеально выпускали положенные белоснежные миллиметры,  сверкали надраенные сапоги.
Стояли уже час. Пришли другие офицеры. Наконец явился сам комбат – высокий, двухметровый чемпион по боксу, с хорошо поставленным командирским басом. Он пожелал сам убедиться, что рота готова к смотру. Теперь уже комбат матом орал на офицеров за то, что у них недостаточно выглажены брюки.
Потом проверяли противогазы.
На следующее утро батальон два часа стоял на плацу в ожидании начальства.
Начальство проехало прямо в танковый полк, к которому относился батальон, сюда так и не заглянуло.

Глава 11
Отпускник

У Хазина в тот год как раз родилась дочка. В январе. А в марте прямо во время урока по правилу левой руки – это он отчетливо помнил, -  в дверь кабинета постучали.
Он открыл дверь и собирался уже что-то сказать недовольным тоном, и тут увидел военного в  темно-зеленом с черными пятнами камуфляже. Небольшой треугольник тельняшки,  бело-голубые полоски, погоны с двумя желтыми нашивками, ярко-синий берет заломлен назад. Полыхнул косой алый  флажок на берете. За спиной  Хазина зашептались, плеснули девичьи негромкие голоса.
- К вам, сразу с вокзала, - сказал парень, широко улыбаясь.
-Хазин узнал своего выпускника.
-В отпуск?
-Положенные десять дней.
-Молодец! –Хазин с удивлением смотрел на этого бравого военного.
  Вижу, уже сержант, - Хазин  улыбнулся, похлопал  выпускника по плечу.
-После учебки дали.
-Где  проходил учебку? – Хазин вспомнил свое  уже далекое лето.
- В Омске. 242 полк.
-А сейчас где?
- 56-й гвардейский десантно-штурмовой. Комбат у нас Афган прошел, - продолжал выпускник, - да и весь командный состав тоже.
Хазин  повернулся к классу. Над партами немедленно склонились головы,