Каба́.

Тренировался Игорь даже не сказать чтобы спустя рукава. Вообще никак. Поначалу для вида тужился, в общем и целом освоив стандартные бросок через бедро и бросок через плечо. А дальше при любом удобном случае норовил свинтить к турникам. Народ в секции помогал ему, как мог. Когда разбивались на пары, Игорю пары почти всегда не находилось. Смысла нет в этом «Петрушке», это как с резиновой куклой тренироваться или с воображаемым другом. Игорь, благодарно поозиравшись по сторонам и «не найдя» для себя пару, пожимал плечами и говорил тренеру:

- Я тогда поподтягиваюсь, ладно?

- Подтягивайся, Мещеряков.

Вдоль стены была установлена шведская стенка с навесными турниками. Там Игорь и зависал, и со временем его научились не замечать, да и кому он вообще сдался? Подтягиваться он любил. Больше, чем бегать, в подтягивании хотя бы наблюдался явный прогресс. А может и бег бы полюбил со временем, если бы не Алик-Фонарик. Игорь начал с одного подтягивания с половиной, а концу учебного года уже отрабатывал 10 раз за подход. На следующий год — новый рекорд, 15 за раз. В школе оценили. Лехе Воробьеву пришлось попотеть, чтобы сохранить чемпионский титул, да и то он обыграл Игоря всего на два подтягивания. Игорь понимал, что стоить ему захотеть… Еще месяц тренировок, последнее усилие, и Леха - в пролете. Да ладно Леха, вообще все школьники его возрастного потока.

Но он затормозил и не стал. Он не хотел к себе лишнего внимания, он опасался мести, он опасался докапывальщиков. 15 подтягиваний – это вовсе не гарантия, что тебе после уроков не набьют морду за углом, «шоб знал». Опасно быть альфой. Альфа должен утверждаться каждый день. Лучше уж он останется бета-самцом. А еще лучше — затеряться среди эпсилонов.

Поскольку тренеру было по сути положить с пробором на Игоря будущее, разгильдяйство оставалось их внутрисекционным секретом, который сохранялся для обоюдной выгоды. Оба родителя были убеждены, что их отпрыск старательно тренируется до седьмого пота и готовится к чемпионату мира. Тренер получал свои деньги за Игоря, а также приобрел в его лице постоянного клиента. Игорь был счастлив, если ему удавалось избежать тренировок и повисеть час на турниках.

За все годы они с родителями ни разу не обсудили втроем за ужином, что вообще происходит в секции. И это было очень странно, учитывая, что батя бывший боксер. Такое ощущение, что, сдав Игоря Имовичу, они частично отгородились, частично сбросили ответственность. А ведь Игорь, если на него не давить и не стращать, мог быть «по расслабленке» великолепным рассказчиком и здорово обогатить родительский кругозор. Не смотри, что на турниках висел. Мог познакомить, к примеру, с такими понятиями, как «хаджиме» и «соре мате» (которые, как он полагал, будут сниться ему в кошмарах до совершеннолетия). Или же мог в красках описать такую перспективную процедуру, как «вливание».

«Вливание» случалось редко, но все же случалось. Игорю тоже перепадало по первой. За шалопайство, в основном. Как глаголил тренер, Ирек Имович, в былые времена «вливание» служило карой по самому ничтожному поводу. Не успел поклониться и проявить уважение - «вливание». Не туда посмотрел - «вливание». Дерзнул тренеру - «вливание». Опоздал на тренировку — пофиг, «вливание». Сачкуешь — на тебе, «вливание». Вообще, хочешь чего-то добиться в жизни — пожалуйста, «вливание» для проформы. Потом спасибо скажешь. Имелось даже «большое вливание» для одаренных персонажей.

Тренер: Но сейчас везде трындят о «жестоком обращении» и прочая хрень для сачков. Так что «большое вливание» давно отменили. Да и простое — только за серьезные нарушения. Не повезло вам, бойцы, с этой вашей ювеналкой. Не в то время родились. Вырастите девочками, стопудово, государству мужики не нужны.

Суть же процедуры была по-крестьянски проста. Брался виновный, и брался кед. Его же собственный. Виновный клался животом на маты, кед рукой тренера прикладывался к мягкому месту,- с тем или иным ускорением, в зависимости от тяжести проступка. Это при всем честном народе, гыгыкающим в тряпочку. Процедура служила для того, чтобы репрессированный пень больше так не делал и думал о жизни. Особо Римович не долбил, боялся комитетов. Да и на родителей оглядывался, которые суть хуже. От разъяренных яжеродителей не спасет никакое хваленое дзюдо, даже с президентской поддержкой. Так что тренер лупил так, для форсу. Этакое «психологическое вливание». Наказанные парни поднимались на ноги красные и с идиотской ухмылкой «я-все-стерплю». Не больно, но стремно, как кошака прижучили, который срал где попало.

Что касается «большого вливания», то суть — та же, только вместо кеда — палка, вместо задницы — ляжки. Римович стращал, что болезненно весьма, тем самым вроде как намекая, что — ювеналка ювеналкой, но борзеть все равно не след. Парни с готовностью верили и думали о суровых былых временах и о героических дедах.

Игорь мог бы поведать о приколах — родителям, или любому другому, кому интересно. Один из приколов касался крючков для ключей от шкафчиков. Не зря Игорь в первый день опасался крючков и таскал ключ в руке до посинения. Периодически ключи менялись по-тихому. У новичков, разумеется. Остальные были давно в теме (сами проходили). Ключ новичка ныкался, а на его место вешался ключ от другого, почти пустого шкафчика. «Почти» означало, что внутри не было ничего, за исключением гейского плаката сосущихся дятлов, пришпандоренного на дверцу с обратной стороны. После тренировок все спешили в раздевалку и в упоении ждали новенького. Тот, разумеется, от переполнявших его чувств и осознания важности новой спортивной жизни, толком и не помнил, за каким номерком его шкафчик,- открывал тот, номер которого был на его ключах. После чего минуту-две офигевал от вида гомосеков в полный рост в грохочущей от смеха раздевалке.

В последний год фишка устарела и стала архивной: ключи отменили. Появились именные магнитные карты. По ним парни и турникеты проходили, и новые шкафчики закрывали.

Через два года как-то там удачно срослось в спортивных кулуарах, и дзюдоистам был выделен бесплатный абонемент в городской бассейн. Нонсенс. Отец даже позвонил Иреку Римовичу убедиться, правда что ли. Раз в неделю, в субботу, после школьных занятий, вся дзюдоистская ватага собиралась у дверей городского бассейна, хохмя, гигикая и матерясь. Потом, под предводительством тренера, заваливались внутрь, как к себе домой, с видом депутатов. Им выделили две дорожки с краю. Одну сразу же оккупировали аксакалы, которые умели плавать и дышать. Самая крайняя у бортика досталась шелупони типа Игоря.

К тому времени он уже умел сносно плавать. А то пошел бы камнем на дно, провоцируя инфаркты у тренеров и добавляя ребятам лулзов. Когда-то у них практиковались семейные вылазки… На шашлыки ездили. На карьер. Мама не любила воду, пеклась на солнышке и читала. Отец брал Игоря с собой, они уходили подальше от основного скопления народа и забирались в воду по пояс. Игорь барахтал конечностями, распугивая подводных обитателей и птиц, отец поддерживал его под животом на поверхности. Оба хохотали, как ужаленные. К концу лета Игорь вполне освоил «по-собачьи».

Сейчас многое изменилось. Они перестали выбираться семьей. Отец говорил, что изменилось само время. Он говорил, что копейка стала даваться очень тяжело, не как раньше, и приходилось удваивать усилия, чтобы держаться на плаву. Игорь делал вид, что верит услышанному. Но все же подозревал, что причина не только в этом.

Он влюбился в бассейн сразу же, с первого сеанса. Да, вот так. Игорь верил в любовь, даже если Петров думал обратное. Проблема в том, что Петров сам в нее не верил. Он был умный психотерапевт, не докапывальщик притом, но жизнь его поколотила. Сильно. Он не верил в любовь, в честь, в благородство, но он считал, что пацан Игоря возраста должен во все это верить. Поэтому он с такой легкостью дискутировал и не бузил. Петров мог сам этого не осознавать, а для Игоря этот факт был очевидным.

Он любил родителей. Он любил истории отца и юмор мамы. От любил бабку с дедом, хоть они и умерли. Он лелеял воспоминания, как дед везет его на Урале, и он чуть не писается от страха и восторга. Как бабушка печет блины и дает ему по носу, если он ворует сырое тесто, а на ночь рассказывает ему странные сказки. Он любил читать. Он любил вечера, особенно летние. Он в упор не мог понять, как нечто подобное можно привязать, например, к другу, - какому-нибудь кренделю, ковыряющему в носу. Как можно испытывать нечто подобное к незнакомой девчонке, которая строит и канит. То, что он чувствовал,- он страшился назвать «любовью», чтобы не испоганить самим сравнением с тем, о чем пишут в книгах. Чувство расцветало в нем полным спектром летними вечерами, когда он, свернувшись калачиком у окна, зажигал ридер и отключался от этой сюжетной реальности. Он читал, пока не начинали выцветать звезды, и небо бледнело, и близилось утро. Он ложился спать, изможденный и счастливый.

И бассейн вдруг вошел в этот список. Даже несмотря на лоховскую дорожку; а другого Игорю и не нужно было, он не член команды пловцов через пролив Босфор, чтобы кобениться. Все равно 50 метров были ему не под силу. Он проплывал десятку и, цепляясь за бортик, офигевал. От наплыва того самого чувства, которое не-любовь. Ну вот скажите, разве можно нечто подобное проецировать на незнакомую тетку на балконе?

Игорь отфыркивался, как морж после обеда, озирался по сторонам на плавающий люд, переводил дыхание. Докапывальщики тоже присутствовали, как всегда, но здесь номинально. Периодически его пинали и торкали те, кто проплывал мимо, такие же бегемоты,- не беда! Игорь восстанавливал слабую дыхалку, отпускал бортик и пускался в очередной заплыв. Час сеанса пролетал, как миг.

После первого плавания Игоря скрючило от голода. Он переоделся, вышел из здания бассейна и едва не согнулся в три погибели от сведенного желудка. Еле до холодильника дополз, а потом выел из него четверть. Пожаловался родителям на такое гадство, те сразу прониклись и стали выделять ему деньжат. Игорь знал одну пиццерию, туда и заскакивал после бассейна, благо она располагалась всего в квартале. Это была пиццерия с детским уклоном, в том смысле что там имелся загон для малолеток, чтобы резвились и не мешали родителям кирять. Загон — простота, горка и манеж с разноцветными шариками. По вечерам — не пробиться. А днем в субботу — почти безлюдье. Тусят в основном студенты, которые залипают на гаджеты, поскольку вай-фай — халявный.