— Эх!— Маринка вздохнула. Видно, ей ох как не хотелось затевать это — собираться с Ириной и наезжать на шефа, требуя надбавки.— Ладно. Поговорю с Иркой.
Она двинулась к выходу, и мне почему-то казалось, что делает она это как назло медленно. Когда она вышла, махнув мне на прощание рукой, я чуть ли не бегом кинулся к проявочной машине, прилепил пленку к «лидеру», запустил в бункер, нажал на «старт». Машина радужно загудела. Пока пленка проходила по «кишкам», я стоял рядом, прислушиваясь и что называется принюхиваясь к любым неожиданностям. Изредка я поглядывал на часы. До приезда Лени Ефремцева оставалось сорок пять минут. Я поразился. Я был убежден, что Маринка мытарила меня куда больше, а оказалось, всего лишь минут десять.
Пленка вышла. Я порывисто схватил ее, словно кто-то намеревался ее отобрать. Усевшись за принтер, я поймал в рамке первый кадр — тот, где женщина лежала на спине с широко разведенными ногами. На негативе ее тело было черным, как после ожогов, но вместе с тем я прекрасно различал все нюансы позы, которую сам же ей и придал. Я отпечатал пленку целиком и отрубил петлю. Я и не курил как обычно, когда ждал выхода ленты из машины. Пока резак выполнял свою задачу, я старался не глядеть на фотографии. Только когда все кадры оказались в сортировщике, я взял стопку и приблизил ее к глазам.
Да уж. Я постарался. Качество снимков было превосходным, а меняющиеся позы — верх совершенства! Несмотря на это, уже после пятой фотографии я начал испытывать странное чувство в животе. Женщина на кровати — она лежала с закрытыми глазами, ее лоснящееся лицо выглядело неестественно-отталкивающим. Она казалась мертвой. Она и была мертвецки пьяной, честно сказать, но ведь на снимках об этом не написано. Будь у меня один такой кадр, возможно, в моей душе и остались бы приятные впечатления. Но 28-кадровое однообразие вызвало во мне разочарование, что неуловимо и быстро переросло в тошноту.
Я выронил стопку на принтер и еле успел добежать до туалета, где меня и вырвало. Я стоял на коленях, скрючившись над унитазом, заходясь в новых приступах тошноты, и в этот момент я понял, почему я все-таки это сделал. Зачем я отправился к ней, зачем взял с собой фотоаппарат. В ту ночь, когда я впервые увидел эту женщину, участвующую в оргии, я впервые не смог проанализировать ситуацию. Это не давало мне покоя. Это оказалось сильнее меня. Поэтому я и решился на отчаянный шаг: собственноручно снять ее, проникнуться ее ощущениями, перенять ее отношение к жизни. Интересно, сколько философов могут похвастать тем, что истина являлась им возле унитаза?
На нетвердых ногах я возвратился к машине. Какое-то время держал в руках злополучную стопку фотоснимков. Затем порвал их. Уничтожил также пленку: разрезал ножницами на мелкие кусочки. Не стоило мне всего этого делать. А может, наоборот: сейчас хотя бы я удостоверился, до какой степени фотоискусство подчинило меня себе. Только что из этого вытекает? Хорошо это или не очень?
Я закурил сигарету, справляясь с остатками тошноты, и принялся ждать приезда Лени Ефремцева.
Глава 16.
Мне снился сон… Загадочный, пророчащий о чем-то неотвратимом, предзнаменующий наступление поворотных событий. Я прикоснулся к его оболочке; мне не хотелось позволять ему заглатывать меня целиком…
…В воскресный день заказов было плачевно мало. С утра я провел полную ревизию обеих машин; вместе со мной в помещении находилась Таня Короткова, уборщица. У нее был свой плавающий график, поэтому встречались мы с ней нечасто. Она протирала полы, чистила витрины, выносила мусор. Я успел оправиться после моего приключения с женщиной-незнакомкой и опять стал относиться к работе как к чему-то повседневному, непрерывному, непретенциозному. Никаких дыр, подобных той, что подтолкнула меня на опасный поступок, мне не попадалось. Все же люди хоть в чем-то знали меру, и заказов порнографического содержания встречалось крайне редко.
Таня поделилась со мной своими планами. Этим летом она собиралась поступать в институт. Она была совсем молоденькой, лет восемнадцати, некрасивая, с кривыми ногами, что навсегда закрывало ей доступ к месту приемщицы и сулило лишь посредственную работенку. Хотя, по моему мнению, она и не претендовала на большее.
— Там, правда, десять тысяч нужно уплатить сразу, и по десять — за каждый год обучения,— рассказывала она, вываливая мусор из ведер в большую коробку из-под химии. Точно так же она недавно вывалила в нее обрезки пленки и кусочки моих фотографий, за которые мне в конце месяца еще предстоит уплатить.— Но мой отец поговорил с директором на заводе, где работает, тот обещал выплатить всю сумму с условием, что я приду потом работать к ним.
— Это хорошо.— Я в это время прокачивал насосы, поэтому мне ничего больше не оставалось делать, кроме как откликаться на ее реплики.— Сейчас это большая проблема. Мне хотя бы в этом плане повезло: я учился, когда еще можно было поступить бесплатно.
— А как это, учиться в институте?— сразу же заинтересовалась она.
— Ничего сверхъестественного. Учеба как учеба, правда, со школой не сравнить, — в институте начинаешь чувствовать свою ответственность. Не слушай тех, кто пугает, будто высшее учебное заведение — ад кромешный. Просто посещай исправно лекции, и преподаватели поставят тебе тройку хотя бы за это. И не старайся выглядеть эксцентричной — закоренелые консерваторы этого не приветствуют.
Она издала смешок, который словно говорил, что уж кому-кому, но только не ей быть эксцентричной. Я не был готов с этим согласиться. Я часто становился свидетелем того, как синие школьные чулки, впервые очутившись в студенческой общаге, преображались в настоящих женщин-тигриц. Смена обстановки, новизна воздействовали на них электрошоком.
Таня ушла после обеда. Я дождался Ефремцева, слоняясь по магазину и изнывая от безделья. Лена приволок заказы, казавшиеся пчелиным пометом на дне коробки. Сегодня люди позабыли о фотографиях. Память возвратится завтра.
После двенадцати ночи обе машины были выключены. Примерно час я провел на топчане, думая о том о сем, а в целом — ни о чем, пока сонливость меня не сморила. Я не хотел уплывать в царство грез, полулежа на топчане. Но оболочка все-таки коснулась моего разума…
…Я сидел на разворошенной кровати в спальне Лены Озеровой. Только что мы закончили заниматься любовью и теперь отдыхали после двух часов жарких танцев. Мы встречались по выходным, когда Лена приезжала из Уфы, и нам приходилось в самый последний момент выгадывать место встречи: состоялись они либо у нее, либо у меня дома, в зависимости от того, чья квартира пустовала. По большей части мы встречались у меня, так как мама у меня была одна, и мне было легче ее куда-нибудь сплавить. Пару раз случалось и такое, что обе наши квартиры оказывались заняты. Один раз мы вышли из затруднения благодаря выручке Эйнштейна, предоставившего нам свою комнату: сам он в то время, пока мы барахтались на диване, что-то сверлил на кухне. Второй раз нам пришлось заниматься этим прямо в лифте — больше вариантов не нашлось.
Я сидел на кровати и безумно хотел курить. Но для этого мне пришлось бы одеться и выйти в подъезд, поскольку стояла зима, а одеваться мне сейчас хотелось меньше всего. Лена раскинулась на подушках, закрыв глаза. Я не думал ее тревожить, но она вдруг сама посмотрела на меня странным взглядом.
— Филимон.
— М-м?
— Мы встречаемся почти год.
— Одиннадцать месяцев,— уточнил я.
— Да. Одиннадцать месяцев.— Она повторила за мной таким тоном, словно сама только что открыла для себя этот факт, и он ее несказанно изумил. — И за все эти одиннадцать месяцев мы с тобой ни разу не говорили о том, как будут складываться наши отношения в дальнейшем.
— А чего об этом говорить?— Я все еще не понимал, куда она клонит.— Мы с тобой встречаемся, нам нравится, зачем еще забивать голову?
— Я такой человек. Мне нужна хоть какая-то определенность. Я ведь до сих пор не уверена в том, что я действительно к тебе испытываю. Да, мне нравится заниматься с тобой сексом, но ведь на сексе ничего не построишь.
Я начал ухватывать суть ее рассуждений, и мне это не понравилось.
— А разве не в том заключается вся прелесть? Разве не в этой неизвестности? Как-то ты выразилась, что намерена посвятить себя карьере. К чему остальное?
— Да нет же,— она махнула рукой, чуть раздраженно.— Я не говорю о женитьбе. Дело в другом. Работа, карьера — это хорошо. Но хорошо также иметь уверенность, что, вернувшись сюда в очередной раз, я не застану тебя в объятиях другой женщины.
— Если ты говоришь о чувствах...— начал было я, но она перебила.
— Не о чувствах. Совсем не о чувствах. Мы видимся чрезвычайно редко, и это добавляет в наши отношения изюминку, но и это же закрывает от нас наши чувства. Мы скучаем друг по другу, и, когда встречаемся, нам наша встреча кажется верхом блаженства. Так ведь легко спутать любовь с восторгом. Нет, я говорю об обыкновенной уверенности. Где гарантия, что мы, в конце концов, не придем к выводу, что друг без друга нам не обойтись. И что тогда? Как сложится наша жизнь тогда?
Я понял ее, но не собирался отвечать прямо. Я понял также подоплеку ее вопроса. Ведь был бы я устроенным в жизни человеком, такого разговора бы не возникло. Она бы знала, к примеру, что есть у меня квартира, есть работа, что она может выйти за меня замуж в любой момент, не опасаясь остаться у разбитого корыта. Я понимал ее, но мне это все равно не нравилось.
— Помнишь первый день нашего знакомства?— спросил я ее.— Я тогда тебе говорил, что не привык просчитывать шаги. Так вот, таким я и остался. Я качусь себе по жизни, беру то, что плывет в руки, не бешусь особо, если течение что-то уносит от меня.
— Но ведь я совсем другая! Мне нужна уверенность.
Я подумал немного над этим. Ей нужна уверенность, что ж, ясен перец, какой женщине она не нужна. Я хотел в тот момент курить и не желал особо вникать в смысл ее слов. Если бы я проявил больше усердия, кто знает, как бы все сложилось в дальнейшем. Просто обыкновенное желание покурить... а такие последствия. Кто бы мог подумать.
— Значит, с этой стороны мы с тобой не подходим друг другу,— легкомысленно заявил я и тут же забыл о своих словах.
[justify]А вскоре я начал замечать со стороны Лены Озеровой легкую отчужденность. Отчужденность росла, и уже через полгода у нас с ней все закончилось. Без сцен, без нудных, бесконечных и ничего не приносящих разговоров, как это случается между мужьями и женами. Просто она перестала приезжать домой на выходные, и мне ничего больше не оставалось думать, кроме как, что я отвергнут. Я не смог дать ей уверенности в завтрашнем дне, и ее чувства не выдержали.
