сил. Покормить тебя нечем. Тебя как зовут?
— Лейтенант Говорков.
— А имя?
— Николай.
— Ты в курсе, Коля, что завтра тебя повесят?
— Вы умеете ободрить раненого, доктор. Спасибо.
— Бежать тебе надо. Часовые стоят редко, я смотрел днём. Можно проползти, если постараться.
— С дыркой в животе много не наползаешь.
— Давай, посмотрю, что у тебя.
— Что в темноте увидишь?
— Я не глазами. Я пинцетом.
— Вот не слышал, что железкой можно смотреть! — скептически проговорил Говорков.
— Хирурги умеют.
Синицин разрезал окровавленные бинты на животе раненого. Придавив края раны пальцами, в глубине нащупал пинцетом железный осколок.
— Потерпи немного, осколок вытащу.
Пинцетом и зажимом вытащил из раны осколок величиной с вишню. Прижал к ране влажный тампон. Подождав, пока вспыхнет осветительная ракета, присмотрелся к тампону, к ране.
— Свежей крови нет. Это хорошо. Из раны сальник торчит — это не очень хорошо, но хуже, если бы торчала кишка. Железку убрал, это отлично.
Внимательно прощупал живот вокруг раны.
— Перитонита нет, это прекрасно.
— С каждым вашим словом, доктор, я чувствую себя всё лучше и лучше. Ещё пара слов, и я начну отплясывать трепака. Перитонит, это что?
— Это гнойное воспаление, от которого умирают. В общем, Николай, нечего тебе по госпиталям ошиваться и по виселицам мотаться. Бери ноги в руки — и бегом к нашим. Лейтенанты в Красной армии нужнее, чем в немецких лагерях. Я тебе в рану засыплю стрептоцид от инфекции и укол кофеина сделаю для бодрости. Рану заклею пластырем и забинтую. С такой раной не то что из плена, в атаку бегать можно. С восторженными криками «Ура!». А твоё дело — за ночь просочиться сквозь охрану и раствориться в лесу. Если, конечно, у тебя нет желания болтаться в пеньковом галстуке на потеху эсэсовским сволочам.
— Из галстуков я только пионерский в детстве носил. И желания болтаться на перекладине у меня нету, доктор. Дел на фронте по горло.
— Ну, тогда допивай глюкозу — мне флакон нужен для отчётности, получи стимул в задницу, и вперёд. У меня тоже дела — мне фашиста надо спасать, которого ты подстрелил.
— А фашиста зачем спасать? — удивился лейтенант.
— За его жизнь эсэсовец обещал сохранить жизнь четырёх тысяч наших раненых.
— Хороший обмен, — согласился лейтенант.
Прямо сквозь штаны Синицин почти с размаху воткнул Говоркову укол.
Лейтенант закряхтел.
— Ну и больно же!
— А это я с умыслом. А то надумаешь подремать… Всё, Коля! —Синицин похлопал лейтенанта по руке. — Отправляйся. И удачи тебе.
На рассвете Синицин обошёл пленных, нашёл умершего от ранения в живот бойца. С помощью соседей переодел его в лейтенантскую гимнастёрку, потихоньку перенёс на место лейтенанта Говоркова.
Днём немцы повесили мёртвого красноармейца.
***
Под восторженные комментарии на экранах кинотеатров рейха кинохроника показывала бесчисленные колонны русских военнопленных. Угрюмые физиономии пленных сменили улыбающиеся лица солдат вермахта. Духовой оркестр бодро выдувал марш, мужской хор воодушевлённо пел:
Wenn die Soldaten
durch die Stadt marschieren,
Öffnen die Mädchen
die Fenster und die Türen.
(Если солдаты
По городу шагают
Девушки окна
И двери открывают)…
К третьей неделе войны с Советским Союзом общие потери вермахта превысили потери за всю кампанию во Франции в 1940 году. В начале августа темп наступления замедлился. К концу сентября немцы потеряли солдат в три раза больше, чем за всю кампанию во Франции. Вермахт одерживал пиррову победу.
