Der Kreismann

задело, но его это приводило в первобытный ужас. Он очень боялся преград. Не переносил их. Невозможность избежать их означало то, что даже он подвергнется чему-то зверскому. Страх этот был похож на благоговение в храме, где один за одним поют учёные мужи на балконе. Это был страх перед богом, которого нельзя умолить о пощаде, нельзя подкупить, нельзя договориться с ним. Поэтому Петя не любил церкви. Да и в целом религию. Он отдавал себе отчёт в том, что всего лишь капризный, избалованный ребёнок. Но по щелчку пальца поменять себя он не мог. По воле случая вспомнил ту девушку-цветочек. Что бы с ней стало, возьми он её с собой? Все произошло бы точно также? Решил не думать. Снова взять перерыв. Расслабленное лицо безмятежно лежало на фоне твёрдого, тяжёлого по тактильным ощущениям асфальта. Что он пытается сделать? Куда-то направиться? Очевидно, мозг ищет выход. С другой стороны, надо ли его искать? Паршивое чувство на душе. Значит, надо. Но результата это не приносит. И почему он не анализирует проблему? Ведь так учат, не получается - не сдавайся. Пробуй вновь. Наверно, он просто избалован. Но ведь и вправду, зачем рисковать ради непонятно чего? 
 - Эй! 
 За макушкой послышались шумные вздохи. И одиночный топот. Как будто на ноге скачут. Что бы нормальный человек подумал? Ну.. Будто бы юноша знал. 
 - Кто там? 
 - Ээ! Даже встать не соизволишь? 
 Встал. Немного удивившись, а потом, прошибленный потом, ответил:
 - Ты зачем за мной пошла..поползла?
 - Хм! Очень надо! Сейчас развернусь и уйду! 
 На теплом, подобревшем антрацитовом коврике, стелящемся далеко вдаль, усидчиво обосновалась белая роза, с маленькими обаятельными глазками, выглядывающими из недр бутона. Её столь же милипусенький ротик скорчился в грустном выражении. 
 - Ну.. ладно, оставайся. 
 Петя не до конца понимал, что вообще происходит. Как будто зашёл на съёмки не того фильма. 
 - Я тебе не задолжал случаем? 
 Роза, стеснительно поднимая плечики.. будем считать, что между цветком и стволом расположился тремпель, ответила:
 - Молодой человек, как же! А комплимент? 
 - Ты ко мне подкатываешь чтоль? 
 - А что, так видно!? 
 Бледный бутон вспыхнул бордовой краской. 
 - Ага - язвительно выплюнул Петя. Однако маска презрения долго не удержалась на носу, и он устало, предвидя дальнейшее развитие событий, спросил:
- Зачем за мной притащилась? Чётко ответь. 
Замявшись, розочка растянуто ответила:
- Ты.. особенный. Не такой, как все. 
Петя рефлексивно потянулся к лицу, но гримаса не прошла до конца. С застывшей в крайне странном выражении физиономией он переспросил:
- Особенный? 
Кивок. 
В нем бурно закипала праведная ярость. 
- Ты, должно быть, шутишь. Издеваешься? Мне, конечно, такого никто не говорил.. Ты зачем это из своего поганого рта выбросила? Даже не пытайся меня к чему-то подтолкнуть. Лучше уж так, чем быть дурным, как те бегающие за юбками солидные, вполне состоявшиеся мужчины. На вид. Вообще, ты хоть знаешь меня? И чем я, по твоему, отличаюсь от других? Ты же просто под влиянием гормонов. Или что у тебя там.. - он с сомнением глянул на неё. - Это только твои впечатления от моего образа. Ты даже не можешь подтвердить, существую ли я. Хотя это уже я загнул. - он запнулся и задумался. Помолчав минуту, добавил - Тебе - указательным пальцем уверенно тыкнул в неё - себя на моё место никогда не поставить. Ладно. Все, пока. 
Собрав все силы, пурпурная от напряжения, роза крикнула:
- Я хочу узнать тебя получше! 
Рука Пети сильно, даже очень, дернулась. Волоски встали дыбом, а определённые участки кожи покраснели. Нет, не лицо. Резко повернувшись, он с холодным, прицельным расчётом двинул подошвой вниз. Ствол хрустнул. Он ерзал носком до тех пор, пока лепестки не превратились в измельченные кусочки. Лицо его осталось недвижимым, словно мёртвым. Он развернулся и пошёл дальше. То ли лёгкой, необремененной, то ли подкошенной походкой. 

Петя всегда хотел кому-то серьёзно рассказать о всем, что у него накипело. В детстве такие попытки были. Со временем и неудачами, пришло неосознанное понимание того, что чьей-либо поддержки искать не придётся. На сознательную часть в сей раз была положена ответственность за избегание контактов. И на рациональное объяснение этому. Чем больше внутри копилась беспомощность, тем озлобленней и циничней становилось его поведение. Нежелание открываться людям по-адекватному вынуждало искать ему замену. И ею стала чуть ли не мизантропия. Хотя Петя в моменты спокойствия, которые, к слову, бывали весьма продолжительными, признавал, что ничем не отличается от других. И переживания приблизительно такие же. Перспектива весьма неутешающая. Потому гордость требовала впасть в злое, разьяренное состояние, с помощью которого будут предприняты хотя бы пробные попытки прорыва из мглы самотерзания. Тем не менее, гордость опять попала впросак, как и в прошлые разы:по характеру Петя был незлобив, и злость быстро уходила. А иногда она даже была осознанной. Искусственной. Так сказать, чтобы дать выйти пару. Таким образом, природное стремление к успеху, а точнее, сильнейшему наркотику, обманывалось умненьким механизмом самосохранения. Безусловно, сформировался он не сам по себе. Тётя, мама, проблемы в семейных отношениях, отсутствие нормальной поддержки - все это сказалось на нем. Гиперопека, стеснительность, меланхоличность.. Перечислять можно бесконечно. И не факт, что все из этого списка действительно подойдёт. По правде, на это Пете уже было глубоко наплевать. Ему нужен был один ответ: что, ебаный в рот, дальше делать? С перемещением в эту дивную реальность проблема никуда не исчезла. Вроде бы все факторы, влияющие на него, испарились. Люди здесь ему не встречались. По крайней мере часто. Легче от этого не становилось. Даже хуже. У него не оставалось возможности никому поплакаться. Сколько бы он не упирался, стоило признать, что совместные страдания значительно легче. Хотел бы Петя встретиться с каким-то Буддой. Ради интереса. Хотя.. Что спрашивать-то? Пускай и спросит, в ответ получит только чужое мнение, а никак не решение своих проблем. Сколько бы он ни пытался, никто окончательного ответа никогда не давал, и похоже, не даст уже. В особливо тоскливые времена он любил заниматься мазохизмом:включал романтические комедии. А если уж жёстко, то мелодрамы. Весь сок состоял в том, что его хмурые размышления напрямую противопоставлялись несерьезной, непродуманной драме. Если везло, то начинало появляться чувство обособленности, мощно подпитываемое гордостью. Дальше трюк был в том, чтобы в подобном состоянии ничего не делать. Просто упиваться ощущением собственного превосходства над.. ну, над кем-то. Система дышала и жила, и пока что умирать или разваливаться не собиралась. Но вот если он все же срывался на великие подвиги в таком случае, неприятные моменты были гарантированы. После такого гордость либо исчезла насовсем(на определённое время), либо делала тактическое отступление. Впрочем, Пете никогда не удавалось продержать это чувство достаточно долго, чтобы понять, пропадает ли оно со временем. В целом, с поворотного момента, когда ему в голову ударило мочой, что, мол, смысла нет, и никакие психологи не помогут, мировоззрение кардинально перевернулось. Хотя бы чуток подвинуть его на прежнее место не способен был никто. Максим Сергеевич для виду пытался, и, исходя из усилий, результат оказался ожидаемым. Правда, Петя зарекся не влиять на своих знакомых. Соблюдать данную дисциплину было сложновато. В итоге о нем узнали гораздо больше, чем изначально планировалось. И привязался он, несмотря на зарекания, к компании парней из соседнего института. Хоть и чувствовал себя лишним среди них, через силу ходил в кафе, на общие вечеринки. Почему? Ну, обычно такие редкие рывки бывали когда просыпалась надежда на то, что мир все же сладенький и розовенький, мягкий, как сладкая вата. Неподходящее сравнение. Вата же противная, липкая. Короче, Петя пытался стать обычным счастливым человеком. Разумеется, это не получалось. Тогда у него уже назревала чуть ли запойная апатия. За повышенной тревожностью следовало опустошающее выгорание, которое, к сожалению, не приводило ни к какой депрессии. Он как будто хотел отчаяться, но не мог. Лучше бы он не понимал того, что с ним происходит. Быть тупым намного проще. Кто блин, придумал, что знание - сила? М-да. 

У Пети лежал в столе дневник. Личный. Его, разумеется, никто не читал. А хотелось бы. Чтобы когда-то, откуда-то, пришёл, снизошел спаситель, который бы понял, принял, обнял.. Просыпайся, Петя, ты не вынес мусор. Вообще, такие просьбы, да и все, любые слова, попадающие в его неокрепший разум в лихой час душевных страданий, бессрочно отдаляли его от семьи на сотни километров. Если не семья, то кто? Они знают Петю уже хрен зна.. кхм, тавтология. Знают его с самого рождения. И все равно не понимают. И не поймут. А вот Петя не очень доконал, почему после глобальнейшего разочарования в жизни его емоциональный фон оставался прежним. Пускай он теперь вёл себя уже через край распущенно, лениво, равнодушно, но никаких когнитивных диссонансов не наблюдалось. Ну, наверняка потому что такая атмосфера уже успела стать его зоной комфорта. Хоть и абсолютно не комфортной. По крайней мере не всегда. Очень часто он слышал, как старое поколение упрекает своих же урожденцев в нерешительности, неготовности принять трудности. В этом, конечно, был смысл. Но смотря на реакцию совершенно разных людей на разнообразнейшие обстоятельства, в голову приходил только один-одинешенький вывод:они точно не герои. И те, кто упрекает, и те кто защищаются. И такие нейтралы, как он сам, тоже. Вот такие, в общем-то, неутешительные тараканы терзали юношу по дороге.. куда-то. Всё тот же прежний асфальт. Юноша представлял, как когда-то его только накатали, как от него веяло теплом, а босые дети скакали на цельнозернистом чёрном рулоне. А сейчас он поблек, поддавшись времени. Юноша постепенно все больше и больше сходил с ума, не находя никаких мыслей, кроме тоскливых. От них тошнило, и он был бы рад, если бы наконец его вырвало. Однако в ту же минуту, мгновение, он постепенно вникал в суть процесса. Хотя это не очень верное определение. В бедной его головушке эти знания хранились с прадавних времен, и пару раз уже к осознанию этих истин он добирался. Впрочем, ничего из этого не вышло. Как с увлечениями - надолго они не задерживались. Про сам процесс - он получал некое удовольствие от страданий. Своеобразный мазохизм. Раздумывал он над тем, почему особого желания выходить из своего не совсем хорошего состояния не испытывает. Из-за чувства стабильности? Если так подумать, то вот, например, жил ты с одной девушкой. Любовь-морковь, все дела. Потом наркота, то есть гормоны, приедается, нужна доза с каждым разом более объёмная. Приходится либо пересаживаться на другой, либо, так сказать, менять дилера. Итог всегда один - привыкание и максимальная адаптация. За последнюю способность человеку пришлось заплатить невозможностью долго наслаждаться хоть чем-то. Ну, или он просто все слишком утрирует. Остаётся только ждать. Вуз, работа.. А потом? Кризис среднего возраста? М-да. Это ведь не шутки. Ну, с катушек сорваться он