Сиротская Ойкумена

она с косноязычной горечью. – Уж быстрей бы вас, чертей, перемолотили вместе с вашим упырем Модератором!
У всех конвойных были на шлемах какие-то особо злобные синие фонари - им-то самим, похоже, это было нипочем, у каждого опущено забрало из поляризованного состава. Однако фонари эти просто выжигали зрение, если посмотреть напрямую, поэтому в глазах непрестанно мельтешили яркие цветные пятна, и оглядеться как следует было непросто.
- Руки к осмотру! – И Постников ощутил легкий ледяной укол в правое плечо. Инъекция.
Их гуртом загнали по шумному металлическому пандусу на огромную высоту, и все оказались как будто в пещере или в чреве кита. Утроба была корабельным трюмом или грузовым отсеком транспортного самолета без иллюминаторов, свет проливали плафоны, забранные решетками. Скамьи в трюме были размещены по-иному, чем в пассажирском самолете – не локоть к локтю, а в четыре ряда, причем все пассажиры глядели в середину и были постоянно на виду. За ними пристально следили несколько плававших чуть выше голов дроны круглой формы, все до одного похожие на первый искусственный спутник Земли.
Динамик прокашлялся отвратительными, как скрип пенопласта по стеклу, помехами и крякнул «по местам сидеть!».
- Какого дьявола так жарко? – спрашивал невидимый голос. - По погоде, должен дубак быть?
- В башке у тебя дубак должен быть. Тебе укол сделали или нет? Там спецсостав, чтобы кровь разогреть. На север везут, так чтобы не померзли и не окочурились прежде времени. Раньше военным такое вкалывали, я слышал, а теперь и арестантам повадились - запасы препарата большие у них, видать – вот и тычут куда ни попадя.
- Ну что ж вы никак не приморозитесь, звери? – заорал надзиратель. – А ну притихли оба, пока не досталось для ума!
- Молчу, начальник! Хулиганов нет.
Махина тяжело пришла в движение и поехала по взлетной полосе. Вдоль проходов побежала охрана, раздавая пинки и удары дубинками тем, кто замешкался с пристяжными ремнями. Лайнер оторвался от земли, и сразу заложило уши, вслед за чем на голову Постникова насело непобедимое обморочное забытье. Вывалился он из него еще более внезапно, чем отключился. Несмотря на ровный ламповый свет в трюме, чувствовалось, что за бортом был светлый день. Не исключено, что улетели в другой часовой пояс. Уши снова стало противно закладывать – борт шел на посадку.
Через час с небольшим после приземления началась выгрузка. Разъехались толстые створки в тыльной части фюзеляжа, внутрь победоносно вошла белая северная свежесть и обожгла морозом.
Пассажиров оповестили:
- Ну что, красавцы, давайте по одному! Без резких движений!
Постников оказался первым, кто ступил с пандуса на асфальтовую площадку, обнесенную кирпичной оградой с колючей проволокой. По ней плавали волны снежной поземки.
- Куда теперь нас? – полюбопытствовал он. Отозвались ему сразу двое:
- Известно куда. В баню да в карантин. А солярия тут, похоже, нету.
- На промзону. В горный комбинат.
По одному подъезжали восьмиколесные автозаки, и в них неспешно, с перекличкой и проверкой, загружали людей. Пока не выкликнули его имя, Постников успел рассмотреть, что здешний аэродром пристроился возле самого обрыва. Глубоко внизу стыло серно-черное льдистое море. За морской морозной мглой вдалеке прорисовывались очертания – там угадывалась скала, точнее, большое каменистое плато, высоко торчащее над хмурым морем. Дальний обрыв был заметно выше посадочной площадки, он выдавался высоко и загораживал треть неба, и без того по-зимнему пасмурного. Нигде не было видно удобного места для подъема наверх, все здесь круто обрывалось в море, и только пять-шесть десятков неугомонных белых птиц носились под обрывом. Но тут Постникова подтолкнули в плечо – уже кричали «Загоруйко», и он полез в машину.
По приезду в колонию всех развели по каким-то безликим корпусам отчаянно казенного вида. Вопреки предположениям Постникова, он не был немедленно брошен в многолюдный изолятор временного содержания или в иное подобное место. Вместо того он его отделили и проводили в опрятный офисный комплекс, неописуемо казенный на вид. Негромкие адвокатские коридоры, винтажного вида мебель из фанеры и стружечного листа - самое конторское убранство, какое только можно вообразить. Невозможно было отделаться от впечатления, что сюда умышленно закупалась самая тоскливая мебель, и точно в таком же стиле были выдержаны потолок, стены и весь интерьер – казалось, все было устроено так, чтобы входящий с первых шагов смирился с неизбежностью судьбы.
Было видно, что это еще не была собственно тюрьма, а некий внешний ее отдел для дорасследований. И что теперь надлежало делать с ним, задержанным, здесь не особо понимали, поэтому посверкивало вокруг Постникова в воздухе опасливое отчуждение встречных официальных лиц. Но как бы то ни было, обходились с ним вполне корректно и даже не называли «подозреваемый» - хотя и старались при этом избегать любых обозначений, говорили «пожалуйста, секунду, извините».
Началось фотографирование, видеозапись. Вопросы: «время и цель прибытия».
Постников сказал, что около трех недель тому назад был проецирован в Сырой Брод. Ищет пропавших жену и дочь.
«Черт знает что творится, - проносилось в его голове. - Сплошной Кафка».
Вопреки его опасениям, происходило все быстро. Вместо нудных часов в одиночке и многократных обысков после опроса его отвели в душноватый не то лекционный зал, не то в комнату для приватных конференций на десяток человек. В ней находились два ряда стульев, миниатюрная кафедра и выдвижной проекционный экран, развернутый с непонятной пока целью. Из-под белого полотнища на вошедшего с интересом уставились двое – сотрудник в форме и неизвестный в штатском. Предложив ему присесть, они вернулись к разговору. Мундирный то и дело оборачивался и поглядывал на Постникова, будто пытаясь разгадать, что он такое.
Между удивленными поворотами он высказывал штатскому, человеку на удивление неприметного и какого-то стертого облика:
- Вот вы говорите - вопросы? Да, есть вопросы. Во-первых, что это за безобразие? Каким образом его сюда занесло? Кто он вообще такой? Во-вторых, почему материалов в его деле кот наплакал? Где отчеты экспертиз, где свидетельские показания, откуда вообще взялся этот Загоруйко - или как его там? И в-третьих, с чего вдруг его сразу понадобилось помещать в колонию? Уж как вы хотите - но история темная, и мне не хотелось бы вляпаться, у нас сотрудники дико перегружены и без этих ваших игр. Под свою ответственность не имею права!
- Вот и прекрасно, забудьте, - с хладнокровием отвечал его собеседник. - Материалы будут изъяты, и вам нечего беспокоиться. Задержанный Загоруйко освобождается по решению комиссии Верховного суда республики за отсутствием состава преступления. У вас к нему имеются вопросы?
Форменный беспокойно переступил с ноги на ногу, как гость в балетной сцене, и продолжал гнуть свое:
- Без генпрокуратуры я ничего подписывать не буду! Дело поступило на регистрацию? Поступило. Что я – в печку его теперь брошу, что ли? Но по нашей канцелярии он пока не зачислен. И если дело будет передано вашей структуре, то и проблем никаких – он может отправляться за периметр хоть немедленно!
- Генпрокурор даст добро в течение пары минут. Дело вернется на пересмотр в Эфраим. Так устроит?
- Ну а вы как думали! Считайте, я ничего не видел и не слышал ни о каком вашем – как его там.
- Ага... Да вот и он сам, легок на помине! – штатский помахал Постникову и представился:
- Старший консультант республиканской службы безопасности Конев Александр Алексеевич. Имею честь также рекомендовать вам начальника колонии товарища подполковника Сапогова Антона Валерьевича. Учреждение свое он содержит, как видите, в образцовом порядке.
- Добро пожаловать! – сказал подполковник Сапогов и неожиданно подмигнул Постникову. Тот пробормотал, что ему очень приятно.
- Ну, один вопрос решили! – с оптимизмом подытожил консультант Александр Алексеевич. - Теперь, дорогой товарищ псевдо-Загоруйко, не угодно ли вам будет окинуть взглядом одно зрелище...
Так вот зачем оказался нужен проекционный экран: на его белоснежной глади загорелась и ожила картинка, проснулся звук. В кадре тяжело набычился в объектив человек - это был сержант Лыцусь. Он оказался обрит наголо и одет в шафраново-желтую футболку, вследствие чего смахивал на недовольного персональной кармой буддийского монаха.
Консультант между тем, не теряя времени, бегло зачитывал:
- Задержанный Лыцусь Иван Петрович из состава оперативной группы частного военизированного предприятия. Единственный из его спецгруппы, оставшийся в живых. Бывший военнослужащий Вооруженных сил Украины. Последнее воинское звание – сержант. Уроженец города Судовая Вишня Яворовского района Львовской области. Ранее не судим. Признаков наркозависимости не обнаружено. Имеет татуировки с националистической символикой. Был задержан сотрудниками национальной гвардии республики в поселке Горный Железорудного района и доставлен в медицинский центр областного центра Новый Кунгур. Телесные повреждения средней тяжести. Пациент был в сознании, психических отклонений не наблюдалось, идет на поправку.
Надо отметить, прескверно сказалось произошедшее на сержантском настроении. Глаза у татуированного нордическими знаками Ивана Петровича глядели безжизненно, тускло. Относительно свежие шрамы, будто от кошачьих когтей, исполосовали скулу. Экранного Лыцуся допрашивал собеседник, остававшийся за кадром:
- То провокация была, - мрачно выдавил обритый сержант.
- Отвечайте на поставленный вопрос.
- Вот уж удружили, - ядовито продолжал Лыцусь, - американцы, союзнички, мать их - вот спасибо! Русня положила взвод наших, как снопы – и ничего! Вот бы мне выдали пару человек из тех, кто это сделал, уж я бы…
После этого сержант совершенно сорвался в истерику и начал, захлебываясь от собственных слов, хлестать воздух отчаянной бранью:
- Идите в задницу, недолго вам осталось, передохнете до единого под гиперзвуком, до единого!.. Никогда ваша не возьмет – добре запомни это, урод!
Видео дрогнуло и замерло на паузе.
- Ну как, припоминаете мужчину? – спросил консультант у Постникова.
- Такого забудешь. Да, это в самом деле сержант Лыцусь из украинских Вооруженных сил – так мне его назвали. Арестован, как видно?
- Взят на материке на днях, - небрежно подтвердил штатский. – Попытка пьяного мародерства в сельской местности с мордобоем. В отчаянии человек - понимать надо.
- И давно он здесь?
- Прилетел вчерашним этапом и тем же рейсом, что и вы. То есть, чуть более суток. А вам теперь предстоит возвращение на материк, в Эфраим. Вы совершенно свободны.
- Черт, - только и смог вымолвить на это Постников, оторопев. – Стоило меня тащить самолетом десять часов.
- Это решаю не я, - равнодушно ответил консультант. – Теперь остается пара мелких формальностей и надо подписать акт отмены судопроизводства. Но вы можете быть свободны, вот ваш пропуск. Если вы не возражаете, конечно.
- Не возражаю, - искренне сказал Постников. - Тогда я лучше прогуляюсь по территории.
Подполковник Сапогов задумчиво посопел носом и ответил, что колония - не гостиница,