хорошей вентиляцией. Маленькая спаленка с коротковатой для меня кроватью без матраца и белья, но с кожаными ремнями, небольшая гостиная с простым столом, шатающимся стулом и продавленным креслом и туалетная комната позволяли вполне сносно существовать в моём узилище. На прикроватной тумбочке и на столе лежали несколько книжек доктора Ватсона «Записки о Шерлоке Холмсе», а пачка дешёвых сигар приглашала к приятному ожиданию начала пыточного процесса. Два раза в день через окошко в тюремной двери подавали грубую еду, а вечером бурду под названием чай.
В своё время я изучал средневековые пытки и даже написал брошюру под названием
« Эффективность пыток при получении правдивых показаний», поэтому я точно знал, что терпение боли абсолютно бессмысленно, что кроме потери здоровья оно ни к чему не приводит, так как однажды пытаемый обязательно сдастся. Побег из моей тюрьмы был невозможен и я стал искать способ покончить с собой, чтобы избежать мучений. Я напряжённо искал этот противный мне способ ухода из жизни, когда дверь открылась, люди в масках завязали мне глаза и куда-то повели. Потом меня посадили в кэб и долго возили по лондонским улицам, наверное, чтобы запутать следы. Наконец кэб остановился, меня вытащили из него и посадили на мостовую. Я сидел, ожидая самого худшего, но услышав, что кэб уехал, я снял с глаз повязку и обнаружил себя на улице, параллельной Бейкер-стрит в полном одиночестве. Дома я застал Ватсона и инспектора Лестрейда, мирно распивающих бутылку моего «Бурбона».
Возмущению моему не было предела, и я не преминул выплеснуть его на головы собутыльников.
- Как вам не стыдно, джентльмены, - кричал я, - в то время, как я томлюсь в тюрьме, ожидая смерти от мучительных пыток, вы справляете поминки по ещё живому Шерлоку Холмсу!
- Что вы несёте, Холмс, - обиделся инспектор, - сказали бы лучше спасибо за то, что я вытащил вас из западни. У вас ещё хватает наглости попрекать нас бутылкой паршивого «Бурбона»! Стыдитесь, Холмс.
- И мне стыдно за вас, - поддержал инспектора Ватсон, - Мы с нетерпением ждали вашего прихода и поднимали стаканы за ваше благополучное возвращение, а вы нас за это стыдите.
- Так это вы освободили меня, Лестрейд? Простите ради Бога несчастного пленника полковника Морана, видно я на время потерял способность соображать. Расскажите, инспектор, прошу вас!
Надо было видеть инспектора Лестрейда в момент триумфа: развёрнутые плечи, прямая спина, гордое надменное лицо и летящие вразлёт усы делали его неотразимым.
- Что ж, расскажу, не всё же время вам рассказывать о своих подвигах, позвольте и нам, простым полицейским, похвастаться своим профессионализмом. Я сидел в полицейском управлении, когда в мой кабинет ворвался ваш друг Ватсон. Он рассказал мне, что произошло, и чуть не слёзно просил меня придумать что-нибудь, чтобы помочь вам. Я сказал, что мистер Холмс помогал мне в раскрытии нескольких преступлений, и я просто обязан помочь коллеге, попавшему в беду. «Сделаю всё, что могу! – заверил я доктора».
Он ушёл, а я стал думать. Уберите с лица свою противную ухмылку, Холмс. Представьте себе, что инспекторы полиции тоже умеют думать. Доказательством этого служит то, что вы на свободе и безо всякой вашей дедукции.
Лестрейд глотнул из стакана и продолжил.
- Я думал весь день и всю ночь, но ничего придумать не смог. Во время бритья я вспомнил изречение одного мудреца и нашёл выход. Я велел привезти из тюрьмы Кровавого Пита.
- Ты знаешь, что суд над вами отложили на три недели? – он равнодушно кивнул, - А ты знаешь, почему его отложили, Пит? – он снова равнодушно помотал головой, - Хочешь, я тебе скажу по секрету почему? – он безразлично пожал плечами, - Слушай внимательно Кровавый Пит. Я знаю, что кровавым тебя прозвали не за жестокость, а потому, что у тебя часто идёт из носа кровь. За день до суда твой подельник Бешеный Билл заявил следователю, что он никого не убивал, что все убийства совершал ты, за что тебя и прозвали Кровавым Питом. Он, Билл, только помогал тебе, да и то по принуждению, так как ты обещал убить его самого и всю его семью, включая маленьких детей. Ты, Пит, так запугал Билла, что он боялся тебе отказать.
По глазам Пита я увидел, что в его голове что-то щёлкнуло, и он начал понимать мои слова.
- Билл поступил очень плохо, взвалив на тебя свои грехи. Члены вашей банды не простят ему такой подлости и конечно, убьют мерзавца, но ты об этом не узнаешь.
- Почему не узнаю?
- Потому, Пит, что тебя повесят гораздо раньше за его грехи. Не думаю, что тебе от этого будет легче. Подумай, Пит, что можно сделать.
Я увидел, каким жутким светом загорелись глаза этого, по сути, животного.
- Хочешь, я принесу тебе чая? – спросил я. Он машинально кивнул и я вышел из кабинета.
Я всегда бреюсь на работе, потому что торчу на ней сутками. В углу кабинета стоит маленький столик, на котором разместились зеркало, таз, кувшин с водой, мыло и помазок. Опасную бритву я всегда прячу, но на этот раз она случайно осталась лежать на столе. Когда я вернулся с чаем, бритвы не было, но я не придал этому значения, так как был совершенно уверен, что спрятал её после бритья. Кровавый Пит сидел, как на иголках и, сделав два глотка, попросил отпустить его в камеру, поскольку у него сильно разболелась голова.
Я выполнил его просьбу. Через час мне сообщили, что Кровавый Пит на глазах у сокамерников перерезал горло Бешеному Биллу, а через три часа, что Кровавого Пита нашли с туго затянутым полотенцем на шее. Не стало подсудимых и значит, ваши показания, Холмс, стали никому не нужны, впрочем, как и вы сами. Я приехал к доктору Ватсону, и мы вдвоём стали ждать вашего возвращения. Всё, засиделся я тут с вами, пора и честь знать. Ещё стаканчик на дорожку и пойду бороться с преступностью.
- А что за мудрое изречение вы вспомнили, инспектор? – спросил Ватсон.
- Это вам Холмс расскажет, он наверняка догадается со своей дедукцией, - он помахал нам рукой и бесшумно выскользнул из комнаты.
В задумчивости сидел я до тех пор, пока меня не вернул в действительность голос доктора Ватсона.
- Так что за изречение, которое помогло вас спасти, Шерлок?
- Нет человека, нет проблемы, - тяжело вздохнув, ответил я.
«О, люди, порожденье крокодилов».
МЕЛАХОНДРИЯ
- Я давно заметил, Холмс, что как только на Лондон опускается туман, вы впадаете в жуткую депрессию. С этим надо бороться и я выписал вам рецепт на микстуру, которая обязательно вам поможет, - Ватсон протянул мне бумажку с рецептом.
- Благодарю вас, милый доктор, но для меня лондонский туман это не только сырость на улице и в комнате, и не столько вечно волглая одежда и чадящий камин. Туман это враг, отнимающий у меня перспективу, а без неё моя жизнь теряет смысл. В те дни, когда внешний мир становится непрозрачным, я заболеваю не депрессией, а впадаю в состояние, которое я называю «мелахондрией», от которой помогают совсем другие микстуры. Я закутываюсь в кокон своей мелахондрии, лежу, закрыв глаза, и лишь изредка выползаю, чтобы помучить слух миссис Хадсон и свою скрипку очередной попыткой сыграть на ней органный хорал Баха.
- Дорогой Холмс, почему бы вам не попробовать увидеть всю прелесть в тумане? Дома, покрытые кисеёй этого насыщенного влагой воздуха, ничем не хуже домов, закутанных в кисею сумерек, которые вы так любите.
Ватсон подошёл к мутному окну и продолжил:
- Уверяю вас, Холмс, что реальные дома в тумане так же прекрасны, как и те, которыми вы так восхищались в Британском музее на холстах великих художников.
Доктор в задумчивости постоял у окна и вдруг встрепенулся, как бы отойдя ото сна:
- Не хотелось бы вас расстраивать, Холмс, но к нашим дверям подкатила коляска и мне кажется, что кто-то сейчас вырвет вас из мелахондрийного кокона.
Ещё не видя посетителя, я уже возненавидел его. Я ненавидел его, когда он звонил в дверь и когда он поднимался по лестнице, ненавидел, когда он постучал в дверь нашей комнаты, и совсем возненавидел, когда он переступил её порог. Небольшого роста, с курносым носом на круглом лице и оттопыренными ушами, похожими не крылья летучей мыши, он произвёл на меня отталкивающее впечатление. Человечек стоял у двери, теребил в руках шляпу и переводил взгляд маленьких глаз с Ватсона на меня, не зная к кому обратиться. Наконец он выбрал Ватсона и обратив к нему свой взор, заговорил довольно приятным тенором:
- Глубокоуважаемый мистер Холмс, - Ватсон показал ему глазами на меня, и посетитель сразу нашёлся, чем усугубил моё раздражение, - и мистер Ватсон, книгами которого я зачитываюсь в редкие минуты отдыха. Я так много слышал об ваших уникальных сыскных способностях, что …
- Короче можете? – раздражённо спросил я.
- Могу, - ответил человечек и надолго замолчал, - Меня зовут Томас Хогарт, - заявил он, когда снова включился, - Я сын нашего великого художника Уильяма Хогарта и одновременно хранитель нескольких залов живописи Британского музея. В моём ведении находятся четыре зала с работами гениальных художников Британской империи, а именно: Рейндольса, Гейнсборо, Блейка и моего достопочтенного отца. Также под моим попечением пребывает помещение, где студенты Королевской академии художеств держат свои холсты, кисти и краски, когда приходят копировать работы признанных мастеров. Там же хранятся несколько мольбертов, а также тряпки и вёдра для уборки залов.
Томас Хогарт перевёл дух, тоскливо посмотрел на бутылку скотча, стоящую на столе, и заговорил снова:
- Музей постоянно открыт для посещения, но в те дни, когда идёт сильный дождь или опускается такой густой туман, как сегодня, мы закрываем его, чтобы волглая одежда посетителей не нарушала режима хранения бесценных полотен. Я понятно изъясняюсь? – спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил, - По этой же причине мы не пускаем и студентов, хотя в пустых залах им раздолье. Исключение делается только для одного студента по имени Генри Форбс, являющегося племянником музейного сторожа и проживающего непосредственно в здании музея, поскольку ему не приходится выходить на улицу.
Мои залы охраняются сторожем, который обходит их каждые два часа, сверяясь с боем часов Биг Бена. На выходе неотлучно находится сторож, а другие залы охраняются своими сторожами. И что вы думаете, уважаемые сэры? При очередном обходе сторож с ужасом увидел в зале Уильяма Блейка пустую раму на том месте, где находилась его картина «Великий архитектор»!
Томас возмущённо взмахнул короткими ручками и попросил глоток виски.
- Представьте: в абсолютно пустых залах музея, где в совершенно другом зале одинокий студент Форбс увлечённо копирует картину моего отца, где кроме хранителей и сторожей никого нет, бесследно исчезает бесценное сокровище размером полтора фута на десять дюймов. Мы обыскали все помещения, допросили всех сторожей, хранителей и студента Форбса, заглянули во все углы – картины нет! Мы обращаемся к вам за помощью, мистер Холмс! Британский музей обращается к вашему гению, мистер Холмс! Лично я, человек, головой отвечающий за сохранность картин, умоляю вас, мистер Холмс, поехать со мной в музей и разобраться в этом загадочном деле. Экипаж у дверей, - деловито добавил он.
Я был готов не
