убедиться, что пузырёк не трогали, я приклеил по волоску на пробку и дверцу шкафчика. Дождавшись, когда помещение откроют, я незаметно покинул его и вернулся домой.
- Зачем мы вам нужны, Холмс, - спросил Ватсон, - вы так хорошо всё продумали, что никакой осечки быть не может.
- Может, Ватсон, может. Например, увидев, что все живы и встают с пола для поклонов, он может выхватить револьвер и начать стрелять.
- Точно, - подтвердил инспектор, - может.
В пятницу на репетиции выяснилось, что Гамлет с Лаэртом совершенно не умеют фехтовать и их поединок кроме смеха ничего не вызывает. Было решено, что они умрут от яда, выпив отравленное вино, что было на руку убийце. Ещё было решено, что смерть Клавдия и Гертруды произойдёт в одной картине со смертью Гамлета и Лаэрта, что вызвало такую широкую улыбку у Фортинбраса, что я просто ужаснулся.
В субботу я убедился, что шкафчик никто не открывал и содержимое пузырька не менялось. Весь спектакль я незаметно наблюдал за слугой, разносившим бокалы с вином, и увидел, как он подливает отраву в три кубка. Свой монолог Фортинбрас произнёс с таким искренним чувством, что мне подумалось: «Какой актёр пропадает!» Когда он произносил:
«Скорей давайте слушать
И созовем для этого совет.
Не в добрый час мне выпадает счастье.
На этот край есть право у меня.
Я предъявлю его», - в его голосе звучала такая угроза, что сердце замирало.
А когда он говорил:
«Пусть Гамлета к помосту отнесут,
Как воина, четыре капитана.
Будь он в живых, он стал бы королем
Заслуженно. Переносите тело
С военной музыкой, по всем статьям
Церемоньяла. Уберите трупы.
Средь поля битвы мыслимы они,
А здесь не к месту, как следы резни.
Скомандуйте дать залп», - в интонации его было столько презрения, что становилось страшно.
Едва он закончил свой монолог, как Лестрейд и Ватсон крепко взяли молодого человека под руки. - Полиция, - прошептал инспектор.
- Не пытайтесь бежать, - зловеще прошипел Ватсон.
Так закончилось это дело, про которое семейство графа Кендала так никогда и не узнало. Молодой человек раскаялся, был отпущен без огласки и уехал искать богатство в Америку.
- Жаль, что всё так закончилось, - с грустью заметил Лестрейд, - ни тебе благодарности, ни славы.
Он плеснул себе новую порцию виски и загрустил, подперев голову рукой.
ОТВЕТНЫЙ УДАР
- Как же надо их не любить, - пробормотал Ватсон и отложил в сторону томик с пьесами Шиллера.
Я только что закончил изучение ядов рептилий в справочнике «ЯДЫ МИРА» и готовился приступить к ознакомлению с разделом «Яды насекомых», когда бормотание Ватсона привлекло моё внимание, и я спросил:
- Кто кого не любит, Ватсон?
- Шиллер крокодилов, - ответил доктор, - Как можно было так обидеть этих древних животных, написав «Люди, вы порожденье крокодилов!» - Он помолчал и вдруг обратился ко мне с просьбой: - Холмс, помогите мне разобраться в некоей абракадабре, которую я случайно услышал вчера, и которая так засела в моих мозгах, что я постоянно размышляю над её смыслом.
- К вашим услугам, друг мой, - вежливо ответил я, хотя мне очень хотелось послать ко всем чертям человека, мешающего мне наслаждаться ядовитыми насекомыми.
- Вчера я шёл по улице, когда внезапный заряд дождя загнал меня в подворотню какого-то дома. В дальнем её конце уже находились два джентльмена, беседовавшие о чём-то вполголоса. Акустика в подворотне была такой, что я отчётливо слышал каждое произнесённое ими слово. Та фраза, которая засела в моей голове, звучала так: «Тощую свечу загнать в стойло и как следует выдрать, но не кнутом, а плетью и втолковать, что мычать и кукарекать она должна только то, что разрешит хозяин». Другой ответил: «Исполню в темпе вальса». Дождь закончился, и я пошёл своей дорогой, но этот разговор двух джентльменов не даёт мне покоя, - Ватсон потёр пальцами виски и продолжил:
- Загнать в стойло, - рассуждаю я, - можно лошадь, которую, судя по всему, зовут Тощая свеча, и которая достаточно сильно провинилась, чтобы быть избитой, но не страшным кнутом, а более лёгкой плетью. С этой частью всё более-менее понятно, но почему лошадь должна мычать и кукарекать выше моего понимания. Ответ второго человека тоже загадка. Ритм у вальса, как я знаю, раз-два-три, раз-два-три. Он что, пообещал всё исполнить на три счёта, или я снова чего-то не понимаю? Вы, Холмс, можете растолковать мне этот диалог или вам тоже недоступна для понимания эта белиберда?
- Всё элементарно, Ватсон, - ответил я, подавляя зевоту, - речь шла о человеке, которого необходимо сильно напугать и внушить, чтобы он, там, где его спросят, произнёс нужные хозяину слова. А в темпе вальса означает быстро, в течение трёх дней, и с изрядной долей артистизма. Тощая свеча, скорее всего, прозвище того бедолаги, которому предстоит неприятная, но не смертельная экзекуция, - произнеся это, я погрузился в прекрасный мир ядовитых насекомых.
Я уже почти дошёл до ядовитых растений, когда Ватсон вновь прервал моё чтение.
- Когда я изучал в университете судебную психиатрию, - задумчиво произнёс доктор, - профессор рассказывал, что у некоторых убийц, повиновавшихся неким голосам, вслед за слуховой галлюцинацией возникала в мозгу и галлюцинация образная. Они рассказывали, что якобы видели существо, отдававшее им приказание об убийстве. Нечто похожее, Холмс, происходит и со мной. Не часто, но иногда я слышу незнакомое слово, понятия не имея, что оно означает, и тут в голове возникает некий образ, подсказывающий значение этого слова. Когда вы разъяснили мне смысл этого странного разговора и произнесли Тощая свеча, в моей голове возник образ этой свечи. Это был ваш образ, Холмс, - закончил Ватсон, и в его интонации мне послышалась искренняя тревога.
Я рассмеялся, но вдруг смех застрял в моём горле.
- Если голова вас не подводит, Ватсон, и Тощая свеча действительно я, то сильно напугав, меня попытаются заставить сказать, не то, что я хотел бы. О чём могла бы идти речь?
Я сидел и перебирал варианты, но кроме дачи свидетельских показаний в суде над Бешеным Биллом и Кровавым Питом на ум ничего не приходило. «Суд через семь дней, задание было выдано вчера, экзекуция, судя по темпу вальса, будет готовиться три дня, следовательно, она запланирована на завтра. Что ж, вызов принят, джентльмены, посмотрим кто кого».
- Пойдёмте на прогулку, Ватсон, не будем же мы изменять нашим привычкам из-за каких-то мнимых угроз.
Примерно год в хорошую погоду, когда только начинался опускаться вечер, мы с Ватсоном ходили на часовую прогулку по кривым уличкам старого Лондона. В сумерках средневековые фасады домов выглядели совсем не так, как при дневном освещении. Сумерки скрывали вековые изъяны и облагороженные стены, колонны и барельефы доставляли истинное наслаждение двум джентльменам, понимавшим красоту архитектуры. Уже совсем стемнело и кривая улочка, по которой мы шли домой, приняла тот вид, который должен был внушать ужас ночным разбойникам и захватчикам, когда неведомая сила оторвала меня от земли и вознесла на пару метров ближе к небесам.
В наступившей темноте я разглядел похожее на гориллу существо в рабочей одежде, державшее меня на вытянутых руках и с такой злобной гримасой смотревшее на меня, что, честно признаюсь, несколько капель страха просочились в мои штаны. Краем глаза я заметил, что другая «горилла» чуть меньшего размера держит в своих объятиях бедного Ватсона и засовывает ему в рот какую-то тряпку.
- В чём дело и кто вы такой? – воскликнул я, но великан начал меня трясти с такой силой, что я прикусил язык и больше не пытался разговаривать.
Тряска продолжалась целую вечность, моя голова болталась во всех направлениях, грозя в любую минуту отделиться от шеи. Когда я был на грани потери сознания, палач прекратил тряску и страшным голосом просипел: - Через семь дней на суде ты откажешься от своих показаний. Если ты меня понял, то промычи и прокукарекай. Ты меня понял? – грозно спросило чудовище.
- Понял, - пролепетал я прикушенным языком.
Чудище тряхнуло меня с такой силой, что ещё одна порция ужаса упала в и так не совсем сухие брюки.
- Я сказал, промычи и прокукарекай, если понял. Спрашиваю ещё раз: ты меня понял?
Деваться было некуда, и я проделал эту унизительную процедуру. Великан поставил меня на землю и одарил таким увесистым щелбаном в лоб, что из моих глаз посыпались искры. Когда я обрёл способность видеть, нападавших и след простыл. На пустой улочке были только я, со стремительно набухающей шишкой на лбу, и Ватсон, судорожно пытающийся выдернуть туго забитую тряпку изо рта.
Я не помню, как мы добрались до Бейкер-стрит и поднялись на второй этаж. В своей комнате я рухнул на кровать и целиком отдался заботливым рукам доктора Ватсона и миссис Хадсон.
Наутро стараниями Ватсона шишка на лбу слегка уменьшилась и позеленела, но сползла на глаза нос и губы, сделав меня похожим на вурдалака. Прикушенный язык плохо повиновался мне, и я написал Ватсону, чтобы он вызвал кэб и не отказал мне в любезности сопровождать меня в качестве толмача в офис Королевского судьи.
Увидев меня, Королевский судья сэр Лидс довольно грубо спросил, кто мы такие и какого чёрта нам надо, но услышав моё имя, всплеснул своими короткими ручками и заверещал:
- Что с вами случилось, дорогой Холмс, кто вас так отделал и чем я могу вам помочь?
Ватсон честно поведал судье нашу историю, опустив происшествие с моими и, как мне кажется, своими брюками.
- И что же вы от меня хотите, Холмс? – после долгого раздумья поинтересовался сэр Лидс.
- Прошу Вашу Честь начать заседание Высокого Суда с перенесения начала слушаний на тридцать дней, а за это время я постараюсь что-нибудь придумать, - с трудом прошепелявил я.
- Только на три недели, Холмс и только ради вас, - важно изрёк Королевский Судья и поспешил проститься.
Положение моё было хуже некуда: неисполнение требований бандитской шайки грозило мне неминуемой физической смертью, а исполнение смертью моральной и было непонятно, что хуже. Сотрясение мозга не позволяло мне полноценно задействовать его возможности, и все пять дней до заседания суда я провёл в компании скотча, бренди и других снимающих стресс микстур.
Заседание суда прошло по плану, было перенесено на двадцать один день и мы с Ватсоном покинули Дворец Правосудия в приподнятом и боевом настроении. Мы шли по тихой улочке, пытаясь угадать, что сегодня подаст нам на обед миссис Хадсон, когда четверо в масках грубо схватили нас за руки. Перед нами остановился кэб, из которого вышел элегантно одетый человек в маске. Он подошёл ко мне и произнёс голосом, по которому я сразу узнал полковника Себастьяна Морана:
- Ты, Холмс, захотел быть самым умным, перенеся заседание. Сегодня или через три недели, но ты всё равно откажешься от своих показаний. Поверь, что тем или иным способом я заставлю тебя сделать это, - зловеще пообещал этот страшный человек, - А пока, чтобы ты не натворил глупостей, я приглашу тебя к себе в гости.
Он сделал знак рукой, и моё лицо накрыла тряпка, пропитанная хлороформом. В покидающем меня сознании возник образ Шиллера. «О, люди, порожденья крокодилов!» - прокричал он и исчез в тумане сновидения.
Я проснулся в каком-то подвале без окон, но с
