писать.
Идея пришла случайно. Одна российская газета объявила для читателей конкурс рассказов. Вероника прочитала некоторые и подумала «я могу не хуже». Про что писать? Не проблема. С ее жизненным опытом тема легко найдется.
Рассказик получился небольшой, в полторы печатные страницы, полностью сфантазированный. Отправила в редакцию и почувствовала удовлетворение. Стала разбираться, откуда оно – конкурса-то еще не выиграла.
Разобралась: не выигрыш важен, а процесс.
Процесс со всех сторон положительный. Голова делом занята, некогда глупостями заполняться, хозяйку пустыми тревогами терзать. И для мозгов полезно – их надо напрягать, чтобы не рыхлели от безделья, не впадали в старческое слабоумие. Которое наступает… когда? У всех по-разному. Но после пятидесяти каждый человек в группе риска.
На рассказе Вероника не остановилась. Напало вдохновение, решила за большой роман взяться. Она его давно в голове писала, по вечерам, лежа в постели. Вернее, не писала, а представляла – как фильм. С собой в главной роли. Раньше у нее была привычка перед сном прокручивать события прошедшего дня. Но события происходили безрадостные, от них Веронике хотелось не спать, а плакать. Научилась переключаться с реального на фантастическое. Ложилась и будто включала свой внутренний кинотеатр – смотрела новую серию или возвращалась ко вчерашней, в которую что-то добавляла или еще раз просматривала понравившиеся эпизоды. Постепенно они составились в целую историю — с героями, диалогами, стройным сюжетом.
Романтическая обстановка: девятнадцатый век, старорежимная Англия. Красивая, но бедная девушка пытается честным путем заработать на хлеб. В нее влюбляются мужчины, и каждый хочет то, чего не хочет она. Дорога к настоящей любви будет долгой и окончится обязательным хэппи эндом…
В тяжкие времена это был ее личный способ ухода от действительности, ее настоящая жизнь, в которой присутствовало то, что не присутствовало в потусторонней жизни, то есть по ту сторону сна.
Наверное, правду говорят, что все приходит в свое время. Лет десять писала Вероника в голове свою историю и думать не думала переносить на бумагу. Но вот звезды сошлись и вдохнули желание писательством заняться.
Роман писала от руки. И от души. Не отвлекалась на посторонние мысли — что не своим делом занималась или возымела безумные планы присоединиться к когорте избранных творцов литературы, «инженеров человеческих душ». Не думала она ни к кому присоединяться. Избранные пусть там и остаются — в своей «когорте», а Вероника сама по себе.
О новом увлечении близким не сообщала. Идея начать «творить» свалилась внезапно, самой бы сперва привыкнуть. Вероника – писатель? Или как это будет в женском роде – писательша? Смешно звучит. Нет, писательница, наверное. Точно, это слово изменяется по аналогии с учитель-учительница. Вот если бы ей вздумалось стать дирижером, то да… Загвоздка получилась бы с названием, так же как с режиссером или менеджером — они в женском роде не существуют.
Нет, все это несерьезно, конечно. Становиться писателем амбиций не имела, слишком ответственное это звание, громкое. Даже чуть-чуть гламурное, подразумевает шумиху вокруг — телепрограммы, интервью, встречи с читателями. Робкой по характеру Веронике не подходит. Нечего ей делать в компании «мастеров пера» — специального образования нет, опыта работы тоже.
Имела совсем другой опыт. Начала трудовую деятельность сразу после школы, в неполные семнадцать лет. В советские времена работу было найти легко, хорошую – по блату. На одном месте Вероника долго не задерживалась, перелетала с места на место подобно шарообразной травке «перекати-поле». Не по своей воле летала, мать ее дергала, договаривалась со знакомыми. Иди в поссовет, там платят на десятку больше. Иди в рабкооп, там продукты и другой дефицит. Иди бухгалтером на завод, он рядом с домом…
Кем только Вероника ни работала! До развала страны все больше по административной части. После — выбора не было, соглашалась на любую работу, лишь бы деньги платили: убирала туалеты на вокзале, вытачивала на станке режущие диски стеклорезов, возилась в грязи — на овощебазе, стояла по колено в отбросах, вычищая мусоропроводы многоэтажного дома…
Единственное, что как-то связывало с писательским делом – любовь к книгам, родившаяся в детстве и не ослабевшая с годами. Веронике повезло: ее читательский вкус не испортило так называемое «бульварное чтиво». Во времена жесткой советской цензуры его попросту не существовало. Зато существовал дефицит на хорошие книги – книжных магазинов полно, а купить произведение известного писателя, советского или зарубежного, невозможно. Одна пропаганда – тома Маркса, Ленина на самом видном месте, к ним потом присоединился писатель Брежнев.
Любителей чтения спасали библиотеки, Вероника посещала две – школьную и поселковую. По большому знакомству родителям удалось подписаться на серию «Всемирная литература». Те книги в глянцевых суперобложках и с профессиональными иллюстрациями составили домашнюю библиотеку – из мировых и отечественных шедевров. Их называют скучным словом «классика».
Слово скучное, а читать одно удовольствие. Вероника приходила из школы и, едва перекусив, ложилась в свою любимую позу — на живот и погружалась в мир очередного классического творения. Читала запойно, не замечая пролетавших часов. Отвлекаться некогда, сюжет увлек, она — непосредственная участница событий. Юная дочь плантатора, тайно влюбленная в отважного индейского вождя Оцеолу, пишет ему письмо – по Майн Риду. Участница полета на Венеру, ведет атомный танк «Мальчик», исследуя Страну Багровых Туч – по Стругацким. Красавица-цыганка Кармен, которая гордо курит сигару и обводит вокруг пальца очередного влюбленного мужчину – по Просперу Мериме. «Ариэль», «Таис Афинская», «Белый Клык», «Два капитана»… Это фантастика и романтика, которая обязательна к прочтению в молодые годы. А «Бродяги Севера» про медвежонка Неву и щенка Мики, оказавшихся скованными одной цепью? Только начните и – не оторветесь.
Мечты и впечатления развивают душу. Вероникина чувствительная душа завяла бы на корню, если бы не книги – они радовали, развивали, увлекали в свой мир. Там жизнь на повышенных тонах, бурлящая, щекочущая нервы. Там приключения, страсти, борьба и вообще смысл. Которого не существовало в Иванькове — поселке городского типа, затерянном в лесных дебрях и застойном до тошноты. Там годами ничего не менялось кроме времен года, и каждый раз Вероника удивлялась – как это природа не забыла заглянуть к ним в леса, чтобы одеть деревья по сезону.
Единственное развлечение – пройтись вечером туда-сюда по дороге. На одном конце ее Вероникин старый дом и двухкомнатная квартира, где по ночам ходили крысы. На другом конце школа с болотно-зелеными стенами внутри, от которых веяло тюрягой. Десять лет протопала Вероника по маршруту «дом-школа-дом», как заключенная — ни шага в сторону, ни прыжка на месте.
Отклониться от маршрута невозможно, план поселка до примитива прост: дорога, вдоль нее дома – это единственная поселковская улица, названная незамысловато Иваньковская. Мест для проведения досуга нет. Клуб на вечном ремонте, спортивных секций не организовано, про кафе не слыхали. Как тут не отупеть? Школьные годы вспоминались Веронике как монотонная отсидка на уроках и дорога два раза в день – то залитая дождями, то засыпанная снегом, то расхлябанная от паводка, то завихряющаяся пыльным столбом. Редко чего радостного происходило, даже в праздники. Один и тот же стол. Одни и те же гости. Одни и те же разговоры.
Одна и та же дорога…
Один раз Вероника подумала: жизнь скучна, в ней все заранее предопределено и одинаково для каждого: окончить школу, создать семью, родить детей, работать до пенсии, потом сидеть на лавочке и ждать смерти. Так жило большинство граждан поселка. Но ведь существует мир за пределами Иванькова!
Мечтала когда-нибудь уехать, чтобы увидеть и испытать другую жизнь, настоящую.
Любила писать сочинения по литературе – единственному предмету, который давался ей легко. Писала грамотно, хотя правил никогда не учила, зато читала столько, что правильное написание запоминалось автоматически. Однажды даже преподала урок учительнице русского языка Вере Анисимовне. Та сказала, что название рыбы пишется как «нататения». А Вероника знала — «нототения», как раз накануне сверялась со словарем. Не побоялась пойти наперекор и написала по-своему. Вера Анисимовна перед всем классом признала ее правоту. Вероника была тихой, стеснительной, но уже тогда проявилась эта черта – не принимать слепо чужие высказывания, пусть и от высокопоставленных людей. В армию бы ее не взяли с таким критическим настроем. Там установка четкая: «Я начальник — ты дурак. Ты начальник — я дурак», как ей потом муж-офицер объяснял…
Пожалуй, школьные сочинения – ее первый писательский опыт. Могла без черновика обойтись, сразу начисто. Вера Анисимовна заподозрила, что дома кто-то из взрослых помогал ей, стала задавать писать на уроке.
Легко! Вероника успевала накатать несколько страниц, да еще проверить на ошибки работу соседки по парте. Ее сочинения, стройные и завершенные, учительница в качестве примера зачитывала перед классом.
Писать ей просто нравилось. В сочинениях она делилась впечатлениями о прочитанном. В подростковом возрасте возникла необходимость делиться вопросами, сомнениями, обидами, которые переполняли ее эмоциональную душу. Для скрытной Вероники они были слишком интимны, чтобы кому-нибудь рассказывать. Завела дневник — изливать мысли, толпившиеся в мозгу. Года через два перечитала и ужаснулась: ее самое нутро стояло нараспашку. Выбросила дневник, научилась переживать молча. Больше никогда ничего не писала, за исключением редких писем домой из Польши.
И продолжала фантазировать на тему: что было бы, если бы имела невозможную возможность – прежде, чем появиться на свет, выбрать век, страну и родителей. Так составился один сюжет, идеалистический и жутко романтичный.
Никогда не приходила мысль его записать. В России было не до того: пыталась построить жизнь «как у всех» — замуж выйти, ребенка родить. Потом пыталась выжить. В Голландии поначалу тоже было не до того, со всей имевшейся энергией пыталась интегрировать в местное общество.
После увольнения с почты пришлось интегрировать в безработную жизнь. Взялась за творчество не из необходимости зарабатывать деньги, как на всех предыдущих работах, а скорее из любопытства — получится ли?
Начинала тяжело: окружает голландский язык, по-русски разговаривала мало, не писала вообще лет двадцать или больше. Слова разбежались, некоторые забылись. Но как говорится «упорство и труд все перетрут». Постепенно стало получаться, и занятие увлекло. Роман, который она несколько лет писала в уме и только для себя, был
