1
В левом боку, прямо под ребрами дернуло и тупо заныло, будто какой-то орган завел жалобу — не голосом, а болью. Это нытье Вероника ощущала уже… лет пять. Раньше оно возникало редко, накоротко и не вызывало беспокойства – когда тебе за пятьдесят привыкаешь к таким вещам: там дернет, тут потянет, а то и спину прострельнет. Не бегать же каждый раз к доктору.
В последнее время боль в боку появлялась регулярно, становилась ощутимее и продолжительнее. Игнорировать глупо. Вероника нехотя оторвалась от игрушки на ай-пэде. Она обожала игры жанра «кэшуэл, поиск предметов» — красочно оформленные, заставляющие работать мозги и порой просвещающие. Есть прямо-таки шедевры, где все элементы на высшем уровне: сюжет, картинка, герои, головоломки и, что немаловажно, легкое управление действиями. На таких игрушках Вероника зависала надолго, иногда забывая про вечерний фильм. Сейчас она находилась в середине повествования о злоключениях вампира – симпатичного молодого блондина, который отправился на поиски негодяя, укравшего у него невесту. Чтобы пройти в ворота замка, следовало расплести паутину — любимая головоломка Вероники. Время задания тикало. Не закончив расплетать, она поставила ай-пэд на паузу и подняла глаза к потолку.
Прислушалась ко внутренностям. Прикинула в уме, что за орган ее побеспокоил. Представила примерно их анатомическое расположение – с левой стороны живота, ближе к центру. Точно — не желудок, с ним она проблем не имела и не предполагала иметь: питалась здорово, жевала тщательно, алкоголем и перееданием не увлекалась.
Так. Что еще мы имеем слева? Печень. Нет, она, вроде, большей частью в правом боку находится. Селезенка – знак вопроса, Вероника не сказала бы с определенностью, где она лежит, и вообще для чего предназначена. Точно не почки — они сзади, внизу спины, с двух сторон от позвоночника. Вероятнее всего поджелудочная железа.
Да, она от желудка влево идет.
Вспомнилось некстати: от рака поджелудочной скончалась сестра отца, тетя Маня. Давно, лет тридцать назад. О ее смерти Вероника узнала из домашнего письма. Она тогда жила в Польше, работала в паспортном отделе штаба советских войск, который располагался сначала в Легнице, потом в Свиднице, по-польски произносится «Щвидница».
Мысли поплыли по волнам памяти.
Тетя Маня жила в Москве, куда приехала в пятидесятых годах из глухой калужской деревни Фетисово сразу после школы – работать. Таких приезжих молодых работяг москвичи презрительно называли лимитчиками и старались с ними не общаться. Может, потому она и не устроила личную жизнь. Только трудовую: поступила на Шарикоподшипниковский завод, название это Вероника долго тренировалась правильно выговаривать, и получила комнатку-норку в шумном, подземном общежитии.
Когда вышла на пенсию, в награду за безупречный труд получила комнатку побольше и повыше — в коммуналке на шестом этаже массивного, довоенной постройки дома неподалеку от метро «Автозаводская».
Вероника запомнила оба жилища, частенько там бывала: лет с семи мать брала ее в «продуктовые» поездки в столицу, сначала для компании, потом как помощницу – таскать сумки.
Тогда до нее не доходила абсурдность экономического устройства: продукты, производимые в области, везли в Москву, потом приезжали жители той области и увозили продукты обратно. Чтобы их увезти, требовалось олимпийское здоровье и железная выдержка: проехать на электричке без туалета три с половиной часа, потом целый день бегать по магазинам, потом с сумками опять на электричку, последнюю. Со станции идти километр – в другой конец поселка Иваньково. Выдерживали лишь чемпионы гонки за колбасой.
Мать к ним не относилась.
И не есть бы Вероникиной семье из четырех человек нежной на вкус, розовой на цвет, докторской колбаски, если бы не родственница в столице, у которой можно переночевать. Фантастическая удача, которой не многие иваньковцы могли похвастаться. Мать с Вероникой отправлялись в пятницу днем, чтобы спокойно добраться до тети Мани, а в субботу с ранья закупиться, пока другие провинциалы не явились, и вовремя вернуться домой.
В воскресенье магазины не работали, и суббота превращалась в сумасшедший день. Население города увеличивалось в полтора раза, именно за счет приезжих, с голодными глазами рыскавших по магазинам. Вероника научилась их отличать: они покупали колбасу не граммами, а палками. Будучи маленькой, она не была совсем бесполезной – мать ставила ее в очередь к прилавку, а сама занимала очередь к кассе, эта хитрость экономила кучу времени и вызывала недовольство москвичей. Они шипели, и Вероника ощущала собственную неполноценность как гость, который явился на праздник, а оказалось – его не ждали и не приглашали. И желали поскорее выпереть. Но разве ее вина? В других условиях она бы тоже с удовольствием и достоинством сказала бы продавщице: двести грамм докторской и порежьте, пожалуйста. Но ехать двести километров, чтобы купить двести грамм – вы в своем уме?
Несмотря на гонку, нервотрепку и усталость, ездить в Москву Вероника любила. Это была возможность вырваться из унылого поселковского болота, в котором не происходило ничего — ни плохого, ни хорошего. Годы проходили незаметно, от них не осталось воспоминаний.
В столицу страны она приехала раньше, чем в столицу области. Хорошо, что была еще в том возрасте, когда принимают увиденное как данность и не задумываются – от чего и почему. Иначе получила бы шок, настолько велика была разница между Иваньково и Москвой.
Там она многое увидела впервые. Широкие, заполненные транспортом и людьми проспекты, шумные, многоголосые, в отличие от иваньковской единственной улицы, которая днем вымирала, потому что взрослые были на работе, дети в школе. Дома — не одноцветные, однотипные коробки, а высокие, не похожие друг на друга, и почти все — памятники архитектуры. Витрины во всю стену с нарядно одетыми манекенами, и опять парадокс: одежда, которую они демонстрировали, не продавалась в магазине. Парки посреди города с чистыми скамейками, там сидели степенные люди, которым не надо покупать палками колбасу.
В общественном транспорте полнейший коммунизм: вместо кондуктора аппарат с прозрачной крышкой, рассчитанный на честных пассажиров: бросаешь в отверстие деньги, сам отматываешь билет. Цены Вероника запомнила: автобус пять копеек, троллейбус четыре, трамвай три.
За колбасой и другими деликатесами не всегда ездили своим ходом, иногда в школе, где Вероника училась, а мать работала, организовывали культурные экскурсии в Москву. Так она впервые посетила настоящий зоопарк и покаталась на тележке, которую шустро тянула лошадка-пони. От ВДНХ осталось впечатление чего-то грандиозного: фонтаны с огромными золотыми статуями, павильоны с высоченными крышами-куполами, тротуары широкие, как шоссе. И одни рекорды кругом – самая дойная корова, самый урожайный сорт, самая лучшая ракета. Вероника слушала, смотрела и гордилась родной страной.
Как-то, из любопытства, посетила столичную парикмахерскую – ее подстригли как артистку.
Один раз ходила с отцом в кинотеатр «Зарядье». В Голубом зале смотрели музыкальную сказку «Король-олень». Зал был одет в голубой бархат — кресла, занавеси, стены. В потолке сияли встроенные лампы-звезды. Кресла мягкие и теплые, расположены широким полукругом и пронумерованы. Ряды плавно приподняты так, что впередисидящие не мешают сзадисидящим. Экран широкоформатный – по последнему слову техники. Это вам не заляпанный полотняный квадрат на облезлой, деревянной сцене иваньковского клуба, где скрипучий пол и твердые стулья, пахнущие плесенью. Они без номеров. Чтобы занять хорошее место, лучше прибыть за полчаса и надеяться, что впереди не сядет высокий человек — иначе его плечи и голова загородят половину экрана.
Красивый кинотеатр «Зарядье». Красивый Голубой зал. И фильм был красивый – актеры, пейзажи, костюмы. Добрая, светлая сказка…
Да, Москва – город-сказка.
Поселиться здесь – мечта каждого провинциала.
Мечта, которая не возникала у Вероники. Она в те времена не мечтала о чем-то грандиозном. Была счастлива, что иногда удавалось совершить путешествие длинной в полдня – на электричке, на метро, на троллейбусе и на лифте до тетиной коммуналки. Слова этого она, кстати, раньше не слышала и не знала, что оно обозначает. Много позже увидела коммуналку в фильме «Гадюка» по повести Алексая Толстого. Но тот склочный, захламленный, враждебный к собственным обитателям гадюшник ничем не напоминал жилище тети Мани.
Это была огромная квартира с тремя отдельными комнатами и пятиметровыми потолками. Она совершенно не походила на приплюснутую малометражку, в которой проживала Вероника и другие граждане Иванькова, а также всей Калужской области.
Здесь на квадратных метрах не экономили. Входишь – широкий коридор, по-московски «прихожая», в ней тихо, темно и аккуратно, от того неуютно. Направо кухня, такая просторная, что можно танцевать. Мусоропровод – опять же вещь, не знакомая провинциалам. Ослепительно чистая плита. Три стола на почтительном расстоянии друг от друга. Стульев нет, на кухне никто не ест.
В прихожей первая дверь налево – соседей. Вторая – тети Мани. Прямо – других соседей. Отдельно туалет и ванная комната. Над ванной белая колонка, из нее торчат две, управляющие газом, палочки с черными набалдашниками. Юная Вероника не умела ими пользоваться и однажды, когда сидела в ванне, а вода продолжала течь, чуть не сварилась заживо.
В самый первый ее приезд тетя провела инструктаж. В прихожую без нужды не выходить, громко не разговаривать. В туалете не забывать выключать свет. Дверцу лифта не открывать прежде, чем кабина установится на этаже.
И еще. Телефоном не пользоваться, его установили соседи, Маня за него не платит.
Последнее правило Вероника иногда нарушала втихаря от родственницы и без финансовых последствий для нее. Не могла удержаться от соблазна: телефона она раньше не видела, не говоря о том, чтобы звонить. Выскальзывала в коридор, прислушивалась – не идет ли кто. Поднимала трубку, набирала цифру сто – бесплатный столичный сервис. Механический женский голос торжественно произносил: московское время столько-то часов столько-то минут. Вероника каждый раз удивлялась: откуда женщина в любой момент знает – сколько сейчас времени? Осторожно, чтобы не звякнуть, клала трубку на место и спешила спрятаться в комнатку тети, чтобы не застукали на месте преступления.
Мебель у нее самая простая. Прямоугольная тахта служила днем диваном, ночью постелью. Кровать с низкими спинками, выпуклой серединой и двумя поставленными друг на друга подушками предназначалась для редких гостей, тетя на ней не спала. На стене непременный ковер. В те времена не машина, а именно ковер служил статус-предметом. Он имелся в каждой квартире: или настоящий — плотный, с орнаментом по краю и
