причудливым рисунком в центре, или кич — тонкий, плюшевый, с белыми лебедями на голубом пруду.
Телевизор «Рекорд» на тумбочке – деревянный куб с экраном, прикрытым кружевным уголком. На телевизоре и тумбочке пластмассовые фигурки, нелепые — слоны, клоун, негритенок с кучерявой головой. И две качественные, фарфоровые, сюжетные, которые Вероника любила рассматривать в деталях. Одна — балерина с красиво уложенными, блондинистыми волосами, в голубой пачке, наклонилась завязать ленту на пуанте. Другая — молодая пара, танцующая лезгинку: он кавказский парень в папахе, одна рука согнута перед грудью, другая вытянута сзади девушки, которая одета в целомудренно-длинное, перламутровое платье.
Днем делать было нечего, в телевизоре один канал, который начинал программы в шесть вечера. Вероника листала журнал «Работница», начиная с последней страницы, где кроссворды и анекдоты.
Вечером она подходила к окну, такому высокому, что если бы встала на подоконник, не достала бы до верхней рамы. Глядела вниз, на город, сверкавший рекламными огнями и шумевший трамвайными перезвонами. Вдыхала терпкий запах темно-бордовых, блестящих, будто отполированных яблок, которые лежали на стеклянном блюде. Они сладкие и мягко кусаются, она раньше не знала, что такие существуют — кроме твердой и сводящей скулы от кислоты антоновки других не ела.
И так во всем. Столица и глухомань. Одни контрасты.
Москва – это отдельный мир, другая Россия.
Заполучить жилье здесь в те времена означало удачу всей жизни. Мать решила привлечь ее на сторону Вероники, прописать ее к тете – та была одинока и в годах. Не получилось. Москва чужаков не принимала. Пришлось придумывать конструкцию. А пока, понимая, что в поселке дочь ожидает одинокая судьба, мать через знакомую в военкомате отправила ее в Польшу.
Когда Маня заболела, родители Вероники взяли ее к себе, а комнату, чтобы не пропадала, мать задумала поменять на однокомнатную квартиру в Калуге. Обмен едва не сорвался: когда пришло время подписывать бумаги, тетя два дня как умерла. Но все обошлось. В той однокомнатной Веронике пожить не удалось, она досталась брату, но это уже другая история…
Тетя умерла от рака поджелудочной. Рак передается по наследству. По косвенной линии тоже? Вероника задумалась. Если не изводишь себя вредными привычками, все равно заполучишь болезнь — наследственным путем. Несправедливо. А если не наследственным, то что за причина могла быть именно у нее?
Вроде, знала она эту причину.
Однажды, пятнадцать лет назад, проживала Вероника в Минске. Приехала туда к мужу-офицеру, с которым была в разводе, потом, вроде, договорились еще раз попробовать. Это были тяжкие годы, в точности по выражению: не приведи Господь жить во времена революций и других массовых потрясений. Случилось потрясение, разрушительной силой сравнимое с революцией – распался Союз. Рухнула экономика, с ней привычная стабильность и уверенность в завтрашнем дне.
На фоне всеобщего неблагополучия напали на Веронику личные несчастья, скопом, как стая волков на жертву: мать умерла, муж все-таки ушел, десятилетний сын перестал расти, свое здоровье пошатнулось. Работу не нашла, еле сводила концы с концами.
Одолели нищета и отсутствие перспективы. Еще одиночество, женское и человеческое. В Минске у нее ни друзей, ни знакомых, не с кем даже словом перекинуться, не говоря — трудности разделить. И помощи ждать неоткуда.
Несчастья спрессовались в стопудовую гирю, повисли на шее и потянули ко дну. Вероника еще бултыхалась в бурном житейском море, но силы заканчивались. Близился предел. Настоящее не устраивало совершенно, будущее пугало. Ночью беспокоилась и не могла заснуть, утром не хотела просыпаться.
Выходила из дома только по нужде: сына в школу проводить и встретить – дорога через лес шла, да в магазин за самым необходимым.
Положительных впечатлений ноль, настроение на уровне депрессии. Состояние хронической подавленности.
В таком состоянии пошла как-то в магазин. По пути глядела в витрины – отстранено, как глядят на глянцевые картинки в журнале: красиво, но недоступно. Взгляд задержался на витрине кафе, где стояли аппетитно раскрашенные кремом пирожные. Слишком аппетитно. Остановилась. Сладости Вероника любила, но умела себя сдерживать. Во-первых – чтобы не расплыться и сохранить «товарный» вид, она еще надеялась выйти замуж. Во-вторых, из-за напряженки с финансами. Выпечка – дорогое удовольствие. Она жила на алименты и распределяла по уму каждый «зайчик» — так назывались белорусские бумажные деньги, потому что на них нарисованы не выдающиеся белорусы, а представители местного животного мира.
Который день стояла жара. Аппетита на пирожные Вероника не испытывала и собралась уже продолжить путь. Тут заметила одно, которое обожала со школьных времен — «картошка». Оно точно так и выглядело – коричневый овал с белыми кремовыми точками, которые изображали проклюнувшиеся корешки. Она не ела его лет эдак двадцать. После школы покупала пару раз в городском кафетерии, потом судьба бросала ее в места, где «картошку» не делали.
Вот так работает память: как знакомые запахи, так и знакомые картинки пробуждают воспоминания. Нежданно-негаданно вернулась Вероника в ушедшее навсегда, беспроблемное время жизни. Ну, относительно беспроблемное. Трудностей в советской действительности тоже хватало, но по сравнению с тем, что свалилось после…
Теперь они казались мелочами, о которых смешно и говорить. С теми трудностями народ легко справлялся. Мяса в магазине нет, съездим на базар. Колбасы нет, съездим в Москву. Стирального порошка нет, обойдемся хозяйственным мылом. Ерунда, потерпим, лишь бы не было войны.
Очарованным взглядом обводила Вероника кондитерскую «картошку». Из чего ее делали, она не знала, да было неважно. Вкуса не помнила, но помнила, что любила ее больше тех сухих, крошащихся коржиков, которые продавала школьная буфетчица тетя Катя.
Все, что связано с детством, свято. Глаза Вероники подернулись ностальгической поволокой. Который год жила она безрадостно и тупо. Отказывала себе в маленьких удовольствиях, а жизнь отказывала ей в больших. Но от постоянных отказов мозг устает. Сдают нервы. Надо иногда отпускать напряжение, радовать себя чем-нибудь, чтобы отвлечься, забыться. Ненадолго, на пять минут. Всплыть на поверхность, хватануть свежего воздуха, а потом – опять…
Но это потом.
А сейчас – вот она, любимая «картошка».
Соблазн слишком велик. Вероника имела строго ограниченную сумму потратить, но при виде старого лакомства самоконтроль дрогнул и ослаб. До такой степени, что купила сразу две «картошки» — роскошь, которую следовало бы списать не на голодный желудок, а на «голодные» глаза.
Она едва дотерпела до дома, съела одну, вторую положила в холодильник. Вкус немного отличался от того, в детстве, но в-общем был похож – не пожалела, что потратилась. Изменения во вкусе Вероника отнесла на объективные причины: другие времена, другое место приготовления, другие кондитеры.
Ночью живот разворотило болями, похожими на те, которые испытывала, когда рожала. Особенно резало в левом подреберье. Едва добежала до туалета — содержимое желудка и кишечника изверглось фонтанами, одновременно. Извержения продолжались всю ночь. В перерывах между приступами Вероника не имела сил даже сидеть, лежала с бессмысленной головой и взглядом, устремленным внутрь себя. Выискивала там причину ожесточенного неприятия организмом поступившей пищи.
Причина нашлась довольно быстро. В тот день в меню, не отличавшемся разнообразием, стояли два вида картошки – пирожное и пюре. От пюре отравления случиться не могло: его Вероника употребляла свежим и регулярно, тем более что белорусский картофель славился качеством и по цене подходил ее нищенскому бюджету. Оставалось грешить на выпечку. Обоснованно. Пирожное стоило недешево, вероятно – лежало на витрине давно, испортилось на жаре без внешних и вкусовых изменений.
Вычислив виновника недуга, Вероника второе пирожное выбросила и с речью осознала – больше она любимую «картошку» в жизни в рот не возьмет.
А приступы продолжались. Теперь извергалась не полупереваренная пища, а одна желчь. Желудок тужился и клокотал от напряжения. Кишечник с ненавистью выдавливал последние капли.
Порадовала себя, называется.
Сходить бы в больницу… Нет, до больницы она не дойдет. Следовало бы вызвать скорую, но Вероника боялась: заберут на промывание желудка и другие процедуры, еще оставят в стационаре на несколько дней. Вариант неподходящий. Она в тот момент находилась в процессе развода с мужем, контакт с ним не поддерживала, родни или друзей в Минске не имела, зато имела сына. Если ее положат в больницу, с кем он останется?
Другого выхода нет, как лечиться самой. И обязательно выздороветь. Ради сына. Если с ней что случится, именно его жизнь, едва начавшаяся, будет перечеркнута и пойдет наперекосяк. Лишиться матери – большего несчастья для ребенка не придумать.
Веронике верилось, что справится. С недомоганиями в собственном организме, вроде гриппа или пищевого отравления, боролась подручными средствами и всегда побеждала. Против гриппа – парацетамол и горячий чай с медом. Против отравления – укрепляющее средство «мезим форте» и мягкая еда.
Вера, конечно, хорошо, но в случае с испорченной «картошкой» методы самолечения применить не получилось. Организм категорически отказывался принимать что-либо внутрь, даже воду. Все проглоченное тут же с рычанием вырывалось наружу.
Про укрепляющие желудок таблетки не стоило и думать. Про еду тем более. За сутки она похудела до анорексичного состояния и походила на обессилевшего зомби со впавшими, бескровными щеками и неуверенной походкой на дрожащих ногах.
Если организм отвергает помощь, значит должен восстановиться сам. Вероника лежала пластом и ждала улучшений.
Через два дня улучшения не наступили. Такого с ней еще не случалось. Когда лежишь и не двигаешься, время тянется лениво, и закрадываются фатальные мысли. Так недолго и скончаться. От истощения и обезвоживания.
Пора действовать. Постановила для себя: если на третий день не почувствует облегчения, все-таки обратится ко врачу.
Как ни странно, душевное состояние Вероники в тот момент не усугубилось, наверное потому, что и так находилось на отметке «хуже некуда». Она не плакала, не жаловалась на судьбу. Наоборот, воспряла духом для борьбы за себя. И за сына.
Методы борьбы у нее были строго индивидуальные, выработанные многими несчастьями. В сложных ситуациях она первым делом впадала в панику, которая активизировала ее мыслительный процесс. Потом начинала искать выход.
Перебрала в памяти все, что знала о народных методах, подходивших к ее случаю.
Вспомнила когда-то слышанные советы о лечении сырым
