что на этом все и кончено. Шпана замечает, что товарищ жив, и все мальчуганы разом поднимают глаза.
– Бей! – неожиданно вскрикивает один из них, а дальше и опомниться не удается, как стая беспризорных детей начинает молотить по всему телу кулаками, локтями, коленями и ногами.
Свалив Исэндара на землю, его под грозный, страшный ор, особенно жуткий от детской писклявости, забивают с таким рвением, будто хотят убить. Сколько ни пытается мальчик вырваться, сделать этого не выходит. Пошевелиться не дают, пинают со всей силой, аж к земле прибивает. Так, кажется, и будет продолжаться до тех пор, пока сознание не пропадет во сне, и лишь отобрав кинжал, а то и убив, шпана, наконец, успокоится.
Только вот побои не прекращаются. Несколько раз наступает короткий перерыв, и тогда Исэндар сразу же пытается вырваться, но свора беспризорников тут же принимается забивать его с новой силой.
Наконец, мальчик вспоминает и про другие навыки, которые успел заполучить, пока добирался сюда. И сейчас как раз их смысл, описание, повторявшееся в уме, становится яснее. Выносливость – это понятно, стерпеть получится больше, так что лежать тут еще долго, пока тело не устанет совсем. Бьют ведь, хоть и больно, но не так уж сильно, просто много сразу навалилось, дюжина, или чуть больше. Да еще и выживание, которое и сознание потерять не даст. В какой-то миг Исэндар даже вздыхает, поняв, в какую влип неприятность.
Правда, затем внезапно это все оканчивается. Раздается еще какой-то шум, чей-то голос, поначалу не различимый, но затем бьют уже меньше, а голос звучит на слуху все четче.
– Пшли вон, крысы вонючие! Кости переломаю! – сердится кто-то.
Еще миг спустя длинная палка, нещадно молотя по детям, разгоняет свору, и Исэндар может рассмотреть стражников, один из которых и вступился за него, подобрав где-то длинную корягу.
На земле, кроме мальчика, остается еще тот малец, которого одним ударом сразило наповал. Он к стражнику лежит ближе, и потому воин подступает к нему прежде, чем к Исэндару. Правда, вместо того, чтобы помочь, он начинает пинать мальчугана по ноге до тех пор, пока тот не очухивается от боли и не начинает ползти, держась за ногу, куда-то в сторону.
Затем стражник поворачивается к мальчику, и тот не успевает поблагодарить за спасение.
– Чего уставился, шавка бездомная?! – замахивается воин. – Пшел вон отсюда, выродок никчемный! Вон, ублюдок! Пошел вон!
И Исэндар, вскочив, уносится прочь.
Грязный и побитый он возвращается обратно. Хозяин его замечает, но дела мужчине до постояльцев особо нет, пока они исправно оплачивают ночлег и еду, а вот безумец тут же начинает кружить над мальчишкой, не зная, что говорить и что делать, и теперь вместо обычного мычания произнося некоторые из заученных букв.
– Хватит, угомонись, – просит Исэндар голосом спокойным и легким. Его будто и не избили, он словно бы просто устал, а потому эта безмятежность передается и сумасшедшему. – Только воды дай попить и ложись. Дел у нас много, так что дай попить и спать иди.
Дурак исполняет просьбу, дает бурдюк, а затем, убрав кожаный мешок с водой, укладывается, но заснуть долго не может. И лишь когда обмазавшийся мазью сосед начинает сопеть, то и безумец вздыхает легче, закрывает глаза и вдруг проваливается в сон.
– Вставай, дурак, проснись, – будит его мальчик, принесший тарелку с едой прямо в комнату. – На, ешь, а я тебе пока объясню кое-чего.
Сонный и растерянный сумасшедший поднимается с кровати, садится, глядит спросонья на еду, будто не может понять, бывает ли каша съедобной, но Исэндар торопится, не ждет, когда взгляд безумца освободится от сонной пелены и станет чистым и ясным.
– Думал я вчера, дурак. Много думал, – с хмуростью, глядя куда-то в пол, заговаривает мальчик. – Я хотел к травнику наведаться, да меня стражники огрели… да это не важно. Я про другое сказать тебе хочу. Вот какое дело: нас с тобой никто за честного человека не примет. Мы с тобой в чужих глазах… бездомные попрошайки. Сам-то понимаешь?
Безумец хлопает глазами.
– Да ты ешь, не отвлекайся, – взглянув на миг, снова опускает мальчик глаза. – Вот что я подумал, тут же ведь обманом живут, не как дома. Не все, наверно, но вот первый же трактирщик нас обманул. Да и охотники те, думаешь, честно сделали? Хотя, они сказали… да, они сразу говорили, что за полцены… но вот остальные…
С неохотой Исэндар подмечает, что слог его корявый и неумелый, какой и положен деревенщине, и это особенно сердит. Да и привычку изменить не так просто, а все же, он теперь начинает говорить медленнее, чем прежде, напрягается, хмурится еще больше и становится задумчивей.
– Ложью всегда добиться своего легче, – вдруг заговаривает мальчик вновь, почувствовав, как слова, рожденные в новом уме, в напряжении мысли, хоть и появляются медленнее, но звучат так внушительно и четко, будто бы говорит их какой-нибудь мудрец, вроде отца.
От этого он на миг сбивается, но не дает себе отвлечься и потерять этот только что обретенный навык.
– Подумай, дурак, много ли мы честным трудом сумели тут сделать? А времени у нас нет. Если бы холода наступали только спустя три весны и три лета, тогда бы мы могли работать честно, но сейчас, ежели нас обманут, так мы все рискуем потерять. И знаешь, что мы сделаем? Мы сами обманем, дурак. Не как толстяк. В такого превратиться обидно. Мы с тобой лучше будем. Да и обман наш безобидный будет. Мы с тобой подкупим торговца, будем от его имени торговать, а ему часть отдадим. Так у нас никто не сможет честно заработанного отобрать, а мы обманем лишь в том, что никакого разрешения спрашивать не станем. Понимаешь, дурак, чего хочу?
Сумасшедший даже перестает есть, а глядит все равно с недоумением, явно не угадав какую-то незаметную мысль, скользнувшую в речи мальчишки. И Исэндар, будто чувствует это, улыбается.
– Не волнуйся, – говорит мальчик, – это не все. Ежели травник умеет зелья готовить, так я у него вызнаю, в том и будет мой обман. Я узнаю, как зелья готовить, а тогда и заработаем с тобой, как следует, и травнику заплатим, и от стражников его имя нас убережет. Понимаешь теперь?
Безумец продолжает сидеть молча, таращится, открыв рот и держа на коленях тарелку, а затем, поняв, хитро улыбается.
– А… гха-гха!..
– Вот, – сразу обрывает мальчик его смех. – Так что ты ешь, отдыхай, никуда не ходи, понял? А то меня вчера… стражник чуть не огрел. И тебя огреет, если увидит. Так что ты тут сиди, пока не вернусь, и со двора ни ногой, понял?
И когда дурак, сделав очень серьезное лицо, кивает, мальчик тут же оставляет его и уходит к травнику, чтобы впервые применить свою хитрость за пределами родного дома.
Кинжал на этот раз Исэндар оставляет с сумасшедшим. Прежде давать ему такой важный и дорогой предмет не хотелось, но теперь кажется, что лишь дураку и можно довериться.
Однако монеты приходится все же брать с собой, чтобы можно было, в случае чего, заплатить травнику. По пути, все время оглядываясь и ища свору беспризорников, боясь, что снова придется с ними биться, мальчик раздумывает о том, как бы выкупить у травника рецепты зелий, чтобы затем готовить их самому. И в то же время рождается мысль, что в этот раз упускать шанс ни за что нельзя, и пусть даже придется украсть рецепты, а добыть их нужно любой ценой.
Другого занятия, кроме травничества, будто теперь уже и нет. У кузнеца работа тяжелая, но что главное, не такая прибыльная. С зельями все иначе. Даже на мазях вполне можно заработать, а уж если обучиться этому искусству по-настоящему, если овладеть и другими рецептами, то уж тогда бедствовать точно не придется.
И сегодня везет уже больше. Вчерашняя свора детей на пути не встречается. Впрочем, Исэндар догадывается, что к торговой улице они подходить боятся. Да и сам он беспокоится из-за стражников, а потому верно угадывает, что прежде чем идти к травнику, должен сделать кое-что еще, и только потому мальчик и останавливается возле одной из палаток, где замечает одежду.
Грязный вид отпугивает людей, а потому от Исэндара отступаются и торговка его сразу замечает.
– Эй! А ну брысь отсюда, попрошайка!
Мальчик, вместо того чтобы испугаться и броситься убегать, вдруг нахмуривается и глядит серьезно и уверенно.
– Это кто попрошайка? Чего обзываешься, а? Я что, попрошайничал уже? – отвечает он жилистой, но не худой, а довольно мощной женщине.
А та сразу же и теряется, не ожидав услышать таких слов от беспризорника.
– Ну так чего? – смягчается Исэндар, поняв, что зря он, в общем-то, нагрубил. – Мне одежку-то можно купить?
Торговка, оглянув других покупателей, сомневается, но все же решается уделить мальчику время. Из тех, кто стоит перед ее лавкой, только он сейчас проявляет интерес к товару, в то время как остальные еще только присматриваются и выбирают.
– Ну, ежели купить, так покупай, да смотри у меня…
– А чего мне взять? Подскажешь, теть?
– Какая я тебе «теть»? – хмурится женщина, но потом вздыхает и успокаивается. – А чего я тебе подскажу? Чего хочешь, то и бери.
Она следит за Исэндаром, молчит, но замечает, что самостоятельно выбрать у мальчишки не получается. Наконец, женщина смеряет его опытным взглядом, раскидывает по сторонам несколько вещей, достает кожаные штаны и такую же кожаную куртку, из тех, что подешевле, и что должны подойти мальчишке по размеру.
Рубаху женщина тоже отыскивает.
– Вот, – складывает она возле себя выбранную одежду и придерживает рукой, все еще подозревая тайком, что мальчишка неожиданно схватит вещи и попытается сбежать с награбленным. – Это должно подойти. Деньги-то у тебя есть, не попрошайка?
И хочется от недовольства что-нибудь брякнуть. Наконец, думается, что своей вины же нет в том, что одежда такая грязная и подранная, что с виду похож на бездомного, но внешне Исэндар остается спокоен, уже лучше себя контролируя, справившись теперь с недовольством.
– А сколько надо за все? – спрашивает он негромко.
Женщина быстро считает в уме, лишь на миг опустив глаза.
– Вместе с рубахой четыре бронзы и еще три медяка, – сообщает она.
Мальчик даже глаза шире открывает от удивления, а торговка, заметив это, тут же начинает хмуриться.
– Ежели дорого… – начинает она, но закончить не успевает.
– Нет, хорошо, – сообщает мальчик, достает из мешочка несколько монет и протягивает ей.
И женщина уже собирается взять деньги, как вдруг Исэндар, застывший, словно вмиг окаменел, вздрагивает, сжимает ладонь и подтягивает обратно.
Торговка хмурится и вздыхает.
– Шутить вздумал? – глядит она сердито. – Не нравится, так и не бери. Чего голову-то морочишь?
А мальчик ее даже не слышит. Вернее, не слушает. В левом углу взгляда, где расположились один под другим значки еще не открытых навыков, под двумя из них полоски вытянулись, изменили цвет на зеленый и теперь едва заметно пульсируют, не давая себя игнорировать.
– Слышишь? – зовет женщина, уже сама не зная, сердиться ей, или помочь чем-нибудь застывшему покупателю в ободранной одежке.
Деньги ведь у него есть, и торговка уже не воспринимает Исэндара, как попрошайку, но еще путается.
– А?
Женщина все же нахмуривается снова, но отвечает спокойно, видя, что с мальчиком что-то явно не так.
– Ты либо бери, либо отойди, да другим смотреть не мешай, – говорит она недовольным, но тихим, более
