-Нет, конечно… жить будут…-
Не глядя на Вовку, Степаныч поднялся с Плюмом на руках и пошел помогать Лёшке.
Тоскливый протяжный вой взорвал тишину ночи. Ребята встали, как вкопанные. Лёшка так испуганно и замер с поднятой над «лягушкой» ногой. А вслед за воем послышался и грохот камнепада.
Постояли, послушали наступившую тишину.
-Ладно, спать пойду. Плюмку дай, дрыхнет уже.-
И больше ни о чём в эту ночь они со Степанычем не говорили.
Ю Р Ю З А Н Ь (продолжение)
-Никола! Слышь, Никола?..-
Ребята лежали в спальниках, тесно прижавшись друг к другу спинами. От ночной прохлады стекла запотели и плакали конденсатом. Молчали птицы. Молчала речка за гребнем.
-Чего тебе?- буркнул Никола.
-Не спиться чего- то!- обрадовался Аркаша, перевалился на спину. – Ворочаюсь, ворочаюсь - не спиться…-
-Ну?-
-Давай поговорим! Всё - равно ведь не спишь!?-
-Сейчас уже нет.-
-Давай!.. А завтра отоспимся на Клюкле! По полной!-
Николай развернулся к Аркадию.
-Балома! У тебя совесть есть?- Зашарил рукой по сиденью, нащупал сигареты со спичками, присел и закурил. – Ну, давай, говори… Ты, как женщина стал. Или, вон, как та речушка…-
Аркаша живо уселся рядышком, тоже закурил.
-Почему же «речушка»?-
-Да всё журчишь и журчишь, не умолкаешь… Ля - ля- ля, ля- ля- ля…-
-Так и мужики такие есть!-
-Вот я про тебя и говорю!-
Аркадий заулыбался.
-Ты чего? Обиделся, Никола?-
-Только- только засыпать начал, а ты…-
-Отоспишься, отоспишься завтра… Нам всё - равно через час на гребень.-
-Накой?-
-Проорём в два голоса ишаками! Напоследок!-
Никола молчал, глядя на огонёк сигареты.
-Чего молчишь? Камень какой- нибудь с верхотуры сбросим! Для антуража!-
-Как детишки, честное слово,- негромко отозвался Николай. – И я, хрен старый, увязался с вами. Неймётся. Хозяйство всё на Ксюху бросил, сюда попёрся… Чего, спрашивается… В индейцев играть?..-
Но тут, в свою очередь, обиделся Аркадий.
-Ну, и сидел бы у себя… на заимке… Чего поехал? Сидел бы, монеты закалачивал!-
-У меня заколотишь…-
-Заколотишь! Ты - да не заколотишь?! С леса да со зверья… Ишь ты, стрёмно ему с нами… Заматерел… Никола, нам жить осталось - тьфу! Мизер! Ты же ни разу в жизни больше такого кайфа не испытаешь! Представляешь, какие рожы завтра у ребят будут? Как взахлёб тебе про кости да следы рассказывать будут? А ты: «мани, мани»… Выпендриваешься здесь…-
-Ничего я не выпендриваюсь,- уже начал оправдываться Николай. – Просто… как детишки балуемя.-
Аркадий же всё продолжал возмущенно гнуть свою линию.
-Хозяйство у него… Да у всех дела, не у тебя одного. Никто не ноет! На мне институт целый висит, а с тобой здесь… собачусь. Хозяйство, хозяйство… Минимум человечку надо на своём веку, минимум! Нет! «Давай, давай! Мало, мало!»…-
-Всё! Замолчь! Учить ещё будешь…-
-Буду! Буду!-
Оба уже не замечали, что говорят на повышенных тонах.
-А чего? Я не прав? Ежели б ты сказал: не долюбил, не досмеялся, не договорил, а то - хозяйство!..-
-Денег всегда хочется больше!-
-Да зачем?! Зачем?-
-А я вот не хочу твоих куриных колбасок! Я, может, финский сервелат хочу!-
-Ты что, не любишь колбаски?!-
-Нет! Не люблю! Я и сервелат финский не люблю, но тут дело принципа!-
-А- а, принципа…-
-Да! Принципа!-
-Ну, тогда я «пас». Как говорит твой братишка: «Принцип - это серьёзно!» Даже аргументы не всегда помогают. «Против жадности только пулемёт помогает» Я - пас. Хозяйствуй…-
- «Тьфу» на тебя с этим хозяйством! У меня к слову пришлось, а он привязался!.. Ты не ректор, Аркаша, ты - репейник болотный, обыкновенный.-
-Кержак красноармейский!-
. . .
-Лёш, ты это… порыбачь, если хочешь… Я пока рыбу почищу.
Мамлин, неприязненно смотревший на вытряхнутый из сети улов, просиял.
-Степаныч, правда, можно? Без обид? Справишься? Степаныч, я быстро! Минут тридцать! Посижу на зорьке…
-Иди, иди, справлюсь.
Степаныч сполоснул котелок, пошёл к костру за ножом, солью и разделочной доской.
Ребята ещё спали. Бормотали, похрапывали во сне. Из слегка приоткрытой палатки несло тяжелым духом казармы и собачьего питомника.
Он задул уже ненужный светильник у стола. Рядом, придавленый кружкой с остывшим чаем, лежал раскрытый Вовкин «поминальник».
Степаныч наклонил его к костру, без смущения вчитался.
«…Плывём, плывём… Тихо, неспешно. Не скука, нет!- спокойствие опустилось на землю, на Россию - матушку, на уральскую речку с бубенчиковым названием «Юрюзань», на наш ковчег с его обитателями. Разношерстная команда наша удивительным образом гармонирует с окружающей средой. Загорелые мускулистые тела всех восьмерых рельефно отражаются в темно- бирюзовой воде. Полуметровые налимы, как рыбы - прилипалы, скользят неотступно за катамараном. Соколы - сапсаны с километровой высоты пикируют на кузнечиков и букашек. Снуют, жужжа, разноцветные и разнокалиберные стрекозы.
Спокойствие и нега. Это - горный Южный Урал в июле. Он стирает и нивелирует своей мудростью и величием все социальные статусы и материальные неравенства. Директора фирм и магазинов мирно уживаются с водителями и щенками. Краснодеревщики с удовольствием наливают ________(зачеркнуто) представителям творческой интеллигенции и спорят с хвостатыми иммигрантами из Германии.
Спокойствие и непоколебимость.
Здесь уже давно не случается никаких потрясений. Последнее землетрясение зафиксировано за миллион лет до нашей эры.
Мир и спокойствие. Только спокойствие. Пусть мельтешат и суетятся окраины. А нам негоже. Мы - опорный край! Нам волноваться не к лицу…»
Степаныч улыбнулся. Вытащил торчащий меж страницами карандаш и дописал родным корявым почерком:
«Владимир! 1. Мало пафоса!..
2. Собаки не только загорели, но ещё и облезли.
3. В действительности наличие творческой интеллигенции «на ковчеге» не ощущалось. В натуре»
Положил аккуратно блокнот на место.
Неразборчиво зачертыхался невидимый за камышом Лёшка. Неумолимо светало. По реке гнало лохмотьями туман.
Светало и светало.
Степаныч решительно зашагал к берегу, где его с ужасом ожидала успевшая заснуть рыба.
.
. . .
-Сегодня, мужики, день расслабухи. 2- 3 километра - и днёвка. И рыбалка… Грибочки поищем, должны уже пойти… Пещерки там знатные, вам понравятся! И банька! Дровишек сейчас напластаем по пути - и банька к вечеру…
Команда, развалившись на катамаране, внимала сквозь полудрёму Вовкиным речам и обильно потела под одиннадцатичасовым солнцем.
-А какой там ёрш жирует! Песня! Навар - ложка в котле поутру стоит! Что там твоя стерлядь! Стоп! Чалимся! Лёха, доставай пилу!
Вот так, с постоянным Вовкиным трендением и напиленным по пути сосняком, они часам к двум благополучно дотянули до стоянки. Ткнулись в галечник у крутого правого берега. Вверх змеилась тропинка, вырубленная в глиняном откосе. Ступени аккуратно отделаны чурбаками.
На противоположном берегу шумел приток - речка Клюкля. Да безмолвно маячил штатный палаточный лагерь для «маршрутников». Ещё чуть выше этого лагеря красовалась фанерная будка, украшенная рекламными надписями.
«ПИВО. РЫБКА.
НАПИТКИ ВСЯКИ-
Е.
БЕЛЯШЬ. СИГАРЕТЫ.
СОСИСКИ ГОРЯЧИЕ»
По обе стороны от Клюкли и лагеря высились скалы с громадными входами в пещеры.
-Да -а,- Степаныч тоскливо переглянулся с Вовкой. – Посидите. Я наверх схожу, стоянку посмотрю…
-Пройдись по берегу заодно. Может, Никола уже приехал?.. Перекурим пока.
Остальные ушкуйники не отрывали вожделенных глаз от ларька. Причём, каждый от своей заветной надписи.
Степаныч поднялся наверх.
Чистая уютная поляна средь сосен. Мусор собран в мешки и свален кучкой в отдалении. Обложеное валунами костровище. Самодельный столик. Сидушки из брёвен. Банная каменка. Поверху - каркас, обтянутый подкопченным полиэтиленом. Остатки дров.
-Чего я разнылся?- хмуро подумал Степаныч. Пнул шишку. – Вот она, поляна твою любимая. Будто и не прошло тридцать лет. Всё, как было… Сидушки только эти… А что ты хочешь?.. Чтоб травой всё поросло?- Злость и раздражение, почему то, не проходили. –Чисто, не испоганено- и то слава Богу…- Посмотрел на каменку. –Может, и твои ещё камни внизу лежат… Хотя… нет… у нас ближе к обрыву баня была…. А, может, и здесь… Не помню. Тридцать лет… Первый сплав… Жизни впереди - не меряно! А кто остался… Аркаша, Никола… Вовка, Надюха… Да я… Вот тебе и «не меряно». Коротка кольчужка оказалась. Пятнадцать нас было… Как «на сундук мертвеца» шутили… Дошутились… -
Закурил. Сел у холодного костровища.
-Степаныч! Чего там?- послышалось снизу, от реки.
Не ответил. Сидел молча и курил.
-Ушел…-
А он и не уходил никуда. Сидел и курил.
-Граждане бандиты! Всем оставаться на местах! Горбатый, выходи! Выходи, подлый трус!-
Степаныч поднял голову. У ларька, на противоположном берегу, маячила родная замызганая мордашка братишкиного УАЗика, а рядом зайчиками прыгали пенсионные силуеты Николы и Аркадия.
-Черти! Пригнали всё- таки!- невольно улыбнулся Степаныч и на сердце потеплело.
. . .
Машину оставили под присмотром опухшего от пересыпа ларёчника. Выпили с ним не палёной челябинской водочки и ударили по рукам.
Пока все разгружали катамаран и перетаскивали вещи на стоянку, Володька, выгребая на лодке против течения, по хитрой замысловатой дуге добрался до Аркадия с Николаем. Кое- как разместились и поплыли обратно.
Забесновались собаченции, приветствуя любимого поставщика косточек.
Анатолий, перетаскивая бревна к каменке, ревниво посматривал на эту вакханалию.
-Получите вы у меня ещё колбасу по триста рублей!- мстительно пыхтел он на склоне. – Вообще одну ливерную лопать будете!
Оголённый корень сосны специально выполз на тропу и с силой ударил по обнаженному большому пальцу ноги. Толя зашипел от боли, запрыгал на одной ноге, не в силах сдержать привычную торговую ругань. Бревно карандашиком ёрзало на плече. Так, с бревном, он и присел у костра, чуть не прибив едва отскочившего в сторону Серёжку.
-Ты смотри, больно- то как! Опухнет!- пожаловался ему Анатолий. – Понаростили корней, вступить некуда!-
-Кончай ныть!- Сергей лихорадочно горстями набирал шишки. – Подплывают!-
-Эй, лишенцы! Здоровеньки буллы! Хау ду ю ду, мистер Вдовин! Шелом, Челяба!- жизнерадостно проорали снизу.
-Всё, славяне, понеслась!- Степаныч махнул рукой, и шишечный град посыпался на вновь прибывших. Средний возраст стреляющих и хохочущих дураков был сорок пять лет. Хохотать не мешали ни инфаркты, ни корни деревьев, ни отдышка.
. . .
-Аркаша, если б ты только видел! Вот такой следище! Шерсть! Кости! А на этом, как его, Степаныч?- на Навесном! - череп в пещере! Как ломанулись оттуда! У Ульки - шерсть дыбом!
Грохот! Ба - бах! И вой!!! Жуть!!! Белый такой стоит - и медленно- медленно уходит, представляешь?! И скалится, собака!..-
Коптилась рыбка в походной коптильне. Томилась банька, забеливая изнутри испариной целофановые стенки. Настаивалась ушица. Вкусно пахло нарезанными огурцами и укропом. Мирно покоились у Клюкли натянутые сети.
