– было не просто больно, а невыносимоочень больно. Нога из-за этого «очень
больно», не лезла в сапог, так что прибыл, вновь испеченный, фельдшер первого дивизиона, Черкасов на новое место
службы в одном сапоге и в одном кеде. Вернее, в сапоге и на одном кеде, потому, что в кед нога тоже не лезла! Он привязал
обувку, не вдевая в нее ногу, к стопе, так что, получилось на кеде, а не в нем.
Личный состав дивизиона уже благополучно почивал и Алексей, осторожно, чтобы никого не разбудить, взобрался на
выделенную ему кровать второго яруса. Попытался уснуть. Ворочался, крутился, но ничего, - не получилось, - палец
болел довольно ощютимо. Его дергало, крутило, выкручивало и разрывало на части. Спустился вниз. Не надевая сапога и
кеда, прихрамывая, побрел по казарме. - «Санчасть, конечно, уже закрыта… - размышлял он про себя, – А, вот столовая… Столовая, наверняка, еще. - нет», - решил Алексей и, припадая на больную ногу, направился к ней.
За закрытым окном выдачи питания (“амбразурой”), слышалось: позвякивание и постукивание металлической посудой;
шум льющейся на пол воды; шорканье шваброй по полу и…? Да, - и, заунывный, протяжный голос, напевавший что-то,
грустное и тоскливое. Репертуар был, явно, не русский. Пели то ли на узбекском; то ли на таджикском; а может быть, и на
туркменском языке.
Постучал костяшками пальцев в окрашенный синей краской, фанерный щит, прикрывающий амбразуру… Тихо.
Постучал, чуть сильнее… Послышались приближающиеся шаги. Амбразура распахнулась, показалось усталое,
симпатичное лицо солдата; раскосые глаза и округлость физиономии, выдавали азиатское происхождение воина.
- Чево, земеляк, хочется? – Вполне дружелюбно спросил солдат Алексея.
- Выручи, друг, дай кусок капустного листа.
- Э-эй, зачем для тебя кусок какпустника листик? Я тибя дам хороший кусочек мясы. Остался немножко от ужин, - хитро
подмигнул он, - что, не наедался?
- Да нет, - мне не для еды. Палец вон разгвоздал, - кивнул Черкасов головой вниз. - Солдат перегнулся через амбразуру,
увидел его распухший и разбитый в кровь палец, заойкал, зацокал языком: - Ай-яй-яй, земеляк, дела сапсем палохой!
Совета хочешь? - увидев его утвердительный кивок, сказал: - фельдшера нада.
В другой раз Алексей посмеялся бы комичности положения и ответу солдата, так как, сам был фельдшером. Он прибыл в
дивизион, чтобы, как раз, и сменить увольняющегося на «гражданку», по окончании срока службы, фельдшера
подразделения. Попытался улыбнуться этой, если можно так сказать, - несуразности, но тут же скривился. И без того
нестерпимо болевший палец, неожиданно и резко «прострелило», и ему сразу стало не до улыбок.
- Да где ж ты его возьмешь ночью фельдшера этого? – морщясь от боли, сквозь зубы, спросил Черкасов.
- Твоя пиравда говорит, - нигиде ни вазмошь, - согласился солдат, - слюшай, а ти зачем сичас издес пирьехал?
- Служить пирьехал, - передразнил Черкасов солдатика.
- Малядой?! – чуть не подпрыгнул тот, не заметив подначки, - Малядой, малядой, са-апсем малядой – скоро еду я домой!
- радостно повторял он, а потом вдруг задумался. - Чиво-то ти рановатый пирьехал. Малядой, - синтября, октября месяца
пирьехать должен.
Алексей понял, что расспросы будут долгими, и попросил еще раз принести капустный лист.
- Сичас пирнисем, - извиняясь, прижал обе руки к груди солдат, - сичас пирнисем, а зачем какпустника лист для тибя
надо? – вдруг дошло до него.
- Палец оберну - капустный лист хорошо жар и боль снимает – народное средство.
- Отыкудыва зынаешь? – с уважением посмотрел на него солдат. Увидев на лице "зимиляк " страдальческую гримасу -
поспешно поднял обе руки вверх: - Всо, всо бегу, зимиляк, бегу; адын нога зидес - дургой в Ашхабад на балшой
красивый сыклад.... Сыклад-агарод, - сказал он, очевидно, имея в виду овощной склад, и давая понять, что он не просто; -
"сы какой-нибудь там кишлак"...
Через некоторое время, он появился в дверном проеме с огромным вилком капусты в руках: - На земеляк, куш`ай, лечись,
снова кушай – митамины в какпустник лист - очень минога есть!
Черкасов оторвал от вилка первые грязные и толстые листы, затем следующий чистый, и более тонкий; присев на
табуретку, обернул палец этим листом. Его надо было чем-то перевязать, как-то закрепить сверху, чтобы лист не упал.
Огляделся вокруг в поисках чего-нибудь подходящего... Ничего такого, под рукой, конечно, не оказалось. Посмотрел на
солдата, а тот уже протягивал ему кусок чистой белой ткани.
- Спасибо, друг, - растрогано сказал Алексей солдатику.
- Пожалста, - широко улыбнувшись, ответил тот пострадавшему и, закрывая амбразуру, крикнул еще раз –
виздоравливайся малядой, земеляк!
Перевязав палец, Черкасов проковылял обратно в спальное помещение казармы. Отжавшись от рам кроватей, взобрался
на постель. Боль стала потихоньку уходить, а вот сон… Сон приходить не торопился. Вспомнил маму - она советовала во время бессонницы считать до пяти.
«Как до пяти?! – изумился Алексей, впервые услышав от нее эту шутку. - Я считал, бывало и до тысячи, а сна как не
было, так и нет».
- Дурачок, на щелчок в пятачок, - сказала она, щелкнув его пальцем по носу - считать надо до пяти часов утра, а в пять
так уж точно уснешь! Понял? – объяснила ему мамуля, и весело рассмеявшись, еще раз щелкнула сына по носу.
В общем, уснул он, таки, где-то, ближе к утру. И только, как показалось ему, уснул, как раздалась команда: - Дивизио-он,
подъе-ем!
Сразу стало шумно. Солдаты, сыпанули с кроватей, как спелые абрикосы с веток после удара по ним толстой палкой!
Спрыгнув, они стали ловко и быстро одеваться. Кто-то, еще кутаясь в одеяло, уже шутил: - «Куда пойдем»?
Ему отвечали: - Вставай!
Тот же голос, опять ерничая, переиначивал: - «Вы сталавай? А, где моя болшая ложка?»
- Надоело, Барсук, каждый раз, одно, и тоже. Придумай что-нибудь новенькое, - недовольно проворчал какой-то солдат.
Тут кто-то из парней заметил Алексея, осторожно спускавшегося со второго яруса.
- А, это еще, что такое?! - возмутился он. - Так, земеля, слезают с девушки после хорошо проведенной ночи, а с койки
ты должен слетать, как орел со скалы… Оп-па! Да это ж, - не наш! – заметил он, наконец. - Ты кто такой, парень?
- Черкасов, буду служить у вас, - отвечал Алексей.
- Ты как отвечаешь старшему по званию?! Устава не знаешь?! – заскрипел, заворчал, возмутившись, парень.
- Я не вижу ваших знаков различия, товарищ генерал, - серьезно, но чуть насмешливо ответил ему Черкасов.
Парень показал глазами на гимнастерку, лежащую на табуретке; на полевых погонах, прикрепленных к ней, красовались
по две красных лычки.
Алексей мигом подтянулся: - Виноват, товарищ гвардии младший сержант! Гвардии рядовой Черкасов, прибыл в
дивизион для дальнейшего прохождения службы, – доложил он, как положено, по уставу.
Младший сержант сразу смягчился, подобрел: - То-то. Так что, получается ты молодой, что ли? Что-то рано птичка
прочирикала – приказ на дембель должен быть только в сентябре.
- Что?! Молодой появился!? – чуть не подпрыгнул, стоящий неподалеку высокий белокурый солдат, которого назвали
Барсуком. - Готовься к присяге, парень, - чуть ли не лошадью заржал он.
В процессе «принятия присяги» Алексею уже едва не довелось участвовать в полку. Принимать ее должны были он и
трое его коллег фельдшеров, прибывших в часть вместе с ним одной командой. Один дежурил в санчасти, а трое стояли перед хитровато улыбающимися старослужащими автороты, в расположении которой их разместили, на время ремонта в санчасти. Дело было в казарме вечером, незадолго перед отбоем.
- Ну что, кто первым из вас будет принимать присягу? – хихикая, спросил новобранцев один из дедов, кучковавшихся в
проходе у кроватей.
- Ну, давайте я, - вызвался Перепелкин, крепкого, спортивного телосложения парень, выходя вперед.
- Молодец, - похлопал его по плечу, все тот же старослужащий, - становись на табуретку, - приказал он «молодому», - до
прысяги пана прошу, та нэ бийсь – мы вси хороши! - опять хохотнул он.
Перепелкин, улыбаясь, встал на табуретку.
- сейчас повторяй за мной, - продолжал старослужащий, - Я, салага - бритый гусь…
- …бритый гусь, - все еще улыбаясь, послушно повторял за ним коллега Алексея.
- старослужащим клянусь: - мясо, масло не рубать - старикам все отда- вать….
- …старикам все отдавать, - эхом повторял Перепелкин.
- …это все я понимаю, и присягу принимаю. Коли клятву я нарушу – пусть отсохнут: руки, уши…
Черкасов усмехнулся этому примитивному тексту присяги, больше похожему на детскую считалку: «Здравствуй ж…
Новый год, приходи на елку»! – подумал он про себя.
- А, теперь, скидывай портки, - деловито приказал старослужащий, - и ложись животом на табурет.
- Ребята, вы че? – возмутился Перепелкин.
- Давай, давай, - обступили его еще несколько старослужащих и подтолкнули к табуреткам.
Перепелкин, растерянно огляделся вокруг – его окружали чужие, враждебные, злорадно усмехающиеся физиономии
солдат автомобильной роты. Вопросительно глянул на Черкасова. Тот согласно кивнул головой: - «Помогу, - мол», - и
сделал шаг вперед, показывая свою готовность к действию.
То ли Перепёлкин не понял жеста Алексея, то ли, испугался, что будет ху-же, но только покорно опустил брюки и лег на
табуретки. Один из солдат сел ему на ноги, второй на спину.
- Вы что, парни? – спросил один из «дедов». - Почему такая жесткая присяга? Они же, никому ничего плохого не
сделали.
- А-а, - отмахнулся, хохотнув зачинщик проведения экзекуции, и звонко шлепнул Перепелкина по упругой и мощной
ягодице, - одно удовольствие приложиться к такой заднице, сколько ударов, деды, отпустим салаге?
- Да пять, - как обычно, - ответил кто-то из толпы.
- А я считаю, что отпустить надо десять, потому что молодой стал, чего-то, кочевряжиться, - возразил взявший на себя
обязанности палача солдат.
- Десять, так десять, - согласились, пожав плечами, «деды».
- Парни, - опять вступил в разговор солдат, возражавший против жесткой присяги, - это будет перебор…
- Да ну тебя, - небрежно бросил палач. Взяв двумя руками, стоявший рядом сапог за носок и пятку, замахнулся, и с
громким выдохом: - «Ха»! что есть силы, ударил голенищем обувки по оголенной ягодице.
Перепелкин вскрикнул и, поняв, окончательно, что это не шутка попытался вырваться. Ему на помощь пришел Алексей,
терпение, которого уже иссякло. Дернув экзекутора за плечо, оттолкнул его от коллеги, закричал: - Вы что делаете?! – и
сбросил с ног Перепелкина сидящего на них солдата. Второго Перепелкин сбросил сам. Вскочив, на ноги он мгновенно
застегнул на пояс поднятые брюки и встал рядом с Черкасовым, сжав свои увесистые кулачища.
- Ты че, молодой, оборзел?! – заорал на Алексея исполняющий обязанности палача солдат и, широко замахиваясь рукой,
бросился на него. Но его встретил мощный, умело проведенный Перепелкиным удар крюком снизу в челюсть. «Палач»
всейподлетел в воздух, и грохнулся на пол. «Деды», на мгновение оторопели, затем всей толпой бросились на новобранцев.
Ближайший к Алексею солдат, нацелился кулаком
