этой практикой – на работе грузят по-черному…
Вечером, в местном кафе, ребята, подарив ему новенький стетофонендоскоп, произнесли несколько тостов в честь
«новорожденного», за его здоровье, за дружбу, за всех присутствующих… Потом, один из друзей, общий любимец и почти
профессиональный танцор – Миша Эдельман заказал оркестру «цыганочку» и лихо, непринужденно, с изящной
небрежностью сплясал ее. Весь зал восторженно зааплодировал ему, а он, с веселой улыбкой и удовольствием, явственно
написанным на его лице, сплясал что-то еще. Затем, ребята, потихоньку потягивая вино, болтали о том, о сем и вели себя
вполне пристойно и прилично. Они никого нетрогали, и к ним, никто не цеплялся.
В общем, все было тип-топ, как вдруг перед ними «нарисовался» ефрейтор. Он был в расхристанном на груди мундире с
множеством военных знаков: гвардейский, два значка за классность, значок парашютиста, офицерский значок ракетчика,
еще какие-то значки, не имеющие отношения к его роду войск. Судя по эмблемам и черным погонам, он был артиллерист.
Фуражка, тоже с черным околышем, чудом держалась на затылке. Парень был пьян, и его довольно сильно, «штормило».
Подойдя к приезжим, он, довольно прилично покачиваясь, остановился перед Мишаней. Вперив в него свой пьяный,
совершенно осоловелый взгляд, произнес заплетающимся голосом: - Ты, салага, ну-ка, сбацай для дедушку еще адного
раза каково-нибудь танец.
- Гуляй, парень, - довольно доброжелательно ответил ему Мишаня…
- Чиво ты сказать?! Да я с тебя чичас так отметелить, что даже мамка родная не узнать тебя никогда! Так отметелить буду,
что вся жизнь ты будешь работать на одну таблетку!
На правах принимающей гостей стороны, Черкасов поднялся со стула и подошел к солдату: - Слушай, парень, - похлопал
он его, вполне доброжелательно по лечу, и спокойно сказал: - мы тебя не трогаем – оставь нас в покое, иди, отдыхай.
- А ты кто с такой?! Ты тоже хотеть, чтоб тебя не узнать твоя мамка?! – взъерепенился ефрейтор на Алексея, и открытой
ладонью толкнул его в физиономию. Кровь бросилась Черкасову в лицо, в глазах потемнело и, он, не помня себя, ударил
"вояку» правой в челюсть. Артиллерист полетел на стол.
Подскочила вся мужская половина посетителей ресторана. Послышались: женский крик, визг, крепкий, отборный мат,
грохот падающих стульев, звон разбитых фужеров и бутылок, резкий звук хлестких ударов.
Друзья оказались в абсолютном меньшинстве - их было шестеро - против, никак не меньше, - двадцати человек. Причем,
в руках у ефрейтора появился нож.
- Осторожно, парни, у него перо! – крикнул кто-то из ребят, - Хватай вилки!
Ефрейтор замахнулся ножом на Мишу. Тот остановил удар предплечьем левой руки, а правой воткнул противнику в
ягодицу вилку, которую успел схватить со стола. Ефрейтор, бросил нож и, схватившись за раненое место, завопил: - Валеу,
валеу, кынд ма доаре*!
Сквозь весь этот стук и грохот с трудом прорвался резкий звук милицейского свистка. В наступившей, на мгновение,
тишине, послышался топот тяжелых сапог, а в дверях показались фуражки милиционеров, дежуривших у кафе.
- Атас! Милиция! – закричали местные парни и бросились в рассыпную, таща за собой под руки ефрейтора.
- Сидеть на месте! – крикнул Валентин, - Никуда не драпать, а то Лехе потом придется здесь очень плохо.
Вся группа уселась за свои сдвинутые столики и, как ни в чем не бывало,
продолжала прихлебывать вино и ковыряться вилками в тарелках.
В зал вошли милиционеры, ведя под руки несколько местных парней.
- Эти? – спросил официанта, один из сотрудников милиции, в погонах старшего лейтенанта, кивнув в сторону сидящих
парней.
- Эти, но они не виноваты - драку затеял Марьян Виорел, - ответил им халдей, - приехал в отпуск из армии, и теперь ходит, куролесит, как будто поймал Бога за ноги, а ангела за крылья! Третий день подряд здесь бучу устраивает. Идиот!
- Ладно, разберемся, - ответил милиционер, и пошел к столикам друзей.
- Что тут произошло? – спросил, старший лейтенант, подходя к приезжим прарням.
- Да вот, сидим, отдыхаем. Никого не трогаем. А этот солдат, почему-то нет его с вами, ни с того, ни с сего, прицепился к
нашему парню. - Уверенно отвечал Валентин, - ударил его в лицо, - кивнул он в сторону Алексея, - наш ответил, ну и
понеслось…
Всем до
*Ой-ёй-ёй! Как мне больно! (молд)
чертиков надоел этот Марьян! Весь город - на уши поставил. Военной комендатуры у нас нет, и мы не могли ничего ему
сделать, но раз дело дошло до массовой драки – придется, - таки, самим оформлять его на пятнадцать суток.
Проехали в милицию, где подписались под протоколом и, собственно, на этом дело и закончилось. И вот на тебе! Такая
веселая встреча! Цирк, - да и только! Нет, это не цирк, это, - скорее – кино, а еще - точнее -кино, цирк и тралм вали в одном стакане!
Вошла фельдшер-сержант: - Так, - вот тебе брюки, - деловито произнесла она, бросая ему тряпичный сверток, - они на
размер меньше твоих, - примеряй – все поприличней будет.
Посмотрев на переодевшегося Алексея, она удовлетворенно хмыкнула: - Ну вот, другое дело, гимнастерку потом -
укоротим, а сейчас, поедем в Новую Каховку. Я уже договорилась с командиром, он разрешил свозить тебя в город. Так
что, собирайся, посетим поликлинику - надо сделать
рентген – могут быть разбиты кости пальца. Заодно познакомлю тебя с врачами клиники - тебе же придется мотаться туда -
консультировать ребят….
Черкасов согласно кивнул головой - раздробление кости, действительно, могло иметь место, да и с врачами познакомиться
надо было непременно.
Новая Каховка понравилась Алексею. Чистенький, аккуратный, зеленый городок. Недавно отстроенная поликлиника -
тоже на уровне.
Врач, осмотрев его палец, направил на рентген. Перелома не было и это, уже хорошо. Был разбит ноготь и размозжены
мягкие ткани.
- Ну шо, коллега, будемо вдалять ногтя? – добродушно, и почти весело спросил хирург.
Черкасов посмотрел на палец. Ноготь был разбит на три части, и мягкие ткани, также не обещали ничего хорошего: - «Да,
надо оперироваться, - потом, если рана загноится - хлопот не оберешься», - подумал он.
После операции Марина, так звали сержанта медицинской службы, провела Алексея еще по нескольким основным,
нужным ему в будущем, кабинетам, где познакомила с врачами и сестрами, предупредив их, что теперь солдат на
консультацию и лечение будет возить к ним он. Врачи отнеслись к этому известию вполне доброжелательно и, согласно
кивая головой, желали Марине хорошей жизни на гражданке, приглашали работать в свою поликлинику.
Марина млела от удовольствия, но отнекивалась: - Ой, спасибо, конечно, - но меня ждет жених, и я не могу принять вашего
предложения....
Ближе к вечеру Черкасов принял у Марины инструментарий, лекарственные средства, подписал акт приемки, тоже
пожелал ей счастливой жизни на гражданке и прилег отдохнуть на кушетку. Палец уже не дергало, правда, боли еще
беспокоили, но не такие сильные и резкие, как были раньше. Он подложил под ногу картонную коробку из-под
медикаментов, для оттока крови и только прилег на
кушетку, как дверь открылась вновь… Вошли сразу целых два сержант; и, уже побывавший у него утром ефрейтор, тот,
что был ягодичным шрамоносцем.
«Ну, началось в колхозе лето»,- вздохнул Алексей про себя и, поднявшись с кушетки, принял положение сидя.
- Вот видишь, вот видишь! – кричал, будто тявкал ефрейтор, - Он даже не хотеть вставаться в при присутствии старший
по звании! – брызгал тот слюной.
- Заткнись, - бросил ему один из сержантов, - он у себя в санчасти, и при этом - больной, - кивнул он на
перебинтованную ногу Алексея. - Слушай, - обратился сержант к нему, - что тут у тебя с ним произошло? Прибежал, кричит: - «салага деда обижает…!».
Черкасов стал рассказывать, как все было. Ефрейтор, перебивая его, отпирался и валил все на Алексея, дескать, это он,
«этово салага», затеял драку в кабаке, из-за чего его чуть не посадили на «пятнадцати сутку», и он не догулял отпуск. А
сейчас он должен посчитаться «с этого наглого фельдшерского морду и салагу».
Один из сержантов, поудивлявшись такой, как в кино, интересной встрече, сказал, что не верит ни единому слову
ефрейтора: - Опять сам нарвался на неприятности, «Ты у нас, просто мастер на такие штуки!» - отмахнулся он от
енфрейтора.
- Сдается и мне, что врешь ты все, Марьян, – проговорил и второй, здоровый, как «гарнизонная гауптвахта», сержант.
- Знаю я тебя, как выпьешь лишнего, так и цепляешься к кому ни попадя. Вспомника увольнение, когда мы с местными
парнями подрались? Из-за кого, не скажешь?
- Мэй, да они сами с первый к миня полезли…
- Не надо - ля, ля. Я говорил с городскими парнями в прошлое увольнение, и по всему раскладу, ссору затеял с ними
именно ты. Так что, - оставь доктора в покое, - иначе будешь иметь дело со мной.
- Спасибо, - сказал Алексей, - но я сам предпочитаю улаживать дела такого рода и, если он очень хочет, то мы
разберемся между собой один на один.
- Не имеешь права - он старик, а ты салага, понял? – ответил здоровяк и направился к двери.
Алексей неопределенно пожал плечами, дескать, - как хотите. Второй сержант повернулся и тоже вышел. За ними, зло,
глянув на фельдшера, покинул санчасть и ефрейтор.
Вечером, после ужина, закончив процедуры солдатам, - Алексей прошел в жилой отсек казармы. Солдаты, рассевшись
перед телевизором, над чем-то смеялись.
На экране витийствовал Аркадий Райкин. Его, как всегда, великолепные монологи-сценки, заставляли воинов
складываться пополам и буквально корчиться от смеха. Черкасов, большой любитель юмора, и ярый поклонник Райкина,
присел на свободный табурет. Вдруг экран заморгал, побежал какими-то линиями, рябью, а звук, несшийся из него, стал
настойчиво выдавать, что-то шипящее, скрипящее и трещащее.
- Ну вот, - началась метель в округе, - произнес кто-то из сидящих солдат.
- Слышь, молодой, - толкнул Алексея сидящий рядом с ним воин, - ты, это…, ты возьми веничек, сгоняй на крышу и
разгони помехи, а то так и будем сидеть – на полосочки смотреть.
- Ага, - охотно согласился Черкасов, - лыжу дашь?
- А зачем тебе лыжа? – удивился солдат.
- Так веником плохо помехи разгонять. Ну, отгонишь ты их метров на пять этим веником, а они через минуту тут, как тут.
А лыжа-а, - проникновенно объяснял Алексей, - лыжа, она загнута, – ей как гребанул, накрутил на неё помехи,
почувствовал, что стало тяжело, и хрясь! - помехи с крыши оземь! Вот так, - показал он, взмахнув руками сверху вниз. - И
от них - одни осколки и дребезги!
- Ты че, серьезно? – удивился солдат, - А я, как дурак, веником гонял их!
Солдаты покатились со смеху.
- Ну, ты, Пряников, тупо-ой! Тупой, как два килограмма дыма…, - смеялись они.
- Сами же учили веником разгонять. - возразил, оконфузившийся, солдат, - Значит и сами не больно того, - покрутил он
пальцем у виска, – умные! – поднял солдат палец вверх, и немного подумав, продолжил, - умные, они, помехи, лыжей
сгребают. Точно, - заявил он, - так удобнее, - попробовав изобразить накручивание помех на лыжу, и замах для удара оземь,
чтобы получилось «хря-ясь»!
Солдаты
