приняла, когда впервые увидела его рассказ «Апеллесова черта» полностью, какой он есть. Но Пастернак не был занесен в программу учебников… Ему повезло…»
ГЛАВА 28.
-- Отстранить ее от экспериментов мы не можем, она уже вошла в курс дела и очень удачно. Хорошо исполняет свою роль. Кроме того, она лучше других переносит нагрузку после каждого запуска. Другие неделями отходят и восстанавливают свои силы, а она на следующие сутки как огурчик.
-- Василий Петрович, я вас полностью поддерживаю, но она совершенно неуправляемая и поступает так, как вздумается ей. Нам грозит всемирная катастрофа. Вы представляете…
-- Представляю, Дэн. Но тем-то она и ценна для нас, что мыслит самостоятельно и не нуждается в постоянной нашей поддержке. Выглядит очень органично и естественно на любом фоне, в любое время. А на счет опасности… Вот что, мы сделаем так, что в нее никто не сможет влюбиться, никто не захочет общаться, и, все, что она не скажет, будет просто смешным для жителей прошлого столетия. Так будет легче работать и нам и ей.
-- Лера, готовься. Мы отправляем тебя на длительную переброску. Возможно, тебе придется пожить среди них какое-то время. Необходимо полностью войти в роль прислуги, но примут на работу тебя не сразу.
-- Что я должна сделать?
-- Повторить все, чему мы тебя учили. Вплоть до простолюдинского языка и иностранных языков тоже. Будешь действовать в зависимости от обстоятельств.
-- Когда произойдет запуск?
-- Через неделю. У тебя есть время.
-- Хорошо. Можно идти готовиться?
-- Иди.
Лера стояла возле огромного серого здания. Был ноябрь 1923 года. Старая Москва. Дул холодный северный ветер и Лера продрогла в тонком стареньком пальтишке, придерживая рукой поношенную шляпку. Она ожидала его, ради кого она здесь находится по спецзаданию. Ох, как же дорог он ей теперь, еще дороже, чем был когда-то. Но ничего не поделаешь, работа есть работа. И, вот, наконец. Своего подопечного Лера научилась различать издалека. Высокий, нескладный, в фетровой шляпе, под которой, кажется, не было вовсе волос, в пальто, не прикрывавшем выдутые колени коротковатых брюк. На шее шарф, заправленный за воротник пальто. В стиснутых зубах – постоянная папироса. В правой руке – неизменная железная трость. Он идет и что-то бормочет себе под нос, поэтому, слишком рассеян. Лера выжидает момент. Он идет в это здание, где будет организована его будущая группа футуристов. Немного позже ими будет издаваться новый революционный журнал «Леф», который станет, впоследствии, его стабильным делом и заработком. Но сейчас он об этом еще не знает. Он постоянно делает нечто революционное. Но ни одно стоящее дело никогда не начиналось без определенных коллизий.
Лера подходит к нему с обескураженным видом:
-- Извините, я заблудилась.
-- Что? -- чудак смотрит на нее свысока, пытаясь сосредоточиться на происходящем, -- А вам куда надо?
-- Я не знаю, но никак не могу попасть домой.
-- А где вы живете?
-- Я, я не здешняя. Я здесь не жила…
-- А где же вы жили? – чудак раздраженно стал жевать сигарету, ему явно стал надоедать нелепейший разговор. Лера это почувствовала.
-- Я не помню. Я плыла на пароходе. Потом начался шторм. Наверное, корабль затонул, а меня выбросило на берег. Потом меня подобрал рыбак, который жил возле моря и вернул мне жизнь. Я жила до весны в его лачуге. У него было пятеро детей и беременная жена. Мне неудобно было оставаться у него на иждивении, и я ушла в селение. Там ходили поезда, я села на поезд и приехала в город, затем из него – в другой. Я искала тот, где жила раньше. Живу здесь третий день, мне добрые люди дали одежду и ночлег, но я хочу домой. Мне негде сегодня ночевать. Как выбраться отсюда, не знаю.
Здоровяк осмотрел Леру с ног до головы. Та наивно хлопала глазами.
-- Назови, хотя бы место, где ты жила.
-- Я не помню. С тех пор, как в уши попала вода, я ничего не помню, кроме своего имени.
-- Ну, и как же тебя зовут?
-- Лерика.
-- Как? Лирика?
-- Лерика, но можно просто Лера, -- более громко произнесла Лера. Ее начальство из каких-то умыслов не захотело менять ее настоящее имя на псевдоним.
Имя у Леры действительно несло странную историю своего возникновения. Папа хотел назвать ее Эрой в самый момент рождения. Но маме не понравилось это слишком громкое экстравагантное звучание. Тогда сошлись на том, чтобы назвать Эрикой. Но при этом невозможно было называть ребенка ласковым именем, как хотелось маме. И от грозной Эры осталась только Лерика. Друзья и родные чаще называли ее Лера.
-- Странное имя. Редкое, -- здоровяк потер затылок, жуя сигарету краешком рта, он размышлял, -- Ну, что, Лерика, пойдем со мной. Мне сейчас некогда. А потом подумаем, что с тобой делать дальше.
Они направились в серый дом.
« Ура, там я сниму все и всех кого необходимо.»
Они вошли через парадную дверь.
-- Только сидеть тише мыши, -- предупредил здоровяк.
Лера согласно закивала головой.
ГЛАВА 29.
Они вошли в полутемный зал. Близился вечер, было уже часов пять пополудни. Короткий осенний день оставлял прощальные лучи солнца где-то там, за горизонтом, которые из-за облаков сюда не доходили. Возле стены стоял большой письменный стол, на нем горела керосинка и чадила вокруг копотью. Вокруг стола сидели люди только мужского пола.
«Понятно, девочек сюда не принимают.»
Лера с трудом могла рассмотреть их лица, но угадала почти всех по изученным ранее писаниям.
-- Это со мной, -- коротко представил здоровяк Леру своим товарищам.
Лера скромно уселась в углу, так, чтобы ей были максимально видны лица и замерла. Казалось, никто не обратил в ее сторону внимания, хотя отнеслись с уважением, и, в случае необходимости, вежливо называли барышней. Ведь Лера выглядела молодо и миловидно. Обращались они друг к другу только на вы, называли по имени отчеству или чаще, просто по фамилии. Из всех присутствующих Лера отметила одного крупного, с круглой головой и намечавшейся лысиной. К нему чаще всего обращались по фамилии Асеев. Вероятно, он больше других был в авторитете и теснее связан с Маяковским. Лера слышала и другие фамилии, но мало что знала из биографий этих людей. Ей только помнилось из написанного очевидцем, что Асеев был хорошим товарищем для него. Но даже он, впоследствии, не смог, а, может, не захотел поддержать то, что было задумано.
« Если они так тесно общаются и понимают друг друга, почему не смогли продвинуть общее дело? Все те же извечные человеческие недостатки… Зависть, деньги, слава… Вот и все.»
Через парадную дверь без приглашения проник парень с длинной курчавой челкой и украдкой примостился в одном из уголков, наблюдая за собравшимися. Лера сделала вид, что не видит его, не желая вмешиваться. Когда собравшиеся окончили обсуждения и собрались расходиться, кто-то заметил парня и спросил тихо другого:
-- Кто это? Вы его знаете?
Между заседавшими пошел шепоток.
-- За нами следят… Да нет, это один из любопытных…
Парень отозвался сам:
-- Да, да, господа, вы, кажется поэты? Я тоже поэт. Мне так интересно, что вы задумали создать газету, в которой будут печататься все желающие поэты, -- парень говорил с наигранной напыщенностью и восторгом. От его слов веяло излишней любезностью. Чувствовалось, что он хочет угодить окружающим. И, тут, здоровяк не выдержал:
-- А что вы умеете, как поэт?
-- Я… У меня прекраснейшие, восхитительнейшие стихи о музыке, о музе, о ветке палестины… О росе и солнце, играющем, как в хрустале…
Здоровяк слушал терпеливо, жуя сигарету и размышляя при этом:
-- В общем, ничего конкретного, -- сделал он резюме, глянув на одного из товарищей. Тот подмигнул.
Парень опять зашелся в комплементах:
-- Мне так интересно, что вы хотите делать.
-- А нам интересно, как вы здесь оказались без приглашения, -- великан явно начинал раздражаться.
-- Как, вам ни капельки не интересна моя поэзия?
-- Милейший, такие стишки только жене на ночь вместо сказочки годятся. Вы способны действовать?
-- Действовать? Как?
-- Как в армии действуют!
-- О, я – поэт, а не военный!
-- Тогда убирайтесь ко всем чертям! У нас не пансион благородных девиц, а поэзия нового времени. Мы – марксисты, мы ценим дело, а не слова! Страну не розами да грезами поднимать надо!
Парень стал возмущенно припираться, говоря о том, что он самый лучший в кругу своих друзей. Что девушки падают в обморок от восторга, когда читают его стихи. И еще какую-то чушь. Лера слушала молча, неподвижно сидя в своем углу. А великан разозлился не на шутку наглости непрошеного гостя. Он стиснул кулаки, подошел ближе к возможному шпиону и заявил без намека:
-- Вот своим девушкам стихи и читайте, а мы слюнтяев не терпим!
Далее покатился каскад иностранных слов, понятных всем, но не переводимых.
« О, о, «шкаф» в разнос пошел. Это же надо заснять.»
Лера подкралась к великану и стала снимать его со всех сторон. В горячке он этого не заметил. Лицо снять у нее не получалось, нужно было зайти спереди, а он размахивал в воздухе кулаками, доказывая и проповедуя при этом идеи революции. Лера чуть не получила кулаком сверху по голове. Наконец наступила секундная пауза между лозунгами. Лера изловчилась и выскользнула прямо перед его лицом.
-- А, барышня, и вы тоже тут! Чего изволите, автограф на память?!
Лера придала невинное выражение своим огромным, синим глазам и глупо закивала при этом. Великан на секунду размяк и заулыбался:
-- А поработать, не хотите ли…
Он схватил Леру за предплечье и, притянув к себе, стал бесстыдно шептать ей в ухо, на каких местах он поставил бы ей автограф. Лера пыталась вырваться. Да, это был не Славка. Его пальцы железной хваткой сомкнулись на Лериной руке. Схватить его за волосы она не могла, их просто не было на совершенно лысой голове. Ей ничего не оставалось делать, как отмахиваться другой рукой и кричать: «Отпусти!» А великан только усмехался, наслаждаясь Лериной возней у него в руках. Наконец он ослабил хватку. Лера вырвалась и забилась в угол. Но великан не собирался здесь задерживаться и просить у нее извинения:
-- Так, барышня, если не хотите остаться без ночлега сегодня, пойдемте со мной. Я и так опаздываю.
ГЛАВА 30.
Они вышли на темную улицу. Кое-где тускло светились фонари, которые в то время казались последним достижением цивилизации. Туман, выпавший к вечеру, окутывал все предметы и пробирал до костей, хотя ветер улегся. Чтобы не замерзнуть, идти надо было быстро. Великан шагал своими размашистыми шагами, а Лера едва поспевала за ним следом. Она не знала, чего можно ждать от него. Тревожность подкатывала предательским комом к горлу:
« Ну, если я погибну от рук развратника, считайте меня коммунистом при исполнении важного задания.»
Лера даже стала читать какую-то молитву про себя.
Они шли по широкому проспекту. Вдруг к ним подошел человек и поздоровался со здоровяком за руку. Тот выпустил из ноздрей обильный табачный дым и громко выразительно пробасил:
-- А, Борис, дружище, приветствую вас!
Тот скромно поздоровался с ним и с Лерой тоже, ничего не спрашивая у нее.
-- Это
