Тридесятое царство (окончание)

205

ночная гадость его очень не любят.
  Он развязал зубами бичёвочку, высыпал немного порошка на ладонь и швырнул к голове мотыля. Тот заверещал и бросился в сторону. Светь снова ухватился за «рога».
  - Да ты удумал меня до утра катать?! А вот ещё зелья…
  Целый круг – только уже к Западу от Пояса Рода – совершил мотыль, пока продолжалась эта борьба. Наконец, он стал снижаться: то ли сам устал, то ли сушёная трава Гостомысла пришлась не по нраву. К тому же ратник, согнув ноги в коленях, начал мешать крыльям, хотя удары их по сапогам были довольно жёсткими. К приходу полной темноты он оказался на Земле в версте от Дружины, пролетав по воздуху не менее четверти поры. Тело затекло от напряжения, но на сердце было радостно: разведка удалась.
…Без привычных оглядки и осторожности спускался Светислав с горы, словно теперь, после полёта, его жизни уже ничто не способно было угрожать, словно он и сам теперь мог, столкнувшись с врагом, вмиг взлететь в воздух и унестись куда душе угодно.
  Он ещё и шутливо высказал мотылю признательность за помощь, хотя тот устало сложил крылья и безмысленно глядел куда-то своими глазами-чашами.
  С чем сравнима человеческая жизнь? С восхождением на вершину? Или с прозябанием в глубине ущелья? В этот вечер юному ратнику казалось, что его жизнь – как великий Пояс Рода, и вот он поднялся на очередной пик – сумел полетать. Позади – покорённые вершины: Подземелье гмуров, одоление кики-мар, Лесной поход, столкновение с чудищами у Моря… А впереди – множество других. И, поднявшись над Землёй, он ещё лучше понял, что мир безбрежен, а путь человека бесконечен и прекрасен. И если кому-то пришла в голову глупая мысль, что уже всего достиг, пусть поднимется повыше, поймает грудью ветер, посмотрит вокруг и – с улыбкой двинется к новым вершинам…














                                                        206
                          Повесть 12. Новая Родина

  На заре два десятка восьмого светеня Сокол проснулся не по особенному выкрику дозорных, а от свежести, покрывшей даже лицо. Светиславу приснилось, что какие-то тёмные враги бросили его с кручи в холодную воду, и он в испуге открыл глаза. Нежно-купавный круг Солнца выплывал из-под Земли и сулил жаркий, маловетреный день. Ночные птицы уже умолкли, уступив пространства звука своим родичам, обитающим в Свете.
  «Нет, больше не сумею уснуть!» - подумал он и резво вскочил на ноги. Мокрую накидку встряхнул от капель росы и повесил на куст. «И здесь водица… Ничего, в пути высушу».
  Поднимались и другие ратники. Кого пробудила свежесть утра, кого низко стелющийся дым от костров. А кого и запах калача-преснухи, что готовился дозорными-Журавлями.
  - Светь! Так говоришь, рогов не было?! А жаль! Как красиво выходило:
  …На рога он ратника поддеть хотел!..
  - Просто хорошо разъевшийся мотылёк. Вот если человека мучниками да киселями потчевать изо дня в день, то и он раздобреет и станет, как бурогор…
  - Шутишь?!. Иди-ка к водопаду, а то выдумываешь разное… Смой мрак ночи.
  Светислав и сам уже направлялся к падающей со скалы воде и, оглаживая мягкое полотенце на плече, подумал, какой мудрый обычай у его народа – чтобы все пожитки были подаренными: ложка, рубашка, полотенце, пояс, сума, у ратника – ещё и оружие… Всегда вспоминаешь родственников, всегда они рядом. Хотя Меч, который подарил ему тул для стрел, и Яр, чей цеп носил он на обязи, и без того рядом с ним в этом походе…
  Он повернул за низкий и широколистый куст, каких не росло на Севере, и остановился: на лужке, у скалы, стояла босая Радислава и, собрав ладонями росу, умывалась ею. Прохлада, видно, нисколько не смущала девушку, и она вновь и вновь склонялась к Земле.
  - Чувствуешь? – спросила она, не оборачиваясь.
  - Что?
  - Как свет с Небес льётся в душу?
  - Свет греет тело…
  - Не только, буяр. Ведь и добрые слова идут прямо в глубь души. Они как капельки для растения в сушь. Тем более свет Хорса. Ежели берёшь силу от природы, то и душа крепчает. А силы в мире растворено безмерно. Надо лишь раскрыть для неё душу.
  - А если в душе недоброе? – вспомнил Светь слова Яромира.
  - Божественное сияние всё озарит и всё растворит. Не надо бороться с мраком в душе. Хочешь одолеть темень – открой путь свету… А разве ты в

207
Лесу не открывал душу, не впитывал сладкопевность птичьих трелей, мягкость и чистоту дыхания деревьев?..
  - В Лесу я внимал звукам и запахам не сердцем, а разумом. Потому и выживал. А птицы всегда подсказывали мне приближение врагов…
  Радя обернулась, и голос её стал твёрже.
  - Вам, ратникам, нужно так сохранять свой народ, чтобы люди с красивыми и чистыми душами могли вбирать божий свет и учить всех красоте. Не то станем думать только о снеди-питье да кровавых сражениях и уподобимся зверью.
  - О таких, как Гремислав, говоришь? – недопонял Светь, хотя укор его в грубых привычках воина уязвил юношу.
  - О таких.
  - Что же красивого, если Гремь навыдумывает, чего никогда не случалось? А через сотню лет и вправду поверят, что я запряг дышащего огнём, рогатого, когтистого и даже говорящего по-человечески змея-горнича и облетел на нём пол-Земли.
  - Люди и без того верят в чудное. Всякий желает приукрасить жизнь, чтобы она равнялась на напевы и стала лучше, чем есть… А что Гремь? Он не пел о том, что мой дедуня летает птицей, рыскает волком, а вы в это верите…
  - Он-то не пел… Но вы же только мне сказали про быструю езду на самоладе. Вот другие и додумывают…
  Радислава промолчала.
  -… И неправда то, - покачал Светь головой, - что если кто взялся за оружие, у того душа без света, в крови. Мы не со своими врагами бьёмся, а с божиими. С теми, кто в прислужниках Дыя и Вия. Со своими врагами я могу и примириться… Могу и простить. Потому что обида иной раз и не обида вовсе – заблужденье. Но с противниками добра – нет примиренья.
  - «Я не стремлюсь убивать, но идущему против Праведи не уступлю»? – произнесла Радислава слова зарока буяров и берёжи.
  - Да, так.
  - Наверно, потому тебе, ратнику света, и явилась сама Полуденница? Защиты хотела от духов зла?
  - То упрекаешь, то насмехаешься…
  - Постой, не обижайся!.. Я вот тебе заговор сотворю! От десятка напастей!
  - Кому? Перуну?
  - Может, ему, может, какой-нибудь вечноюной богине.
  Ратник отмахнулся рукой, но не удержался и улыбнулся: всякий раз он досадовал на шутки девушки и всякий же раз чувствовал: в Дружине, где к Светиславу все относились с не меньшим почтением, чем к Яру, она не желает мириться с его превосходством над собою. И в равной мере это относится к Яромиру и Гостомыслу. Хотя старик, давно понявший свою внучку, и не пытается повелевать ею.
  «Своенравна, но мудра, - размышлял Светь, умываясь. – Из-за того все

208
девушки и тянутся к ней… А юноши почему?.. Верно, из-за нежной души. Для неё в каждой травинке красивость невиданная, а таких всегда все любят… Все?» И тут его осенило. «Конечно, все. Так вот она – разгадка! О, боги, что же за пелена была на моём разуме до сих пор?! Теперь всё проясняется…»
  Он так и стоял, застыв и уйдя в свои мысли, а ладони, обращённые к водопаду, разбрызгивали капельки и на лицо, и на грудь, и на порты.
  - Полезное дело сотворяешь, Сокол.
  Светь вздрогнул и опустил руки.
  - Почему?
  - Да ведь этот день – день Велеса, и брызги, что отлетают от камней, чудную и целительную способность обретают. Особенно на рассвете. Потому-то я и просил вчера поставить становище на этом месте… На нашей Равнине не найдёшь водопада. А в тихих речках какие брызги?.. Бывало, полдня просижу да полтуеска соберу всего. А здесь легко…
  - И в чём чудесная сила такой воды?
  - В чём? – вещун стоял, вымокая, но даже не пытаясь отстраниться от прохладной влаги. – Во многом… Этот водицей освящу я место для поселения наших племён, и будет оно хранимо Велесом и женой его Ненилой. А тебе могу сказать будущее. Если не робеешь…
  - А я, когда боюсь, иду вперёд. Говори любую правду, даже безрадостную.
  - Что же… внимай, Сокол. Но и знай: жизнь предлагает пути, а каким идти – всяк волен по-своему.
  Гостомысл вылил себе на ладонь из туеска собранные брызги воды и окропил вокруг плеч и головы Светислава. После старик прищурился и начал пристально глядеть на юношу.
  - Добрый ты человек, чистосердечный… И ратная жизнь не испортила тебя, ибо никогда не убивал зазря и в исступлении… Теперь внимай. Выпадет тебе войти внутрь зла. Большое оно, но что это – мне недоступно понять. Войдёшь ты во зло, и станет оно тебя кривить, ибо само оно кривое и Праведь с Криведью смешало. И будешь мучиться ты мыслью, как одолеть это зло. И ежели злом злое станешь губить – растворишься в нём. А ежели добром и чистотой воссияешь – расступится оно и не покорит тебя…
  Старик тряхнул головой и глубоко вздохнул. После и сам задумался, видно, желая для Сокола большей ясности.
  - Вот ничего другого и не вижу, - смущённо улыбнулся он.
  - Может, дедунь, я попаду в Подземелье? Южные говорили, в этих горах обитает немало гмуров, и все предгорные лесочки – заповедные для людей. Как бы не столкнуться нам с этим народцем, когда найдём твою гору.
  - Не моя она. Поставите городьбу для защиты, закрепитесь, а там и всем племенем можно будет переселиться. А я их ожидать не стану. Моя участь – новый Алатырь. Чувствую, где-то вблизи эта великая гора, куда перебрались с Севера наши боги. Вот под той горою и поселюсь доживать

209
своё. Чтоб после смерти душе недалече было идти…
  - В древних повестях поётся, что иных, достойных того, людей Белые боги и живыми забирали к себе в Ирий.
  - Поётся. Да не велика разница: годом ранее, годом позже. Важнее не то, когда уйдёшь в Ирий, а с чем уйдёшь. А мне ещё многое переосмыслить надо, многое успокоить в душе, прежде чем уходить в следующую жизнь… Да ты ступай, Сокол, пора застольничать. Верно, последний день нашего похода наступил.
  И он снова подставил под брызги свой туесок.
  … До заполдня проехали не менее пяти десятков вёрст, и предгорье заметно изменилось. Пояс Рода снизился до пологих возвышенностей с редколесьем и даже вовсе голых, которые рассыпались на все стороны, словно щедро брошенные каким-то могучим существом. Теперь неверно было говорить: «Едем вдоль гор», однако путь стал более ясен – Гостомысл твёрдо показал на Юго-восток и объявил: «Там».
  После доброго отдыха, когда дневной жар начал спадать, продолжили путь и в подвечер упёрлись в большую реку, которая обрастала редким ивняком, потому издали почти что была не видна. «Это есть последнее наше препятствие, дружинники! - сказал Гостомысл обрадованно и указал на широкий холм верстах в трёх отсюда. – Вот она, средина наших новых Земель. Здесь во времена Индры и Скипера селились наши предки, пока в месяц Велеса, десять тысяч лет назад, не вернулись на Острова, когда Перун убил Скипера и избавил Север от слуг чёрных богов.
  Ратники стояли на крутосклоне берега и приветствовали речь вещуна громким и радостным кличем. Несколько тупеней, бежавших от Дружины последние две версты, испугались шума и решились, наконец, ступить в воду, которой почему-то побаивались. Они медленно поплыли, поворачиваясь головами к течению, как вдруг какая-то мощная сила дёрнула одного из зверей вниз, он исчез, вынырнул, снова погрузился под воду,