Тридесятое царство (окончание)

коня, Меч вдруг качнулся и, едва не упав, схватил гриву. Перед глазами всё расплылось. Он сжал колени, и Белень остановился.
  - Тятя, что-то нехорошо мне. Будто кто кистенём по голове чеснул.
  - Стойте! – вскрикнул Гостомысл. – Да это ж гиблое место. Поглядите: болиголов, наперстнянка да переступень вокруг…
  - Сплошная одурмань-трава! – согласился Светь. – У кого в голове кружение – не дышите глубоко!
    - То-то птицы здесь умолкли. И деревья хотя и ниже, да кронистее… - приметил и Яр. – Проедем-ка побыстрее! Через версту – открытое место: луг или болото!
  Дружина убыстрила ход. Однако ехать было нелегко: многие прилегли на шеи лошадей, обхватив их руками, чтобы не свалиться, некоторым

197
померещились невдалеке неведомые звери. Гремислав попытался было взбодрить ратников бойким напевом, да быстро спутался. Даже кони начали спотыкаться и испуганно прядать ушами. Холень, бежавший впереди Светислава, вдруг сел на открытом месте под толстой, искривлённой берёзой и вымученно завыл. Стало жутко от того воя и животине, и людям.
  - Гривастени! – донеслось от замыкающего десятка Сов.
  - Следите попарно друг за другом! – громко и внятно повелел Яромир. – Светь, Лад, Боля, отстанем и прикроем отход! Зажигайте горящие стрелы!
  Болеслава проскакала мимо, словно и не слышала старшего, зато приостановились Гостомысл с внучкой и Меч.
  - Тятя, у меня тоже есть стрелы с земляным маслом!
  - Хорошо!.. Пускать только если нападут!
  Дружина прошла дальше, и Яромир увидел сразу десяток большущих жёлто-тёмных зверей, бежавших следом за людьми, словно охотились на них. Тут же его племянник, успевший высечь огонь, спустил жилу, и ближний гривастень вспыхнул, как сухой костёр. Другие отпрянули в стороны, а этого, продолжавшего бежать, прикончили вместе Светь – цепом и Яр – копьём. В кусты полетели ещё две горящие стрелы. Что-то дымящее и едкое швырнул следом Гостомысл.
  - Вперёд! Стрелами их не угомонишь! Сразимся на лугу! – Яр подтолкнул коня, и они помчались вдогонку за Дружиной.
  Гривастени немедля возобновили преследование, и замыкающие Светь и Меч держали луки наготове.
  Пока выбрались из Гиблого леса, дядя и племянник уложили ещё двух чудищ, но Яромир верно угадал: слепую неукротимость зверей гибель их родичей не убавила. Более того, когда все ратники выскочили наконец из-под деревьев, гривастеней оказалось уже два с половиною десятка. Они последовали за Дружиною сзади и слева-справа и, явно, ожидали, когда те зайдут в высокую траву. Яр велел остановиться, чтобы держать совет. Встали как для круговоой обороны: крайние с копьями, за ними два ряда с натянутыми луками.
  В середину съехались десятники, старший, Гостомысл и Светислав.
  - И откуда они взялись – такие исступлённые? Не нападают, не сближаются, явно загоняют нас в какое-то место! А лютости-то, лютости!..
  - Откуда – скажу, - ответил Светислав. – В лес спускается отрог. Его немного видно с этого места.  – Он показал рукою. – Тёмные гривастени – из пещер. Они из того отрога. Заметила, что среди них больше самок? Наверно, у них стремление к защите своих детёнышей. А воздух гиблого места обострил все их чувства. Мне задолго до их появления слышались шаги и шорохи, да думалось: мерещится.
  - И у меня слух обострился и спутался, - кивнул Ворон Борвеслав.
  - Время уходит, и кони устали, - сказал Яр. – Кому есть что сказать –

198

предлагай.
  Но ратники молчали. Только Светислав, прищурившись, поглядел в сторону врагов.
  - И не думай об этом! – твёрдо обратился к нему старший. – Одного отвести зверей не пущу!.. Да и не сумеешь: мы им все нужны. Мы или наши лошади. Теперь слушайте: выход у нас один. Прямо не пойдём, потому что дальше низина, саженная трава, и даже луки там бесполезны. Придётся повернуть к горам спиной и ехать на Восток по мелкотравью. Или отстанут да воротятся в свои пещеры, или наедем на реку-озеро: воду переплывём, а их побьём в ней…
  - Если будет болотина, я их поверну вспять, - прибавил Гостомысл. – Есть способ.
  - Тогда трогаемся!
  … Две поры с тупым упорством, словно привязанные, шли гривастени за Дружиной, и ни один не отстал. Начали поговаривать, что в них вселились злые духи Гиблого леса или сами чёрные боги, не желающие переселения в эти Земли северного народа. Такое свирепое преследование вселяло страх, заставляло тесниться и, не ослабляясь, держаться за оружие. Да и как тут ослабеешь, если то и дело какой-нибудь из гривастеней пытался втайне приблизиться к ратникам, рыкнуть грозно, пугая лошадей, а пускать стрелы в толстокожих зверей старший запретил?
  Иным казалось, что дух злобы вселился и в их Яромира, который, чем дальше шли чудища, тем чаще твердил одно: «Нельзя таких отпускать…Надо погубить всех…» И только один Гостомысл правильно понимал своего друга: тот заботился о дороге для  будущего переселения их племён. Потому и стремился Яромир не отогнать, а сокрушить асилков, не уйти от ящера, а убить его, не оставлять позади передовой Дружины таких напастей, как воинство какого-то непонятного Аши-Баши, как эти охваченные жаждой крови гривастени…
  И другое беспокоило всех ратников: Пояс Рода поворачивал здесь на Юго-запад, им же с отходом к Востоку потом предстояло не менее половины дня возвращаться на свой путь, указанный вещуном Гостомыслом.
  Две мелкие речушки гривастеней, как и людей с их напившимися воды конями, не задержали. Кто-то предложил оставить зверям пару коней на съедение, но Яр молча мотнул головой, мол: «Не они нас ведут теперь, а мы. На погибель».
  Проехали ещё несколько вёрст. К подвечеру трава вокруг вдруг утончилась, разрежилась, деревца исчезли вовсе: начиналась большая топь.
  - Теперь разделяемся и обходим болото так, чтобы оно оказалась сбоку, а звери между двумя частями Дружины, - сказал Яромиру Гостомысл и пояснил свою задумку.
  - Добре. Кречеты, Лебеди, Вороны, с вещуном вправо! Если гривастени пойдут за вами, возвращайтесь! Если за нами – отстаньте и окажитесь позади

199


их!
  Злобные преследователи, которых не остановило и топкое место, поглядели с недоумением на отделившиеся три десятка людей и вновь двинулись за основной Дружиной. Яр повёл её не близко к трясине, но так, что вода стала лошадям выше колен. Через полверсты гривастени сгрудились, вымокли и начали уставать, а Гостомысл с ратниками теперь шёл за ними. Ещё не догадываясь о западне, чудища оглядывались, порыкивали, но, гонимые уверенностью в скорой поживе, напористо шли дальше.
  Прошло ещё немного времени, и Радя, отстав, начала рассыпать из стариковой сумы какую-то сушёную траву. После же, когда Дружина прошла саженей две сотни и остановилась, ратники увидели, что то же сотворяет и сам Гостомысл: широко разъезжая на измученном, с трудом выдирающем ноги коне, он сыпал и сыпал припасённое зелье…
  Гривастени, верные своей хитрости, не приближались ближе убийственного полёта стрелы и сели на кочках, ожидая, когда люди двинутся дальше и окончательно выбьются из сил или расположатся здесь на ночь и в темени можно будет спокойно всех убить.
  Но злые духи, если они вселились в зверей, оказались не настолько опытными и расчётливыми, как старый вещун-Лебедь. От его травы вдруг тысячи лягушек, ящериц, змей поползли от людей, отравивших болото, в разные стороны и более всего в ту, где сидели лесные звери. Ратники громко и радостно приветствовали эту неожиданноую помощь от водных жителей. Гривастени в ужасе вскочили со своих мест и заметались. Некоторые попытались бить нападавших лапами и хватать зубами, но те лезли столь же тупо и бсстрашно., как сами гривастени преследовали людей ещё четверть поры назад. Грозным зверям оставалось два пути – влево, в топь, или вправо, к выходу из неё. Но там уже соединилась Дружина и ожидала с натянутыми луками. Большой самец, бодря себя рёвом, бросился на людей. За ним устремились ещё трое. Однако быстрого бега не получалось: вода, длинная трава, путавшая лапы, неровность дна… Дружинники подпустили врагов на десяток саженей и почти в упор, так, чтобы можно было вернуть стрелы, убили всех четверых. Видя гибельную участь своих родичей, остальные гривастени бросились переплывать топь. Половина их утонула сразу, запутавшись в тине. Несколько буро-рыжих голов ещё помелькали некоторое время, но болотина была столь широка, что выбраться из неё они не могли.
  Так закончилась эта чудная схватка, в которой человеческий разум оказалось полезнее ратных умений, в которой оружие почти не применилось. Юноши и девушки славили вещуна, повторяя, что и прежде слышали о его чудесных умениях, хотя старик всегда скромничал и ссылался на волю богов. Да он и теперь, глядя на оживившиеся, воспрянувшие лица дружинников и слушая похваления, упорно ответствовал: «Светлые боги ведут нас, друзья. Не для себя поход наш – для народа…»
                                                        200
  - Яр, а ты заметил, что наши напасти всё время разные. Нельзя и привыкнуть? – обратился Светислав к дяде, вновь становясь с ним в голове движения.
  - Давно заметил. Я вас, буяров, всегда учил быть в бою разными, не поступать одинаково. Но здесь, в походе, сам не успеваю перемениться вслед за переменами вокруг нас. Злобные силы денно и нощно изощряются, чтобы донять нас: погубить или сломить волю. Я ещё с той схватки с асилками перестал доверять оружию, а более надеюсь на крепость и силу внутри себя… Но и она подтачивается, - прибавил он, проехав немного молча. – Есть у меня душевные изъяны… не бела душа…
  - Укоряешь себя, что не повернули назад, чтобы помочь Южным против злотворцев из Безлесья?
  - И это тоже… Смотри, Светь, твоя душа меньше моей пребывала в мире Яви, меньше и дурного набрала из этого мира. Если стану я во вред делу похода, устраняйте меня вплоть до изгнания безо всякого сожаления.
  - Ярослав, ты что говоришь! – юноша спохватился, что назвал дядю по-старому, но поправлять себя не стал. – Как такое возможно?! Куда я против твоей мудрости, твоего опыта, сноровки!..
  - Всякое может быть. Вот нож: крепок, твёрд. А сунь его в жар да ударь молотом кузнеца – и поддастся. Тебе известно: я ни от чего в жизни не робел. Асилки, чудища в Прибрежье, у Моря, всякая непогодь… А вот черноты в своей душе теперь более всего опасаюсь. Много врагов у человека в мире, но самый сильный – внутри его. Желания, изнеженье, спесивость, безрассудство… Сколько их, чудищ в душе? Десятки. И каждому надо в любой миг давать бой. С каждым беспрерывно надо сражаться… Тебя вот, племянник, уязвляет же, что Вертислав всегда около Ради?.. Ты борешься с собою, одолеваешь, готов спасать нашего плутяшку от его очередного неразумия. Да, победителям – хвала, проигравшим – всеобщий укор… Только иной раз победа хуже поражения. И хочешь победить, и не рад этому… Дружина! – Яр повернулся назад. – Три версты до той горы и – становище на ночь! Далее в этот день не пойдём: изморим лошадей!
  От такого решения старшего, казалось, воспряли и люди, и животина. Даже Холень, сильно отстававший в болоте, привычно вырвался вперёд. Рать двинулась борзо, ослабевшие подтянулись. И лишь Светислав ехал всё так же и в задумчивости: он совсем перестал понимать дядю, с которым был сызмальства за общими делами и