предания, одним из моих предков был некий шведский штурман, перешедший во время Северной войны на сторону Петра I (возможно, вместе с предком Николая Рериха), и осевший потом в Эстляндии. Одна из моих прапрабабок по этой линии была, по преданию, пленной турчанкой, а другая – пророчицей и ясновидящей, фигурой крайне неясной, и само её появление на свет было крайне загадочным…
Моей прабабке было лет 10-12, когда её 1 марта 1881 года шарахнуло столь знаменитым взрывом на Екатерининском канале. От бомбы Рысакова, как известно, не пострадал почти никто, повредило только карету. А потом вокруг места взрыва собралась огромная толпища, среди которой была и моя прабабка. Именно благодаря этой толпе Гриневицкий и смог подойти к Александру II почти вплотную и бросил бомбу прямо между собою и царём. Прабабка моя особо не пострадала, её только отшвырнуло взрывной волной на несколько метров в сторону. В корзинке она несла не то пирожки, не то булки – и они разлетелись далеко во все стороны по снегу, вперемешку с плотью и кровью царя и революционера. (Лишь сравнительно недавно я увидел – что народовольцы, совершенно бессознательно, в точности воспроизвели модель одного из древнейших ритуалов: принесения в жертву сакрального царя. Некоторые оккультные школы объявляют, что именно с этого момента началась Эпоха Водолея…), Потом на месте этого события, как известно, был построен знаменитый Спас-на-Крови…
БАБКА
Бабка моя (мать отца) выросла в довольно интеллигентной обстановке, очень любила читать, особенно исторические книги. С дедом познакомились в баптистской общине (в 1915 году, или около этого). Деда она не любила. Дед говорил, что она была страстно влюблена в сына (?) генерала Краснова. Вышла замуж за деда, как я понимаю, в значительной степени по настоянию родителей. В молодости была, как видно, фанатично верующей (когда дед объявил ей о своём вступлении в партию – она плюнула ему в лицо). Многие же из её родни дрались на стороне красных (в том числе Иван Газа – её двоюродный брат). Во время блокады она наотрез отказалась покинуть Ленинград – и осталась в живых совершенно одна во всём огромном доме. В одной из опустевших квартир нашла странное издание Библии – и читала её всё время (эта Библия сейчас у меня). О религии я никогда от неё ничего не слышал; только один раз, когда она жила со мной и моей сестрой на даче (мне было тогда 7 лет), она вдруг очень воодушевлённо (как будто не выдержав) стала рассказывать мне что-то из Ветхого Завета, что я воспринимал как интересную и серьёзную сказку. А потом, в воскресенье, приехала мать, я ей что-то ляпнул про Бога – и я помню, какой скандал она устроила бабке. И больше я от своей бабки на эту тему ничего не слышал. Позже я узнал, что перед самой смертью она резко порвала со своей общиной…
(5) 1.7.85.
ОТЕЦ
Отец с самого детства бредил морем. Ещё мальчишкой, где-то в конце 1920-ых, он и друзья его сколотили лодку и отправились в плавание по Неве. Уплыли недалеко. Один утонул, остальных спасли. Потом он почти до самой войны ходил на яхтах. Мечтал плавать в Африку, в Индию.
В начале войны, недоученным курсантом артиллерийского училища, участвовал в Смоленском сражении. Рассказывал, как схватились врукопашную с немцем в окопе (примерно – его ровесником), как душили друг друга ремнями от касок, и, ещё бы немного… Но – наш матерчатый ремешок порвался, а кожаный немецкий нагрузку выдержал… Потом выходили из окружения. Втроём. Одного, истекавшего кровью, он нёс на спине, а другого, ослепшего от мелких осколков, он вёл за собой за руку. Когда приходилось отстреливаться от немцев – стрелял сам, и показывал слепому – куда, и тот тоже стрелял. Из окружения они вышли… После он попросился во флот. Послали на Север. Ходил на подводных лодках, командовал торпедным катером. Командиром катера участвовал в штурме Лиинахамари в северной Норвегии, был подбит, но остался на плаву. За всю войну был четырежды ранен, что сказалось на его здоровье. Член партии с 1945 года. После войны вернулся работать на завод «Двигатель», где и работает по сей день, хотя уже шесть лет, как ему пора на пенсию. Слесарь-механосборщик высшего разряда.
Младший брат отца был настоящим, идейным, комсомольским вожаком. На фронт ушёл добровольцем. Политрук. С детства помню его фотографию. Без вести пропал в 1941-ом.
Ещё у моего отца две сестры. Третья умерла в детстве…
РОДНЯ ПО МАТЕРИ
Бабка по матери корнями – из крестьян Псковской губернии. Дед по матери – коренной питерский, в войну и позже был лётчиком, в части, которой командовал Василий Сталин. В начале 50-ых воевал с американцами в Корее. Бабка развелась с ним ещё до войны и вышла замуж вторично. Отчим матери, член партии, прекрасный специалист, имевший бронь, ушёл добровольцем в ополчение и погиб, защищая Ленинград.
МАТЬ
Матери было 10 лет, когда началась война, а потом – блокада… Рассказывала, как однажды у неё на глазах под конным милиционером упала от голода лошадь. Голодная толпа бросилась добывать конину. Когда мать добежала до того места – то уже последние несколько человек запихивали в рот последние комья окровавленного снега… Эвакуировали бабку и мать через Ладожское озеро, по «Дороге жизни». Их группу везли на трёх машинах. По пути их стали бомбить. Одна из бомб взорвалась прямо перед первой машиной. Шофёр второй машины, на которой ехали мать с бабкой, чудом успел свернуть в сторону (ехали на предельной скорости), а первая машина, прямо на их глазах, ушла под лёд. Со включёнными фарами. Со всеми людьми, всеми до единого. В основном это были женщины с детьми… После войны мать работала на «Двигателе», где и познакомилась с отцом. Последние 20 лет работает на «Красной Заре». Этой осенью идёт на пенсию…
(6) 2.7.85.
МОЙ ДОМ
С самого рождения и почти всю свою жизнь, неполных 33 года, я жил в самом центре Ленинграда в одном из стариннейших петербургских домов – дворце князя Дмитрия Кантемира, сподвижника Петра, пламенного борца за освобождение своей родины, Молдавии, и всех Балкан, от турецкого ига. Фасадом дом выходит на Неву, прямо напротив Петропавловской крепости, а вход во двор – с улицы Халтурина (она же – Миллионная, Немецкая, Греческая, Луговая…). Этот дом – первая постройка 20-летнего Растрелли в России (ещё задолго до Зимнего дворца и всех его прочих шедевров). И Зимний дворец, и «атланты, держащие небо», и Мраморный дворец – ныне музей Ленина (рядом с моим домом), и Марсово поле – всё это на моей бывшей улице. Дмитрий Кантемир приобрёл участок под дом в 1715, а начал строительство в 1720 году. В этом доме собирались образованнейшие люди петровской эпохи, в немалой степени именно в нём делались новая российская политика, история как наука, литература, кипела философская и общественная мысль. Есть очень смутные сведения, что в нём был один из самых первых масонских центров в России. Огромную роль он сыграл и в деятельности знаменитой «Учёной дружины» Феофана Прокоповича – первой в России общественно-литературной организации. Сын Дмитрия – Антиох Кантемир – в 1731 году за участие в подготовке государственного переворота был навсегда выслан из России. Дом неоднократно перестраивался. Перед революцией в этом доме помещалось турецкое посольство.
Дед с семьёй (моему отцу тогда было 5 лет) поселился в этом доме в 1924 году. Свободной жилплощади тогда в Питере хватало. И во всём обширном, почти пустующем, доме он выбрал небольшую (по нынешним понятиям) 2-комнатную квартиру на 3-ем этаже. С небольшой кухней, тёмную, без прихожей, и с туалетом в общем коридоре. И окна – не на Неву, с видом на Петропавловку, и не на роскошный Мраморный переулок, как у соседей, а – во двор. Зато двор был тихий. И сильные ветры с Невы залетали в него лишь краешком. И сторона была солнечная, почти южная, последний этаж. И прямо под окнами – крыша от бывшей оранжереи, на которую можно было запросто вылезать из окна большой комнаты – и загорать на ней летом (что вошло в моду лишь позже), и сушить бельё, и матрацы, и одеяла. А также – разводить в бесчисленных горшках, ящиках и кадках хоть сад, хоть огород, хоть цветник для души (что дед и делал всю жизнь; а потом, уже в зрелом возрасте – и я, до самого последнего своего дня в этом доме…). Будучи «мастером на все руки», дед быстро привёл это жильё в порядок. И прожила наша семья в этом доме целых 60 лет…
(7) 2.7.85.
Моё первое воспоминание
Моё первое воспоминание. Меня вносят на руках в нашу большую комнату. Вижу всё как бы в полусвете. В комнате множество народу, всё – родственники или близкие друзья семьи; они образуют как бы круг, и в центре его – я. Все смотрят на меня – и радостно улыбаются. Бережно передают меня из рук в руки, от одного родственника – к другому, и я тихо плыву, плыву по этому кругу, как по волнам невидимой реки… Все меня любят, все мне рады, и все желают мне радости и счастья. И радостнее и счастливее всех – широко улыбающееся лицо деда…
(8) 2.7.85.
СЕМЬЯ РАЗРУШАЕТСЯ
Всё моё детство (да и вся последующая жизнь, вплоть до сегодняшнего дня) – это каждодневное наблюдение и переживание процесса непрерывного, неуклонного и, как бы, невольного (?) разрушения семьи, разрушения всех нормальных, естественных человеческих отношений. И – неукротимое, острое и всё возрастающее стремление обрести себя в новой – такой человеческой и природной целостности, которая могла бы по-настоящему заменить и возместить собой этот безнадёжно, безвозвратно и в великих муках умирающий старый быт.
Сначала наша семья была очень большой, почти патриархальной. И – открытой. Все двери в доме были почти всегда открыты, замки почти никогда не запирались. Великое множество людей – родственники, друзья дома, соседи – всё время запросто приходили к нам и так же запросто уходили. Во дворе играло множество детей, которые, и я в том числе, могли свободно заходить в открытые двери соседских квартир и даже иной раз получить там горячий оладыш с вареньем или вкусный кусок домашнего пирога. Выбегая на улицу – мы тоже не чувствовали себя там чужими: любой прохожий мог запросто послать в наш адрес дружественную реплику или сделать строгое замечание, по-свойски (не от нервического раздражения, как сейчас), но редко кто мимо наших проказ проходил совершенно равнодушным, как в скафандре – «не моё дело». И даже в трамваях скамейки тогда были устроены так, чтобы люди смотрели друг другу не в затылок, как сейчас, а – в лицо; и незнакомые люди запросто говорили друг с другом в транспорте на любые темы…
Сначала покинула дом, выйдя замуж, тётка, младшая сестра отца. Потом был вынужден уйти дед. И это было страшно, что он вдруг стал всем лишним и никому не нужным… Потом отделились бабка с другой тёткой. Последней ушла (окончательно ушла), несколько раз громко хлопнув дверью, вторично выйдя замуж, моя сестра (младшая и единственная). Остались родители – и я…
Родители (считай, уже пенсионеры) уже который год постоянно грозятся развестись, и чем дальше – тем больше, и со всё большем ожесточением. Хотя идти им, по моему разумению, друг от друга уже совершенно некуда.
А я – с детства, и всю жизнь, стремился, рвался и мечтал – уйти, убраться, убежать из дома, из семьи, из этой
