начала Перестройки – уже отнюдь не ярым). Мне очень трудно было писать об эволюции моего мировоззрения, настолько оно расходилось с официальной идеологией. Мне очень трудно было писать о моих религиозных взглядах, описывал лишь мой религиозный опыт (и то – не самую крутую мистику…), избегая своих теоретических выводов и обобщений. Я не писал об очень многих важных фактах в своей жизни, за которые я бы мог поплатиться в тех условиях – вплоть до тюрьмы, да и многих людей подвёл бы «под монастырь». И я всегда помнил, что пишу достаточно официальному лицу (и, наверное, члену КПСС, возможно, даже далеко не рядовому). И видел, что в своей исповедальной откровенности, при всех умолчаниях, я слишком выхожу за официально допустимые рамки…
Короче, я понял, что не смогу послать эту вещь человеку и писателю Леониду Жуховицкому. Не смогу её и дописать – уже пошли в моих описаниях совершенно недопустимые для нормального советского человека вещи: куда, вообще, смогу это отправить?.. Повествование оборвалось спонтанно… Исповедь не состоялась.
2.
Моему доброму читателю, конечно, интересно, что же со мной тогда стало, после тех критических и фантастических событий августа-сентября 1976 года (мне тогда исполнилось 25 лет), на которых оборвалась моя повесть. Мне придётся отвечать очень кратко. Я смог (в совершенно критической и отчаянной ситуации) произнести свою первую в жизни проповедь – и во мне открылся такой источник Жизни!.. Я вышел на новых, интереснейших людей, нашёл новых друзей, нашёл единомышленников (вкратце об этом поведано в начале моего «Послания к сестре»). Стал странствующим проповедником, «религиозным диссидентом», городским юродивым, которого прятали по квартирам от милиции и КГБ. Два «дурдома», оба в 1977 году (дурдом – одно из лучших мест для инициации, лучше армии и тюрьмы). 2-ой уход из дома, новые друзья… Несколько попыток жизни в лесу (одна из них описана в моей вещи «Май 78-го»). Возвращение (после дорого давшегося мне прозрения в засыпанной снегом и насквозь промёрзшей лесной келье…) в родительский дом в мае 79-го. Попытка обосноваться с друзьями в брошенной деревне в Карелии на берегу Онежского озера осенью 1979-го (после отъезда друзей остался там один…). Отход от людей после 1980 года (новый уход в книги, в себя, в Дух... и при этом находиться в доме мне было почти совершенно невозможно, а идти было некуда…). Переезд с родителями из центра города на новую квартиру в районе Ржевки-Пороховых в 1984-ом (что было для меня чудовищной душевной травмой и сопровождалось страшным семейным скандалом). Перестройка…
А что стало со мной после того, как я бросил писать своё письмо Леониду Жуховицкому, свою биографию, свою исповедь (8.8.85.)? Ровно через два месяца со мной случился 1-й инфаркт. Семейный конфликт. Я был как в запаянной консервной банке, без всякого выхода на людей. И на следующее утро я с сильнейшей колющей и ноющей болью в сердце поехал на электричке в Пушкин на субботник добровольцев-реставраторов, по объявлению в газете. И познакомился там с очень хорошими и интересными людьми. И началось моё «хождение в Перестройку», о котором надо писать отдельную книгу мемуаров.
В 1988 году я снова ушёл от людей (ушёл очень жестоко, бросив не только «тех, кого я приручил», но и целую созданную мной «неформальную организацию», группу «Новый Мир»…), и на этот раз радикальней, чем когда бы то ни было раньше. Ушёл в «затвор» на 15 лет. Ушёл от этого нехорошего, гниющего, разлагающегося, чужого мне мира... Пока мир сам не вошёл ко мне и не заявил о своих правах на меня. И настало время мне снова возвращаться в этот мир… Только если раньше я возвращался сравнительно налегке – то сейчас на мне такие многопудовые вериги, каких мне, пожалуй, одному уже и не снести… Знаю только, что от креста своего не откажусь…
3.
Когда в мае сего 2006 года я решил обработать и опубликовать эти автобиографические записки, это несостоявшееся и неотправленное письмо, я захотел снова почитать Леонида Жуховицкого. Да, в нём есть что-то очень тёплое, светлое и задушевное. К тому же – он стал верующим человеком, и, кажется, искренне. Поднимает очень важные вопросы в своих публикациях и выступлениях. Но я не чувствую, что он меня поймёт, поймёт по-настоящему. Мы, всё-таки, слишком разные. У меня опять возникла, было, мысль написать открытое письмо не только ему лично – но всей нашей (оставшееся в живых) интеллигенции. Но Судьба, кажется, нашла для меня другого непосредственного адресата… Впрочем, я бы в любом случае очень хотел, чтобы и Леонид Жуховицкий прочёл эту мою работу, написанную благодаря ему…
О чём я, собственно, хотел написать ему тогда, помимо описания своей жизни?.. Сейчас я уже очень смутно об этом помню. Но это был, по сути, тот же импульс и та же идея, что двигали мной и тогда, когда в 14-15 лет я хотел написать в «Комсомолку» и призвать таких же, ещё незнакомых мне, мальчишек и девчонок как я – собраться вместе (и никуда и ни за что не расходиться!), и сообща решить: для чего мы должны жить и чему мы должны посвятить свою жизнь. И для меня само собой разумелось, что это, САМОЕ ГЛАВНОЕ, должно быть общим для всех. И сам самоотверженный поиск этого – без чего нельзя жить – должен был объединить нас, как ничто другое. И мы бы обязательно нашли!..
4.
На скамейках детской площадки, почти напротив моего окна, среди кустов отцветающего шиповника, сидит почти всю ночь напролёт компания молодёжи. И они, ребята и девчонки, поют под гитару такие замечательные песни!.. Сколько скрытой тоски – но и сколько наивной, романтической веры, что у этой жизни есть, должен быть Смысл, и что этот Смысл – прекрасен!.. С трудом разбираю слова… «…Наши мечты и надежды… вернуть потерянный рай…»
Да, вернуть человечеству его потерянный Рай!..
6.8.2006.
