самой собой (целым). Целое вместо части – таков принцип работы религиозного отношения (мысли, чувства, слова и дела) к жизни. Достаточно для подтверждения этой мысли сослаться на желание верующего превратиться в бога, слиться с ним в одно целое до самозабвения.
Виды любви. Возьмем философию как любовь к мудрости. Что это за любовь такая? Это любовь как познание, а значит интеллектуальная любовь. Основой такой любви является разум.
Но есть любовь и как чувство. Например, эротическая любовь. Это аффективная любовь. Любовь зависимость. Любовь одержимость. Чем? Если – это эротическое чувство, то чувство созерцания, стремления к смотрению и разглядыванию или вуайеризм вуайера, например, зрителя эротики. Другое дело аффективная любовь как одержимость разрядокой телесного напряжения. Такая одержимость физиологична и есть порнографическое чувство немедленного удовлетворения телесного раздражения, спровоцированного чувственным восприятием. Здесь восприятие или перцепция (зрительная, акустическая, обонятельная, осязательная, вкусовая) есть причина, а аффект – следствие. Главное, чтобы была разрядка. Поэтому порнография связана с мастурбацией. И еще одна любовная одержимость уже душевными переживаниями. Не чувственная, а чувствительная, сентиментальная любовь. Это любовь жалость, а не любовь желания, любовь сострадательная, а не страдательная. Такая любовь не знает неразделенности, которая может иметь место в любви желания.
Далее. Любовь как дружба. Это деятельная любовь, предполагающая волю к любви и верность.
И, последнее, любовь как игра, творчество и искусство. Такая любовь непостоянна и изменчива, но она обновляет чувства и привносит в любовь новизну. Именно она связана с познавательной любовью. Но если познавательная любовь открывает то, что есть, то любовная игра, флирт, кокетство и прочие ее разновидности, создает то, чего нет, - иллюзию, которая украшает то, что есть, а именно реальное чувство.
Любовь – это игра воображения, аффектов. Но она есть не только влечение как род недуга или баловство, забава, но и признание того. что есть и ответственное отношение к нему и к самой любви, что предполагает разумность и решительность.
То, чем мы сейчас занимаемся, - это занятие любовью. Да, если она есть познавательная любовь, точнее, любовь к познанию. Именно она имеет своей целью истину как то, что на самом деле есть, а не то, что нам кажется, видится, как чувственная или чувствительная любовь, и придумывается, как творческая или художественная, искусная, искушающая любовь игра. Но эта познавательная любовь, чтобы быть полноценной должна быть не только теоретична, но и практична, то есть, деятельна, дружественна, уважительна, верна, а также захватывать все существо человека с его телесными и душевными аффектами. Именно такая любовь духовна. Такова наше размышление как суждение «науки страсти нежной», как ее определил А.С.Пушкин. Следовательно, есть наука душевная, наука духовная или богословие и наука телесная или наука о природе.
Философия мыслителя. Грубо говоря, философия есть религия по содержанию размышления и наука по форме рассуждения. Философия религиозно содержательна и научно рассудительна. Верующий читает, ученый пишет. Клирик проповедует и исповедует, ученый исследует (изучает) и объясняет. Религия предписывает жизнь, наука описывает мир. Причем религия внушает, покоряет, верит, а наука вычисляет, исследует, проверяет. Религия ориентируется на откровение, а наука – на открытие. В случае с религией открывает не сам верующий, но неведомый некто, в случае же с наукой ученый сам открывает. Религия поучает, склоняет, наука учит, объясняет. Философия доверяет, утверждает как религия, но проверяет, сомневается как наука. Тогда религия доверяет, а наука проверяет. А философия думает, размышляет о том, чему доверяет, и спрашивает, о том, что проверяет.
Мыслитель, как пророк, действует, только не словом, а мыслью, под влиянием духа. Он инспирирован духом, только не в форме воли (решения, обращения), а в форме разума. Он говорящий разум. Мыслитель не говорит по-писанному, как пророк, но рассуждает по понятиям рассудка, как ученый. Он думает так, как пророк вещает. Общаясь с мыслителем, ты замечаешь, как из ничего появляются идеи разума, которые укладываются в понятия научного рассудка. Поэтому главное в его речи не ученые слова, а мысли как вестники идей. Когда мыслитель мыслит вслух, тогда происходит рождение мысли в качестве явленной миру идеи. Достаточно послушать мыслителя, чтобы потерять всякий интерес к рассуждениям ученого интеллектуала, у которого за учеными словами скрывается идейная пустота мысли.
Все – Ничто - Не-бытие – Бытие. Что такое Все? Все – это то, что… Трудно определить Все, ибо все то, что будет пояснять все в качестве его синонима, уже им определено и входит в его состав в качестве части. И все же попробуем не определить все, а определиться со всем в своем отношении к нему в мысли. Все, возможно, есть в двух модусах или способах своего существования. Когда я так сказал, то уже предположил в качестве основания-предиката как характерного свойства или сущностного качества всего его существование или бытие. Помимо того, что это все есть, оно есть «как»? Как все в качестве многого. Неопределенно бесконечно многого или конечно определенного многого? Вероятно, бесконечно многого и в этом качестве приблизительно определенного многим. Каким многим? Всем чем угодно. Вторым модусом бытия многого является одно. Что это за «одно»? Единство всего многого как частей единораздельного целого. Так вот это многое в таком виде есть единое, початое многим, как например, огурец семенами, соединительной растительной тканью, кожицей, хвостиком и пр. В таком виде все уже есть нечто ставшее, то есть, сущее в целом или универсум. А вот в качестве всего что угодно все как универсум находится в состоянии становления, моментом которого является ничто. Ничто входит в состав всего что угодно. Оно есть в нем. Но что оно такое есть как момент всего? Оно есть как его собственное отрицание, которое не может не предполагать отрицание самого отрицания более мощное по объему, чем отрицаемое отрицание. Получается, что ничто ничтожит все и тем самым уничтожает само себя в качестве не-бытия всего как момент всего. В этом качестве оно превосходит само себя и становится, тем что есть все. А что есть в данном случае все? Бытие как то, что есть, а не то, чего нет. И есть оно уже не в негативном смысле как есть ничто, а в позитивном как то, что в ничтожествовании ничто, есть все в качестве бытия единого. Это единое и есть всеобщее.
Всеобщее есть во многом не как сумма или совокупность частных, отдельных моментов всего, но как их единство, их связь друг с другом и одновременно каждого отдельного, единичного со всеми вместе как всеобщим или единым. При этом единичное, будучи связано с другим единичным, становится опосредствованным по отношению к самому себе, преодолевая свою абстрактно выделенную непосредственность в себе. Но в то же время такая опосредствованная непосредственность является уже непосредственной опосредствованностью в чем выражается особенная форма его существования в необъятных границах всеобщего. Так структурируются формы особенного существования отдельных единичных в рамках всеобщего, крайне негативным выражением отношения которых друг к другу и к себе как другому, является ничто, Здесь ничто является функциональным моментом отношения друг к другу сущих, определяемых в качестве таковых посредством негации (ничтожествования) других и самих себя в случае отказа от себя как выделенной точки (пункта) бытия и слияния с другими как точками сплошной единообразной (одинаковой) мировой линии бытия. Но есть ли такая линия единообразия всего как одного? Есть, если она сама выделена и ограничена этими единичными точками. Но где эти краевые точки как некоторые противоположности друг друга во всем, в универсуме? Во времени как начало и конец? Но такое предположение противоречит самой сути (сущности, идее) универсума и смыслу его понятия. Ведь он вечен, да и бесконечен. Он есть процесс, не имеющий ни начала, ни конца, а значит и середины, то есть меры, пропорции, рациональности, разумности своей размерности. Следовательно, всеобщее если оно не только вечная и бесконечная возможность определенности акта становления всего, но и определенная реальность, сущая действительность, то оно, это всеобщее, есть конечная особенность единичных сущих.
Правда, следует предположить, что не факт, что таких конечных форм особенного отдельных сущих не больше, чем одна. Их может быть бесконечное множество уже не только в возможности (виртуальности) объективно фактической или логической, а также субъективно определяемой, например, в виде идей или моделей мира, но и в реальности. Однако тогда возникает проблема того, как эти особенные миры сообщаются друг с другом. Возьмем космически особенные миры (вселенные) универсума. Разумеется, мы можем взять только свой мир, - так называемую «Метагалактику», - в качестве такого предмета размышления как ее исследования в философских понятиях (категориях). Почему? Хотя бы потому, что действительно для нас только то, с чем мы связаны своим бытием как часть всего мирового сущего в целом. Наша реально-материальная связь с нашим миром есть отсутствие такой связи с другими возможными мирами, ибо наш мир замкнут на себя как единораздельное целое. Правда, есть еще надежда, которая, как говорят, «умирает последней», на то, что возможна не физическая связь с другими мирами. Не-физическая, значит, возможно, идеальная связь в мысли. Почему? Потому что в универсуме единым и всеобщим опосредствованием может выступать только разум как инстанция соединения им же разделенного на особые царства (миры) отдельных сущих. В универсальном разуме как теле духа в качестве всеобщего возможно сообщение между мирами мыслящих сущих (или разумных существ).
Этическое всеобщее. Не только у буддистов, но и у христиан есть такое положение: вместе с человеком грешит не только он сам, но и весь мир. Правда, у христиан таким человеком был Адам, а другие являются его приемниками в этом грехе, а вот у буддистов таким Адамом является каждый человек и даже больше: любое существо, которое способно осознанно поступать.
Бытие не предикат. Бытие не предикат у Канта и оно не прибавляет ни на йоту знания к сущности вещи. Но Кант не первым пришел к такому выводу. До него еще Аристотель задавался вопросом о том, прибавляет ли к сущности сущего знание утверждение его бытия. И действительно, когда мы определяем сущее как то, что сущность сущего есть идея или форма как то, чем является сущее для человека, когда он высказывается о нем в языке, тогда мы используем вспомогательный глагол «есть» для выражения того, чем является сущность сущего, что она есть. Здесь глагол «есть» используется в качестве определения сути бытие сущего, которая состоит не в бытии, а в сущности как идее или эйдосе сущего как его форме или
