Сон в жизни и жизнь во сне

исчезновения современных злодеев или, если нет таковых, то хотя бы вредных людей.
      Когда я получу такие сведения, что я буду делать дальше? Итак, освободилось место, оно пустое; и есть человек без места в будущем. Откуда он может быть? Из прошлого. Кем он должен быть? Похожим на исчезнувшего. Чем? Только не тем, что привело его к исчезновению. Но почему именно я, из далекого прошлого? Пока я этого не знал.
      На закате дня, окрасившем облака в оранжево-пурпурный свет с фиолетовым отливом, Василиса вернулась ко мне и с огорчением заявила, что ни один злодей в списках пропавших не значится, а вредных людей «кот наплакал»; к тому же исчезнувших вообще так мало, что они составили процент погрешности вычисления. Это, конечно, хорошо, что хороших людей подавляющее большинство, и что все люди на учете. Но это плохо для проверки моей гипотезы.
      - Как тогда обстоит дело с исчезновением инопланетян?
      - По ним еще меньшая статистика, чем по людям.
      - Неужели нет ни одного примечательного случая?
      - Может быть, только этот, - я оставила его на всякий случай, несмотря на пустяковость, - с неуверенностью сказала Василиса.
      - И что это за случай?
      - Да, один поэт, - зовут его «Мах», - пообещал  своим немногочисленным поклонникам и поклонницам оставить их и удалится по ту сторону добра и зла. После этого заявления его никто не видел.
      - Ты знаешь, Василиса, а это очень интересный случай. Такого рода случаев больше не было?
      - Что тут может быть интересного, - просто это пример обиды поэта на невнимание публики к себе любимому. Вот он и решил заинтриговать поклонников своим исчезновением; какой «великий поэт» пропал, - вот теперь вы наплачетесь! Нет, Сережа, больше таких занимательных случаев я не нашла. Ты сам можешь просмотреть эту статистику. Я сделала для тебя подробный обзор, - с этими словами Василиса протянула мне микроскопический накопитель информации в форме заколки, который я тут же вставил в свое ручное переговорное устройство и по совместительству проектор. Он спроектировал мне весь обзор в фигуральном виде виртуальной сферы. Сколько я ни изучал материалы хроники происшествий среди землян и инопланетян, ничего более примечательного, чем мне сообщила Василиса, я не нашел. Мне не оставалось ничего другого, как сосредоточиться на бедном поэте.
      - Кого тебе напоминает этот поэт?
      - Судя по обещания встать по ту сторону добра и зла, Ницше. Правильно? – спросила Василиса, ожидая услышать это имя.
      - Совершенно верно. Но вот что такое это «по ту сторону добра и зла», если не заниматься морализаторством. Как ты думаешь, Василиса?
      - Ну, я не знаю… Может быть, это то, что есть вне круга нашего интереса: что не хорошо и не плохо.
      - То есть, ты сводишь постороннее для добра и зла к безразличному или нейтральному?
      - Вот скажешь: «Да», и ты начнешь цепляться за слова.
      - Да, не за слова я цепляюсь, а просто пытаюсь определиться в уместности этого оборота речи. Так что же находится за границей добра и зла? То, что не оценивается в этическом измерении? Что нельзя перевести в моральные категории?
      - Вероятно.
      - И что это? Польза?
      - Нет, только не польза, - ее легко можно перевести в добро и противопоставить вреду как злу.
      - Тогда истина?
      - То же нет, так как истина склоняется с добром и пользой. И не красота.
      - Что, уже ждала, что о ней спрошу?
      - А, ты как хотел?! Не один ты умный.
      - Можно ли сказать, что это постороннее добру и злу является и тем и другим без разделения.
      - Можно, но тогда оно будет посторонним только их разделению, а не им самим.
      - Если будет посторонним только их разделению, явится ли в таком случае безразличным или нейтральным к нему?
      - Конечно, явится.
      - Хорошо. Видишь, Василиса, как славно у тебя получается. Но мы не будем торопиться. Верно?
      - Разумеется, Сергей. Как ловко ты вошел в роль Сократа.
      - Тебе не хочется примерить наряд собеседника Сократа?
      - Почему нет?! Давай продолжим, хоть сто крат, мой Сократ.
      - Согласен. Продолжим. Итак, мы остановились на безразличном добру и злу как нейтральном к их разделению. Причем это безразличное им нейтрально не случайно, но в принципе. Что это такое?  Ни то, ни се. Нельзя не сказать, что нейтральным можно стать после отказа от хорошего в пользу плохого и разочарования в плохом из-за выворачивания наизнанку. Попытаешься вернуться назад к хорошему, но сделанное свяжет тебя по рукам и ногам. Так ты окажешься между тем и другим как между двух огней. Наверное, именно это случилось с Ницше, когда он занялся переоценкой ценностей, изменив их порядок, - подверг репрессии доминанту благого и возвысил прежде репрессированное моралью эгоистическое стремление к самоутверждению. Так он поменял местами добро и зло. В результате  ему самому стало плохо, ибо он не был насильником, живущим за счет других. Тогда он отказался от обычного самоутверждения ради самоутверждения за свой счет.
      Таким образом, воля к власти привела Ницше к самопреодолению, что обернулось для него уничтожением самого себя.
      Не повторил ли Мах путь Ницше, переиначив себя в хама?
      Другое дело, если понимать фразу «стать по ту сторону добра и зла» в смысле противостояния моральному выбору как человеческому отношению ко всему сущему. Такое толкование не равно ницшеанскому имморализму. Оно ведет к пониманию того, что Бог и ангелы отличны от дьявола и демонов только в человеческом измерении. Вне человеческого отношения к жизни они равны друг другу. Тогда становится понятным стремление Ницше к сверхчеловеческому состоянию, в котором нет разницы между тем и другим, как нет различия между инстанцией Я и инстанцией не-Я. Такое состояние находится за позицией ницшеанского имморализма. Это состояние жизни как таковой, одновременно не знающей и забывшей различие между добром и злом. Но оно так и осталось для Ницше идеалом, до которого он не дошел.
      - Ты хочешь сказать, что на пути к духовному совершенству, мы должны преодолеть самих себя. Но это нас уничтожит как людей. В таком случае сможем ли мы родиться в качестве тех, кто стоит по ту сторону добра и зла? Станем ли мы лучше себя? – спросила меня Василиса в растерянности.
      - Разве так не бывает, когда мы не возрождаемся, а по-настоящему рождаемся, как в первый раз? Не является ли рождение, в принципе, лучшим, чем забытье себя, от которого мы пробуждаемся при полном возрождении? Может быть, в рождении с нуля заключается настоящий смысл Вечного Возвращения?
      - Однако в таком случае все опять повторится, - повторится не только хорошее, как было в прошлом, но и плохое в качестве следствия из хорошего настоящего. Разве не так? Так чем же оно лучше того, что было прежде?
      - Да, но новым рождением мы возвращаемся к вечным истокам жизни. При этом у нас есть шанс на то, что новое развитие начнется на уровне более высоком, чем было прежде при прошлом рождении.
      - Почему же обязательно на высоком уровне развития начинается рождение, а не на более низком, чем прежде? - резонно заметила Василиса.
      -  Да, казалось бы, так и должно быть, если это новое рождение как рождение нового. Оно начинается с нуля. Поэтому при сравнении с обычной жизнью, которая продолжается, а значит, на чем-то уже основывается, новое рождение начинается с более простого, элементарно низкого уровня. Но здесь особый случай, - случай полной деградации, то есть, развития со знаком «-». В сравнении с любым минусом, тем более максимальным, ведущим к полной смерти, ноль – это плюс.     
      - Неужели случай с «нашим» поэтом  – это пример полной деградации? – с сомнением спросила Василиса.
      - Для того, чтобы правильно ответить на твой вопрос, нам необходимо подробно познакомиться с его жизнью. Согласна?
      - Вполне.
      - Где он там проживал?
      - Да, буквально близко от нас именно в том улье, который мы посетили в первый же день твоего появления. 
      На следующее утро мы отправились на место происшествия. На квартире Маха не было ничего примечательного, если не считать того, что он был очень неопрятный человек и многие его личные вещи валялись в полном беспорядке по квартире. Однако вещи, связанные с его поэтическим занятием, лежали строго на своем месте. В центре его кабинета располагалось антикварное бюро, за которым он, видимо, стоял и писал свои вирши на пожелтевшей от времени бумаге гусиным пером, макая его в старинную чернильницу.
      - Василиса, хозяин квартиры действительно был… точнее, является твоим современником или он, как и я, гость из прошлого?
      - Я знаю столько же о нем, сколько и ты. Нет никаких оснований предполагать, что он путешественник во времени. Или ты считаешь его увлечение писчим антиквариатом поводом для таких предположений?
      - Не знаю-не знаю. Может быть, он являлся внештатным сотрудников вашего Института?
      - У нас так не называют теперь тех, кто с нами работает. Их зовут «не ассоциированными работниками Института Времени». Насколько мне известно, он не был таковым. Во всяком случае, я не встречала его в стенах Института. Давай, сейчас я наведу справки?
      - Я буду только благодарен.   
      Однако попытки Василисы определить статус поэта Маха в ее заведении не привели к положительному результату. Он не сотрудничал с Институтом Времени или такое сотрудничество не было никак зарегистрировано. Мои сомнения так и не рассеялись. Единственно, что я мог сделать, так это внимательно просмотреть его бумаги на предмет моих подозрений. Но сколько я не читал бумаг, которые, были большей частью черновиками стихов, я не мог вычитать из них догадку о том, что поэт имел отношение к путешествиям во времени. Но даже если бы Мах имел к ним отношение, это еще не значило, что он ушел в небытие и на «его» пустое место пришел я.
      Тем не менее, случай с поэтом наводил на невеселые размышления. Так и не найдя никаких существенных зацепок, если не считать упоминания адского одиночества на одном из порванных листков, мы вернулись в мою обитель в Институте времени. Я давным-давно уже мог переселиться в одну из многочисленных свободных квартир близлежащего улья, но не делал этого потому, что Василиса работала и жила в Институте.
      Меня не отпускала мысль о том, почему Мах ассоциировал ад с одиночеством, если в обычном представлении ад является местом мучительного существования множества существ. Или адское мучение в том и заключается, что в толпе его мучеников, нельзя найти сочувствия и взаимного понимания? Или верно мое интуитивное предположение, что адское одиночество – это полное не-бытие, которое верующие называют «богооставленностью»? Бог оставил и поэтому человек умер окончательно. Или человек умер, что истолковывается, как Бог вернул туда, откуда прежде извлек. Если так, то само слово «одиночество» настраивает на тоскливое настроение и даже умонастроение. Между тем, как не-бытие есть отсутствие любого умонастроение и даже больше: отсутствие умонастроения и настроения самого не-бытия. Или, все же, есть настроение и умонастроение не-бытия, его осознание, но никак не отличающееся от самого не-бытия, с ним слитое в одно целое,