над головой. Привал. Среди деревьев поблёскивало озерцо. Люди и животные собрались у берега. Умытые человеческие лица обрели черты и эмоции. Коровы, напившись, стояли в воде, создавая волны неторопливыми движениями. Запахло дымом костра и печёной картошкой.
Мама подозвала к себе, развязала многочисленные пояски и, наконец, сняла перину. Я стала невесома будто птица. «Люди! – ликовала душа. – Какое наслаждение двигаться, ходить, прыгать налегке, в одной только шубе!» Скакала вокруг Кольки в диком индейском танце. Перекатывала в руках огненную печёную картошку. Трудно поверить, но в тот момент была счастлива.
До места добрались ночью. Очутились в опустевшем посёлке. Покинутая колония. Хозяев, потомков немецких переселенцев, живших на Волге с давних времён, выслали. Вошли в первый свободный дом. Сил не было даже на еду. В темноте бросили вещи на пол, на них и уснули.
Открыла глаза. Серый день за окном. Хочется есть.
Огляделась. Чужой дом. Будто хозяева только что вышли на минутку. На стене тикают ходики. В комнатах – образцовый порядок. Даже пыль не успела лечь. Мебель, посуда – всё на своих местах. Окна в занавесках с рюшами. Кровать застелена нарядным покрывалом. Я взвизгнула от восторга:
– Игрушки!
Белые фарфоровые фигурки – дама и кавалер. Закружилась, прижимая сокровище к себе. Налетела на маму, стоявшую в задумчивости у фотографии, висевшей на стене. С неё смотрели, улыбаясь, трое: он, она и ребёнок. Семья.
– Что ж, так бывает. Бывает. Но это неправильно!
А я, семилетний ребёнок, радовалась тогда новому дому и игрушкам!
Жилище оказалось удобным, с печью и водяным котлом. В чулане запасы еды. Только крупу, муку и сало хозяева перед уходом облили керосином. В сарае кудахтали голодные куры.
Мама захлопотала. Сняла испорченный слой муки. В чане залила водой крупу, чтобы керосин всплыл. Мы с Колькой промыли и перебрали зёрнышки. Срезали верхний слой сала. Вскоре в печи резвился огонь, а в чугунке булькала похлёбка.
Позже мать устроилась в коровник. Теперь семья почти каждый день пила молоко, а порой и лакомилась мясом! Правда, многие животные были заражены бруцеллёзом – неизлечимой болезнью, которая могла передаваться людям. Падшую скотину не ели даже волки – из-за специфического запаха. Но мама по много раз кипятила молоко, подолгу вываривала говядину. Мы были сыты. В голодном Сталинграде о таком даже не мечтали.
Удивил брат Колька. В свои одиннадцать лет охотился в лесу на волков с трофейной винтовкой. Где только раздобыл? Шкуры принимали заготовители, платили. Так у нас появился новый кормилец.
Февраль сорок третьего принёс победу под Сталинградом. Весной мы вернулись домой. Там ожидали похоронка на отца и разрушенный дом. Поселились в деревянном бараке. Вещей, кроме тех, что привезли с собой, не осталось. Местонахождение семейного схрона знал только папа. По сравнению с другими беженцами, вернувшимися из эвакуации, наша семья была богата. Сохранились тёплые вещи, кое-какая посуда, остатки еды из немецкого чулана и… бабушкина перина. Вечером, укладываясь на ней, мама приговаривала:
– Ты, Валюшка, самое ценное в хозяйстве сберегла!
* * *
Я взяла в руки портрет родной мамочки. Последний, датированный восьмидесятым годом. Прижалась щекой к стеклянной поверхности. Она никогда не плакала, все трудности брала на себя – некогда было плакать. Отыскала в кладовке бабушкину перину. Цела! Прижала к себе, вдохнула застаревший запах и ощутила материнское тепло.
11.Свадьба https://fabulae.ru/prose_b.php?id=130635
Гризодубов (Александр) https://fabulae.ru/autors_b.php?id=11063
Подержанный, но моложавый утюг женился на гире. На гире от старых ходиков. За свадебным столом собрались гости, в своём большинстве пребывающие в том золотом возрасте, когда в жизни уже кое-что понимаешь и ещё кое-что можешь. Начались тосты и поздравления. Слово взял электрический чайник:
- Уважаемый новоиспечённый супруг! Мы с тобой дружим много лет, питаемся от одной сети, хлебаем, как говорится, из одного корыта... Отныне вы с гирей пойдёте по жизни вдвоём, бок о бок. Это прекрасно! Я тоже пришёл сюда не один - с сожительницей! - чайник уважительно посмотрел на сидевшую рядом кофемолку, та опустила глаза. - Желаю, утюжок, чтобы в твоей проводке, хе-хе, никогда не падало напряжение! За молодых!
Все засмеялись.
- Горько!!! - крикнула горчица.
Гости подхватили — молодые со стуком поцеловались. Весело зазвенели бокалы, зашипело шампанское.
Поздравления продолжила хрустальная ваза:
- Гиря, дорогая! Скажу честно, я тебя всегда немножко побаивалась... Особенно, когда сломались ходики, и ты без дела каталась по столу. Но ты нашла своё счастье! И я верю, что твоя прочная цепочка навечно скрепит ваш союз, который ничто не разобьёт! За новобрачных!
- Горько!!! - крикнула старая перечница.
Гости пили и закусывали, здравицы продолжались. С бокалом в руке громко заговорила гладильная доска:
- Дорогая гиречка! Как коллега по работе твоего мужа, скажу, что тебе очень и очень повезло! Ты получила такого горячего, такого ласкового супруга! Уж я-то знаю...
Утюг слегка смутился, гирька тряхнула цепью... Но среди общего веселья этого никто не заметил.
- Горько!!! - крикнула водка.
Торжество продолжалось, гости хмелели.
Решила сказать тост и дальняя родственница гири — блестящая лопата, приехавшая из деревни вместе с подругой гармонью. Сильно любившая выпить гармонь опрокидывала рюмку за рюмкой: "брала свою норму для куражу".
- Сколько уж мне годков, а я всё как новая, - обратилась к присутствующим лопата. - Древко только заменила... Потому как на земле тружусь спокон веку. Вкалывать надо, ребяты - без работы будет эта... как её... коррозия! Верно баю, подруга? - подмигнула лопата сидящей напротив ржавой подкове, приглашённой к праздничному столу "на счастье". - За молодых! За нержавеющую любовь!
Гости ещё не успели толком закусить, как поднялась обиженная подкова:
- Тут вот сказали, что я ржавая... от безделья, мол. А знали бы некоторые мою жизнь. Как против воли выдали за копыто, гвоздями обвенчали... Сколько я побоев вынесла! Колотил меня любимый муженёк и об землю, и об асфальт и о камни... да так, что только искры из глаз! А иногда просто в грязь втаптывал. А я, дура, всё терпела... Но гирюшка, мыслю, себя в обиду не даст, у неё не заржавеет, да и жених, гляжу, вроде смирный. Желаю новобрачным...
- А много ль ты работала?! - насмешливо перебила лопата. - Прицепилась к мужику и висела на ём всю жисть — клещами не отдерёшь, пока он сам тебя не бросил.
- Я не работала ?! - возмутилась подкова, - Я висела на муже? Да мы вместе пахали! Я его жалела... сама отощала, что жестянка, а мужика берегла. Да вдруг стара для него стала - теперь пускай с молодой повозится, поспотыкается, а я погляжу, как они друг к дружке притрутся. Висела... Может ты висела? Я не какая-нибудь ги... - тут подкова осеклась, гости уткнулись в тарелки; уже сильно набравшийся лодочный якорь, двоюродный брат утюга, громко засмеялся.
- Это что вы хотели сказать?! - взвизгнула гиря.
- Тпрррр!.. Извиняюсь, занесло на повороте... - оправдывалась подкова, - мы тут с лопатой...
- Нет уж, продолжайте! - зловещим тоном поддержал жену утюг.
Гости притихли.
- А что продолжать?! - голос подковы неожиданно зазвенел, - говорю, что всю жизнь мантулила, а гиря твоя на цепочке качалась, кукушку слушала!
Кто-то хихикнул, пьяный якорь опять захохотал.
- Вот и этот ржёт, что мерин - правду говорю! - продолжала подкова.
- Это.. это уже ни в какие ворота... - растерянно звякнула новобрачная.
- Здесь не конюшня, а приличный дом! - прорвало и утюга, - Если кто-то не умеет себя вести, то мы никого не держим!
Но подкова закусила удила:
- Вот как? Тогда и лопата пускай выметается - она тут кашу заварила!
- Что?!! - сверкнула глазами лопата, — Да я тебя закопаю!..
- Ха! Мы таких одним копытом делали! Только деревяшка твоя хрустнет!
Лопата, вскочила, резко развернулась, чтобы влепить подкове, при этом сильно задела черенком якорь, который звякнул и с грохотом завалился под стол. Поднялся гвалт, подкова бросилась на лопату, раздался лязг металла и звон посуды, железные леди сцепились и покатились по полу. Гости опомнились, кинулись на дерущихся и с трудом их растащили. Едва отдышавшись, блестя свежей царапиной, как можно спокойней, подкова произнесла:
- Хорошо. Я уйду. Но в этом доме не будет счастья. Это я говорю, подкова.
Все замерли. Подкова с тихим звоном покатилась в прихожую.
Кофемолка шепнула утюгу: "Нельзя её отпускать - очень плохая примета..." "Приведи назад", — быстро отреагировал утюг. Кофемолка рванула в переднюю и вскоре вытолкала в комнату упирающуюся подкову, которая всё же с гордым видом села за другой край стола, ей принесли чистую тарелку, приборы и бокал. Гости вновь расселись, но все молчали.
- По просёлочной дороге шёл я молча!.. - раздался из-под свисающей скатерти голос якоря. За столом начали нервно хихикать, опомнившаяся гармонь во всю ширь растянула мехи.
- И была она пуста и длинна... - стали нестройно подпевать гости. Из кухни принесли новые бутылки шампанского и водки - запели веселее, хлопнула одна пробка, другая... и припев покатился совсем дружно: "А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала!.."
- И неба было мало и земли-и-и!!! - громовым голосом дольше всех тянул якорь, а в конце поднялся и пожелал утюгу и гире "счастливого совместного плавания". На него зашикали и усадили на место.
Весёлая свадьба покатилась дальше. Со всех сторон слышались пожелания молодым:
- Счастья! Достатка! Любви! Тепла!
Улыбаясь, встал жених:
- Дорогие родственники и друзья! Чем-чем, а уж теплом я семью обеспечу, обещаю!
Все понимающе закивали и засмеялись. Гиря посмотрела в окно, а скатерть тихо вздохнула: она-то знала, что пожилой утюг гладит старательно, но греет слабовато...
12.Тропинка https://fabulae.ru/prose_b.php?id=88515
Ольга Вербовая https://fabulae.ru/autors_b.php?id=4454
Тропинка городского парка, что вела к пруду, считалась среди горожан необычной. Старожилы рассказывали, будто здесь всё время случались какие-то чудеса. Кто-то встречал на этой тропинке любовь на всю жизнь, кто-то менее счастливый пропадал без вести, чтобы через какое-то время появиться и не помнить о том, где пропадал.
Впрочем, всё это были только слухи, скорее придуманные для красного словца. Или навеянные необычным видом этой самой тропинки. Если, направляясь к пруду, посмотреть вокруг, можно было заметить, что правая сторона аллеи словно отстаёт от левой по времени. Зимой, когда по левую руку всё покрыто пушистым снегом, по правую стоят на голой земле скелеты деревьев. Летом же, когда слева всё зелено, справа только набухают почки. Весной снег не спешит сходить, когда по левую сторону уже вовсю бегут ручьи.
Впрочем, одиннадцатилетнего Колю Орехова эти необычные явления не особо волновали. Да и кто из здравомыслящих людей, скажите на милость, будет в наше время всерьёз верить в какие-то аномалии? Это место как нельзя лучше подходило для прогулок с друзьями после школы. Вот и сейчас, в погожий сентябрьский день, когда на левой стороне одетые в золото деревья бросали од ноги прохожим свои листья, а правая сторона зеленела по-летнему, Коля со Стасом и Димой увлечённо играли в догонялки. Он уже почти догнал Стаса, когда тот неожиданно свернул с тропинки.
