Коля не успел ни повернуть следом, ни затормозить, как с размаху врезался в непонятно откуда взявшегося прохожего.
Тому на вид было лет тридцать — тридцать пять, однако взгляд его говорил о том, что повидал он в этой жизни много чего.
— Извините, — проговорил Коля.
— Ничего страшного, — отозвался прохожий,
глядя на мальчика так, словно всю жизнь его знает. — Знаешь, что я хочу тебе сказать? Как бы трудно тебе в жизни не было, делай то, что велит сердце, душа и совесть. Делай несмотря ни на что.
И удалился, оставив мальчика в полном недоумении.
Однако через минуту странный прохожий был благополучно забыт, и мальчишки продолжали игру как ни в чём не бывало. И никто не думал о том, что ждёт его завтра.
Николай неспеша прогуливался по парку. Как давно он его не видел! Как давно не дышал этим дивным воздухом! Целых три года.
Столько судья ему дал за незаконное хранение оружия.
Осень уже вступала в свои права, окрашивая золотом листья. Но на правой стороне аллеи, ведущей к пруду, лето упрямо отстаивало свои позиции, поэтому там деревья оставались одетыми в зелёные шали.
С удовольствием глядя по сторонам, Николай не сразу заметил мальчишку, что бежал прямо на него.
— Извините, — пробормотал тот после того, как налетел.
— Ничего страшного, — отозвался Николай.
«Это же точь-в-точь я сам! — подумал он,
разглядывая мальчика. — А эти двое — Стас и Димка… Да, Колька, сейчас ты бегаешь, играешь с друзьями и не знаешь, что брата твоего уже нет в живых. И что скоро маму потеряешь».
Николай помнил, как, вернувшись домой, застал маму безутешно рыдающей, с похоронкой в руках.
«Гошенька! За что? Почему он? — кричала она. —
Будьте прокляты те, кто начал эту войну, кто послал туда моего ребёнка! Гореть вам в аду!».
Гибель старшего сына серьёзно подкосила её здоровье. И однажды ночью мать так и не проснулась. Так Первая чеченская война лишила мальчика двух дорогих людей.
— Знаешь, что я хочу тебе сказать? — Николаю хотелось хоть немного приободрить мальчика. — Как бы трудно тебе в жизни не было, делай то, что велит сердце, душа и совесть. Делай несмотря ни на что.
И не дождавшись ответа, поспешил уйти. Пусть мальчишка пока не забивает себе голову, пусть наслаждается последними минутами беззаботного детства, конец которому придёт уже сегодня.
«И вправду, какая-то аномальная тропинка, —
думал Николай. — Я уже второй раз встречаю здесь самого себя. И Дима Лену именно здесь встретил».
У них была любовь с первого взгляда. Жаль,недолго продолжалось счастье молодых. Только они успели пожениться, как Диму забрали в армию. А там — Вторая чеченская. Мало было властям одной — захотелось ещё поднять себе рейтинг за счёт «маленькой победоносной войны»! Дима погиб так же, как и Гоша, оставив беременную Лену вдовой.
Стасу повезло больше. Незадолго до того, как получить повестку, он, прогуливаясь по аллеи, исчез. Появившись недели через две, он утверждал, что отсутствовал всего два часа — разговаривал с бабушкой.
Последнего быть не могло, потому как бабушка умерла, ещё когда Стас пошёл в школу. Знакомый психиатр дал ему справку, которая и спасла его от призыва, а возможно, что и от гибели.
Самого Николая не призвали, поскольку, во-первых, он поступил в институт, а во-вторых, приходился родным братом погибшего героя Первой чеченской Георгия Орехова.
«Делай то, что велит сердце, душа и совесть. А ведь именно эти слова я слышал».
Сколько раз он потом говорил их сам себе! И делал. За это, собственно, и попал в тюрьму. Сколько раз ему как руководителю правозащитной организации настоятельно рекомендовали прекратить выступать против незаконного призыва и армейской дедовщины! Считай, открыто угрожали.
Боялся ли Николай этих угроз? Конечно, боялся, однако другие чувства, что были сильнее страха, подгоняли его вперёд. В конце концов, полицейские во время обыска в квартире подбросили ему оружие. Оружие. Ему, убеждённому пацифисту! Но даже сейчас, отсидев без вины, Николай ни в чём не раскаивался.
Погружённый в свои мысли, он чуть было не столкнулся с неспешно бредущем по тропинке седым стариком с палочкой. А заметив, отошёл в сторону:
— Проходите, пожалуйста!
— Спасибо, Коля! — улыбнулся старик почти беззубым ртом.
— Откуда… — начал было удивлённый Николай, но вдруг уловил в облике старика до боли знакомые черты. — Вы Орехов Николай Александрович?
— Да, это я, — просто ответил старик.
—Знаешь, что я хочу тебе сказать? Я всю жизнь боролся, и боролся не напрасно.
Главное — не сдаваться!
Сказав это, старик стал медленно, но верно удаляться. Николай не решался его останавливать.
— Главное — не сдаваться! — повторил он,провожая взглядом самого себя.
13.Проводник https://fabulae.ru/prose_b.php?id=130677
Светлана М. https://fabulae.ru/autors_b.php?id=12936
Мотя был с причудами, которыми грешат слишком чуткие люди. Поэтому иногда казалось, что с ним ладили бы даже черти.
Такими бывают бродяги, которым нигде нет покоя, или бомжи, не умеющие жить согласно катехизису дикого капитализма. Может, поэтому он и устроился проводником. Железнодорожные вокзалы, захолустные станции, незнакомые лица пассажиров, которые можно было разгадывать, и постоянное движение, напоминающее о себе ежесекундно мерным стуком вагонных колёс, наполняли жизнь относительным смыслом. Абсолютного смысла Мотя не находил ни в чём. Иногда ему казалось, что жить вообще незачем. Но расписание поездов, где он должен был находиться в строго определённое время, несмотря ни на что, переубеждало его и обязывало. К чему — Мотя не мог сказать точно. Но каждый раз выходил на смену, принимая доброжелательный и опрятный вид.
Ему хватало сострадания, чтобы не отворачиваться от пьющих и пропащих. И мудрости, чтобы жить, как праведник, зная цену всему, но однажды взглянувшему в собственную бездну.
У него доставало денег и времени на бессмысленные разговоры в тамбурах прокуренной плацкарты ночных поездов, в злачных местах, со случайными собутыльниками и сомнительными тёмными личностями. И смелости, чтобы однажды в конце-концов умереть рядом с вышедшей в тираж городской потаскухой, имени которой он, хоть убей, не помнил, и которая нечаянно составила ему компанию по дороге в ад.
Это был несчастный случай. Мотя попытался помешать этой малохольной, пребывающей в закумаренном состоянии, выйти из поезда на полном ходу. Впрочем, теперь это было уже не важно.
Когда седобородый апостол кивнул ему, как старому знакомому, распахнул перед странной парой хлипкую скрипучую калитку, увитую диким божественным виноградом, и тихо спросил, кивнув в сторону вчерашней шлюхи: «Твоя, Матвей?» — он удивился. Ворота должны были быть железными, крепкими, чтобы никто не сбежал.
Только потом вспомнил: врата в этот сад никогда не были прочными, поэтому ему всякий раз было так легко отсюда уходить.И , вспомнив об этом, согласился: «Да, она со мной. Моя...»
14.Пианист https://fabulae.ru/prose_b.php?id=118548
Юриэль https://fabulae.ru/autors_b.php?id=5459
Эта история не вымысел. В середине семидесятых годов я, шестнадцатилетний актёр вспомогательного состава (была когда-то и такая категория) выехал с гастролями по Приморскому краю. Города, посёлки и сёла. Дворцы культуры и убогие деревенские клубы. И вот в одном далёком, почти таёжном посёлке, после установки декораций оставалось часа полтора до начала спектакля. Актёры, в своём большинстве разбрелись по местным магазинчикам в поисках дефицита, коего в краевом центре не встретишь, а в посёлках особым спросом не пользовались. В помещение клуба осталось человек пять. Кто-то на массивном бобиннике слушал не совсем качественные, полу запретные песни так называемых «эмигрантов», не подозревая, что из этих эмигрантов были и не все эмигрантами вовсе. Но суть не в этом. Иные, как я, читал или просто дремал, устав от переезда по ухабистым дорогам. И вот в наше помещение неторопливо вошёл неряшливо одетый, грязный человек неопределённых лет, напоминающий, как сейчас бы сказали «бомжа». Стараясь не привлекать к своей персоне внимания направился к стоящему в стороне фортепиано. Молча провёл по нему грязной рукой, затем сел, молча заскорузлыми пальцами стал поглаживать клавиши. А затем…полилась музыка. Музыка…Кто-то выключил магнитофон. -Рахманинов, -произнёс ошарашенный радист Дима. Все с изумлением уставились на это нелепое зрелище. А человек играл. Не помню сколько это продолжалось. Затем он затих и словно что-то вдруг оборвалось, вернув нас в реальность этого захолустного Дома культуры. Скорее даже просто небольшого клуба. Словно какая-то пелена, пролетев над нами, окутала, унесла с собой, а затем грубо отбросила в реальность. Единичные слушатели опять разошлись по своим делам, а я подсел к странному пианисту.
-Простите, вы пианист? Человек, будто не понимая вопроса молча посмотрел на меня, затем словно очнувшись, скрипучим голосом произнёс; - был. Давно. Артист?
-Пока нет. Учусь только. При театре. Возможно, и буду.
=Это хорошо, -человек почесал свои давно немытые космы волос.-А зачем? Театр зачем? Разве трагедий и в жизни мало?
=Я не знал, что ответить этому странному человеку. А он продолжал. -Никто не знает зачем. И я не знал. Нет, знал. Увы, знал.
=Вы тут при клубе работаете?
Человек хихикнул. -Я? Разве похоже? Я не работаю. Я…тут…просто я тут. Поговорить не с кем. Вот вас тут увидел. Зашёл.
=Вы хорошо играли.
=Играл. Он посмотрел на свои грязные, скрученные пальцы левой руки. -Помнят. Всё-таки помнят. Всё помнят. Сигаретку не дашь?
Я протянул ему пачку сигарет.
=Хорошие. Парочку можно? Человек закурил, вторую сигарету как-то умудрился заложить за ухо под длинными спутанными волосами. Откуда ты? Ну, где жил?
Я ответил.
-А я раньше в Питере жил. Ну, Ленинграде. Да. Не веришь? Оттепель. Как затем говорили тогда была. При «кукурузнике». Ну, ты не помнишь.
=Помню, - обиделся я. Правда…
=Под стол пешком ходил, -опять захихикал он. -А я…столько надежд было… а потом… Я джаз играл, блюз. Ну, фарцевал немного. А где и как ещё пласты фирменные достать? То-то. Всё было и ничего не было. Так вот. Гайки завинчивать стали. Идеология. «Если ты играешь джаз, значит Родину продашь». Слышал такое?
=В «Крокодиле».
-А жизнь, она не журнальчик этот Она…Да что там…
Меня удивило несоответствие внешнего вида этого человека и его правильной речью, на фоне сплошного «чё» и «шо» местных аборигенов. А человек продолжал. =Да, стали закручивать. Не патриотично, тлетворное влияние. А у нас группа была. Сначала в кафушки перешли, затем в подвалы. Но народ шёл. Предупреждали, что под комсомол идти надо. Пару нужных вещей, идеологически выдержанных, а там и джаз проскочит. Но мы молодыми были, чуть тебя старше. Гордые. Прогибаться не будем. Прогнули. Особо не церемонились, если под нужную «крышу» не идёшь. Под тот же комсомол или в филармонию в лучшем случае. Но под контроль. Ты этого ещё не понимаешь. И мы не понимали. Сломали, разогнали. Кто-то на поклон пошёл и лобает где-то. Нашего администратора Эдика, даже посадили. За якобы «левые» концерты.
Я не знал, что на это ответить и просто молча стоял рядом. Я сопротивляться пытался. Ну как, по-своему. На квартирах играл, пока кто-то не донёс. На меня даже дело завели. За тунеядство и на год в психушку отправили. С тех пор. Сломали меня. Удрал. Подальше. С тех пор
