себе малолетнюю деревенскую девчонку.
- Симочка иди домой – она ей произнесла - Не стой тут. Что будет завтра, то и будет. Ничего уже не поделать.
Симка попрощавшись со слезами, выскочила за дверь амбара под свист немцев охранников. Побежала бегом в деревню. Было темно и надо было быть уже дома. А Варвара подошла к захлопнувшимся, вновь руками немцев охранников перед ней воротам амбара. Она посмотрела в щель дверей. В спину убегающей от амбара, в ночной темноте Симки Пелагиной.
Сейчас стало как-то необычайно тихо. Как раз по ночному. Только трещали в ночи сверчки.
Пока они сидели под замком в этом колхозном амбаре Варвара слышала как немцы вытаскивали сбитый Мессершмитт Шенкера из бурьяна. И грузили на платформу зацепленную на танк Т-III. И увозили из деревни. Она также слышала, как немцы, вели окапывание своих танков, готовясь к предстоящей атаке на Снежницы.
Было вообще, очень много беготни по всей деревне и шуму. А сейчас стало тихо. Даже стало, куда более, страшнее, чем было. Еще этой дикий страшный волчий вой с района болот. Он перепугал всех их детей рядом с ними. Они прижались к обеим матерям.
Сейчас Варвара Семина, как и Пелагея Зимина, думали о своих детях. Что будет завтра?!
Завтра их показательно, наверное, при всех селянах расстреляют или повесят. Всех, наверное, даже их детей!
Две сельские давнишние с детства подруги, прижав к себе своих детей, лежали в сене амбара. И думали о том, что их ждет завтра.
***
Хлыст, расставшись наскоро со своими подельниками по их совместно полицейской службе, пошел быстро в комендатуру. Он там и жил все это последнее время. В отличие от остальных, он предпочитал жить здесь под дулами охраняющих комендатуру автоматчиков.
Если тот же Прыщ жил с сельской местной бабой этой Любавой Дрониной, Дрыка, тот, где придется. Иногда по сеновалам разных домов. Ныне пропавший Жаба в доме своей почившей матери, то Хлыст предпочитал все же старую сельскую оккупированную немцами школу.
Он добазарился об житие в ней с оберполковником Гюнтером Когелем. И тот, вроде как, ему разрешил обитать по ночам в этой комендатуре. С условием конечно и на доверии. Что Хлыст будет нести внутреннюю ночную охрану комендатуры.
Теперь он ухлопал старосту деревни. И наверняка, его жена завтра прибежит сюда выяснять, где ее благоверный муж Серафим Кожуба. Начнет, может, на Хлыста жалобы катать. Они с ним давно не дружили. Часто до рукоприкладства даже ссорились. Да, и она его недолюбливала больше, чем других полицаев, как и многие в этой деревне. Они все за глаза говорили про него, что он откровенное дерьмо не лучше Жабы. И это было так.
Только он кроме прочего, еще был командиром жандармского полицейского их отряда на этой деревне.
И вообще надо было быть рядом с Когелем, так на всякий случай проинструктировать его о случившемся, ранее других, как они все договорились. И если, что свалить на кого-нибудь, из своих, чтобы спасти в первую очередь свою задницу от немецкого взыскания. Хлыст, подойдя в темноте к унтерофицеру который нес сегодня ночью охрану в школе, поздоровался с ним. И, получив разрешение, и обменявшись с немцем папироской, вошел в комендатуру. Немец, поморщившись, посмотрел ему в след и что-то сказав на немецком, своим двум охранникам с автоматами коллегам по службе отвернулся от Хлыста. Хлыст закрыл за собой входную дверь.
***
Они стояли у трех сосенок возле лесной землянки в темноте ночи. Командир партизанского отряда Ражнов Виктор и политрук Васюков Федор и еще один односельчанин Всеволода Артюхова, брат предателя старосты Серафима Кожубы Тимофей Кожуба.
Тимофей так и не знал о предательстве своего собственного родного старшего брата. Он бы, наверное, и не поверил в это, но факт вещь упрямая. И то, что Серафима ухлопали сами полицаи, наверное, все же лучший был выход в разрешении вылившейся проблемы и будущих между ними будущей вражды и семейных взглядов на вероятность политических разногласий.
Они все трое, окидывая взглядом в темноте у костров весь своей партизанский отряд, слушали внимательно селянина Снежницы Артюхова Всеволода.
- Надо выручать бабенок – сказал Артюхов Всеволод политруку Федору Васюкову и командиру партизанского отряда Ражнову Виктору.
Он обратился с этой просьбой к односельчанину Тимофею Кожубе, как к самому близкому на селе и доверенному человеку – Их завтра, наверняка расстреляют вместе с детьми или повесят. Надо их выручать.
- Что ты предлагаешь, Всеволод? – обратился к нему Ражнов Виктор.
- Я думаю - сказал, обращаясь к ним Всеволод – Надо несколько человек для похода сейчас ночью в нашу деревню. Я знаю, где немцы их спрятали. Там есть на краю села амбар большой для скотины. Вот там их с детьми и держат.
- Рано утром начнется наступление – тихо сказал Всеволоду Ражнов Виктор – Я думаю, не успеют. Мы их и отобьем. Как раз наши пойдут со стороны дороги с того края Снежницы. Амбар тот окажется первым на нашем пути, и мы их освободим. Попутно освободим, Всеволод. Не переживай за своих односельчанок. Мы их в обиду не дадим. А сейчас расходимся. И идем спать, пока горят костры и пока еще возле них тепло. Рано будет подъем и наступление. Надо выспаться перед боем. Иди к сыну, Всеволод. Он, наверное, заждался своего отца. И волнуется перед боем. Все решится завтра, Всеволод. Завтра.
- Завтра, Павел мы будем снова в своей Снежнице, но только без немцев. Завтра Павел. Завтра – добавил Васюков Федор.
- Нет, я не согласен - вступился за Всеволода Тимофей Кожуба - А, что, если они успеют раньше нас и порешат их прямо там в амбаре. А там еще и дети. Дети Пелагеи и Варвары. Я себе ни когда не прощу, если их убьют.
- Варвара с нами держала связь – сказал Всеволод – И тоже как, никак, помогала нам. Когда пришли фрицы в деревню, она, всегда рискуя собой и детьми, давала нам там в своем доме ночлег и еду - Всеволод настаивал - Да и сведения не хуже моего доставала о немцах. Даже из соседних селений. Это благодаря ей, мы знаем о танках и количестве пехоты в Снежницах. Она мне помогла до собрать эти, важные перед наступлением сведения. Иногда я даже прятал свои припасы у нее дома, пока полицаи не отняли у Варвары ее дом.
- Ладно, решено – ответил Всеволоду Ражнов Виктор – Завтра подготовим небольшой разведывательный отряд в деревню. И вытащим их из того амбара еще до наступления наших.
***
Дмитрий открыл свои заспанные глаза. Он просто спал. Спал крепким сладким сном. Каким спал в детстве. Сколько он проспал, он не мог знать. Может сутки, может больше. Но спал как ребенок. Такое было ощущение, словно заново родился.
Он вспомнил странный только, что приснившийся ему сон. Сон четкий до последней краски. Таких снов он не видел даже в детстве. Он почему-то видел один сплошной лес. Весь свой глубокий и ясный четкий сон он бродил волком по лесу. Именно волком. Он ощущал даже себя как волк.
Он бродил по лесу среди сосенок и берез. И постоянно выл куда-то вверх.
Он видел во сне луну и выл на нее. Зачем и почему ему не было совсем понятно. Было даже, как-то необычайно интересно ему в том странном сне. Все совершенно ново и даже жутковато.
Он не чувствовал себя совершенно человеком. А чем-то средним между тем и тем. Между волком и человеком. Кто он теперь был?
Дмитрий разговаривал на каком-то языке, совершенно не понимая его со всем, что его окружает. И этот мир отвечал ему. Как будто это говорил не он, а кто-то совершенно другой за него. Каждое растение и дерево этого леса.
Он видел странные тени. Много теней по всему темному затененному сумерками ночи лесу.
Дмитрий чувствовал, что ступает по мягкой болотной заросшей мхом и болотной растительностью почве своего теперь ночного леса. Он где-то на большом болотном острове. И эти черные лесные тени мелькают мимо деревьев и его где-то в стороне.
Он чувствовал свои ноги. Это были не ноги человека. Он посмотрел вниз и увидел ноги волка. Он шел прямо на этих ногах по лесу.
Дмитрий посмотрел на свои руки, то были не руки человека. То были руки оборотня. Да его руки, но руки зверя. С когтями длинными и кривыми на пальцах. Эти руки его заросшие густой серой шерстью, как и он весь сам.
Стало страшно, до дрожжи. Как он стал таким? Что случилось с ним? Он уже не помнил ничего. Он просто пробирался окруженный мелькающими тенями других оборотней волков по лесу. Ночному заболоченному лесу.
Ему вдруг вспомнилось, как все произошло до этого. Как он вдруг переродился. Переродился на том островке, где лежал с перебитой раненой ногой и умирал. Как случилось так, что нога его вдруг срослась. И исчезла прямо на его глазах рана и текущая на землю кровь. И он вдруг почувствовал жизнь. Жизнь вместо ожидаемой скорой смерти. Он видел и
чувствовал, как превращался в волка. Как менял свое обличие. Как менялось его тело и лицо. Как его человеческие зубы превратились в острые волчьи клыки. И рот стал пастью. Его уши заострились и стали как у волка.
Он смотрел на окружающие его вокруг живой природный мир волчьими своими зарождающимися глазами. Он даже чувствовал всю его окружающую природу этого места, которое он вроде как уже хорошо знал. Он слышал разные звуки. И они пугали его, оглушая еще непривыкший к ним слух Дмитрия.
Он ощутил всю боль своего перерождения. Когда тело все ломалось и перестраивалось. И все это в его том сне было ощутимо до жути и страшно было все то, что с ним происходило.
Под крик, кричащих на все болото ворон и кваканье лягушек, он корчился от этой боли, разрывая на себе одежду летчика. Сбросив все и изорвав это все в клочья своими теперь острыми кривыми животными зверя когтями.
Он вспомнил как схватить пытался свой летчика лежащий на земле ТТ, но не смог. Руки еще не слушались его. И он выронил пистолет прямо в болотную жижу, и тот утонул там.
Дмитрий помнил, как держал в
