хозяйке этого древнего хутора, отданный, теперь ей как для самой себя, так и для своей дочери.
И она приняла его. Приняла, повинуясь тому лесному Божеству, покровителю болотных волков. Приняла в свой дом под присмотром своей дочери. Он пришел к ней уже ночью. Слабый и измотанный. Он пришел как человек, совершенно голый и грязный. И обтерев его наскоро, она его уложила в постель.
На нем не было не единой царапинки, но он терял свои силы и умирал. Окрещенный слюною волка, он не протянул бы до утра.
***
- Все будет хорошо, мой волк, мой будущий хозяин леса - сказала она. И, улыбнувшись, она взвалила за руки теперь ослабевшее совсем тело Дмитрия на свои кажущиеся слабыми женские плечи. И понесла его на себе внутрь другого бревенчатого низкого от земли дома. Она повела его в баню. А он, забыл, снова как под гипнозом про все на свете. И даже не спрашивал, зачем ночью баня.
Дмитрий, что-то хотел пролепетать, но не получилось. Он только смотрел искоса помутненными вялыми, словно, пьяными глазами на эту лесную молодую красавицу, положив подбородок падающей от слабости головы на ее девичье молодое правое плечо. И прильнув своей левой небритой щекой к темно-русым сплетенным в длинную косу до самого гибкого пояса красавицы волосам, он смотрел искоса мутным вялым болезненным своим взором на лесную понравившуюся ему незнакомку. На такую же, как и ее дочь, которая встретила их двоих у самой бани. И шла теперь за ними сзади, подметая веником из березы их следы.
Они были действительно сильно похожи друг на друга. Почти на одно лицо, только волосы дочери были светлее матери. И сейчас, они вершили обе, старинный какой-то ночной обряд.
Дмитрий почувствовал жаркое женское тепло. Тепло от ее близкого молодого девичьего тела. Она была старше Дмитрия, но насколько нельзя было определить, но видно было, кто из них дочь, и кто мать по обращению друг к другу.
- Мети, мети и не смотри на нас – сказала она идущей следом за ними своей лесной волчице дочери.
И она обняла его как родная мать. Мать, которой он не видел с самого детства. Он не знал, что такое мама еще с самого малолетства. В какой-то степени он был еще ребенок. Хоть и был тогда еще военным летчиком. Дмитрий сохранил в себе, то детдомовское детство. И чувство разлуки он нес в себе всю жизнь. Вот почему, он так тяготел к детям, а они тянулись к нему. Дмитрию не хватало этого детства, которое он так до конца и не получил. Война его отняла у него совсем.
- Мама - простонал Дмитрий как к лесной той Богине у того большого болотного дерева, и обнял женщину волчицу – Мама. Я люблю тебя. Слышишь, мама?
- Я тебя тоже, мой сыночек - произнесла волчица и внесла его, поддерживая на вялых слабеющих ногах в предбанник самой бани. А ее дочь закрыла за ними дверь, войдя тоже внутрь бани, она выбросила веник через стоящую за баней ограду, произнеся какие-то странные полушепотом слова.
- Вот сюда, любимый мой - она нежно сказала Дмитрию, и посадила его на скамейку в банном предбаннике.
- Что ты делаешь, мама? - он, слабея все сильнее, спросил у нее.
И почему-то называл теперь мамой. Он вообще не соображал, что говорил теперь. И видел все мутно и не очень разборчиво. Все кругом плыло перед его глазами. Как у пьяного. И все переворачивалось с ног на голову.
- Надо смыть с тебя все прошлое, мальчик мой - ответила молодая ему девица волчица – Смыть прошлое и оставить настоящее.
- А какое оно, прошлое? – он спросил ее, уже плохо помня, что с ним было даже совсем недавно. Он забыл уже многое. И даже свое истинное человеческое имя.
- Мама - спросила волнительно, дочь мать - Он не умрет?
- Не умрет - ответила ей мать – Если не будешь задавать больше вопросов. Помогай быстрее. Надо успеть к стоячей Луне, сделать то, что сейчас делаем. Это нужно ей. Нашей Богине. И нашему Отцу. Раздевай его и сама раздевайся. Вода с волчьего лесного из под дерева ключа готова. Все готово для обряда.
Она усадила его на лавку в предбаннике бани и сбросила то с Дмитрия постельное пуховое одеяло, в котором он был весь закутан. И оголила его всего.
Ее глаза сверкнули желтизной и любопытством молодой женщины. И она сама начала с себя снимать все. Кокошник и в богатых и очень красивых узорах и вышивках девичий, похожий на древнеславянский, сарафан. Она была без нижнего совершенно белья. И босая, на ноги. Она расплела перед Дмитрием стоя в своей полной бесстыдной наготе, длинную толстую более темную цветом по сравнению со своей дочерью до пояса русую косу. И разбросала волосы, по своим женским плечам, обвесившись ими, как водная перед купанием русалка. И вскоре перед Дмитрием стояла совершенно голая молодая и очень красивая во всех смыслах слова девица. Вся совершенно голая и прямо перед ним. Сверкая над девичьей промежностью волосатым лобком и полными красивыми трепетными в дыхании с торчащими сосками грудями.
Ее молодая дочь, которая, тоже разделась, не стесняясь ни сколько присутствия мужчины. Такая же, невероятно красивая, как и ее мать, она тоже распустила свою более светлую длинную толстую косу. И также обвесилась вокруг волосами.
Она вместе со своей матерью волчицей, подхватили тоже совершенно нагого теперь Дмитрия под руки и приподняли аккуратно. Потащили с лавки и предбанника внутрь бани.
Дмитрий, почти уже потерял любой ориентир и в полумраке самой растопленной горячей бани то и дело терял сознание. Но его держали сильные чьи-то руки. Это были руки этих двоих голых безумно красивых молодых женщин. Он уже почти сознательно отключался. И не мог понять, что с ним происходит.
Одно только он тогда понял, что это она сделала. Она как-то повлияла на него. И сделала преднамеренно и специально. Ее тот волчий укус. Она вкусила его кровь. И впустила свое со слюной дикого волка в тело Дмитрия то, чем была сама. Впустила, что-то свое дикое и хищное. Пока неуправляемое и мучающее его. Это дикое и звериное, высасывало из Дмитрия всю его человеческую жизнь, и возрождала что-то иное. И не совсем человеческое.
Этот был обряд. Какой-то обряд или посвящение. Тайный ритуал. И они как жрицы выполняют его.
- Слюна моя может убить его, если не успеем – сказала мать волчица - С другими обращенными такого не было. Они либо сразу умирали в муках, либо перерождались сразу оборотнями волками. А этот, думая о своей смерти борется за жизнь сам, того не зная. Его тело человека сопротивляется мне.
- Он особенный – произнесла ее дочь.
- Да – ответила ей мать волчица – Так сказала наша Мать Богиня этого леса.
- Мама – уже еле слышно произнес Дмитрий, теряя еще раз на секунды сознание.
- Да, миленький мой - она ответила ему - Не уходи мы скоро. Мы успеем родненький мой. Успеем тебя привести в свой волчий дом. Успеем.
Она уложила Дмитрия на дощатый в самой бане настил.
- Закрой двери, дочка - сказала она дочери волчицы - И помогай мне. Он теперь наш, как сказала наша Богиня. Он теперь, как и мы тоже волк. Обращенный мною волк. И отец леса тоже принял его. Он теперь наша общая забота дочка. Наливай воду и давай веники. Нужно смыть с него все прошлое и человеческое.
***
Дрыка оставив Прыща, повернул снова к болотам. Пока стояла темная летняя лунная и звездная ночь, и надо было ему быть в назначенном месте. Он, осторожно пригибаясь своей высокой худощавой фигурой, спешил по высокому бурьяну в сторону Волчьего хутора. Его шинель черного цвета полицая с нарукавной белой повязкой «На службе у Вермахта» мелькала в темноте черным призраком по топи и по тропе, только ему одной известной еще с той поры, когда он стал на нее работать. Когда он обязан был ей волчице своей жизнью.
Она сказала ему явиться к ней. Его позвал опять тот призрак волка. Еще до этой болотной роковой для старосты их деревни охоты. Она тогда и шла к нему, да староста устроил в бурьяне на краю ее леса на нее охоту. Ей опять, что-то было нужно от него, и он не пререкался, а только выполнял, молча ее указания.
- Чертова лесная сука! – выругался про себя Дрыка в темноте болотного леса. Хлюпая сапогами по болотной жиже, он пробирался мимо берез и сосенок в полной практически ночной темноте. Дорогу он знал прекрасно и уверенно по ней двигался.
Вдалеке прогрохотал гром. Он заглушил прифронтовые выстрелы далеко от деревни, и сверкнула молния где-то на горизонте.
- Черт! - снова руганулся про себя вслух и громко Дрыка – Еще в ливень попасть не хватало.
На горизонте собиралась большая черная дождевая грозовая туча. Она стремительно шла на болотный, волчий лес, и на деревню Снежницы.
Дрыка спешил, как мог. Он не хотел попасть под дождь. И хотел успеть укрыться на Волчьем хуторе. Он брел, торопясь по болоту в темноте. И видел останки какого-то самолета. Оторванную рядом с болотной тропой крыльевую обгоревшую плоскость с вырванным шасси. И кусок хвоста со свастикой. Дрыка достал фонарик и стал светить на обломки самолета. Над головой закричали проснувшись в темноте вороны.
Это был Мессершмитт BF-109 F-4, того погибшего немца о котором говорил Когелю тот немец асс Шенкер. Но за ним никто никого не отправил на болота. Участь его была ясна при взрыве истребителя.
Дрыка увидел рядом почти с тропой самолетный двигатель. Здоровенный, почти полностью утонувший от тяжести в болоте. С загнутыми лопастями пропеллера.
- Вот ты, где небесная птичка - сказал Дрыка – Но я не буду про тебя говорить никому.
И оно было понятно. Иначе Дрыке придется все рассказать. И кто знает, как все для него закончится. Но одно ясно, что не в его пользу.
- Еще бы твоего ненароком хозяина летуна найти - произнес он и увидел черный огромный в ночи покрытый густой шерстью силуэт, стоящий передом к Дрыке у сосны, и рядом с болотной тропкой оборотня волка.
Из-под ног в этот же момент его вылетела спугнутая им сонная куропатка. Он напугался и выругался на птицу. Дрыка аж отшатнулся в сторону и чуть не провалился в болото. Он
