звезда!
А разве нет другого цвета? —
Нет! — только черная вода
Упала в травы до рассвета
И трижды землю обошла
Дождями, снегом, черным градом.
…Звезда над Припятью плыла,
И ангелы трубили рядом…
Август 2001г.
ЧУЖИЕ. Да разве мы чужие друг другу на этой Земле?
* * *
Какое дело до чужих
Чужим, по воле иль неволе
Мечтающим о лучшей доле
Лишь для себя — не для других!
Кто мы друг другу? Для чего
Мы рождены в одно столетье
Или в одно десятилетье?
И что есть наше существо?
Какая связь, какой магнит
Нас развернет лицом друг к другу,
Не даст тому замкнуться кругу,
Где алчность веру победит,
Где каждый — гол и одинок,
И вместе — тоже одиночки,
Дошедшие до низшей точки,
Где эгоизм — и царь, и бог!?
Чужим чужие ни к чему.
А кто своим своими стали?
И руку в страшный час едва ли
Подаст кто брату своему…
Январь 1989 г.
ШАНС. Есть ли у человечества шанс? Есть ли шанс избежать ядерную планетарную катастрофу, случись которая, стала бы уже бесповоротно последней на Земле? — Шанс есть, но именно — последний шанс. Если кто-то этого не понимает — жаль… Наш нездоровый мир болен серьезно и всегда, но шанс выздороветь у него все же остался. Мудрость сегодняшнего дня пока не совсем забыла мудрость вчерашних веков, и эта память отпускает человечеству последний шанс.
Вопрос в том: кто будет решать, как воспользоваться таким шансом?
Древнегреческий философ и писатель Сенека, воспитатель «кровавого» императора Нерона, прожил незавидную жизнь, плохо ее и закончил. Но подобные шансы для человечества он рассматривал еще и тогда, в первом веке нашей эры. Он пришел, в частности, к умозаключению, что философы могут предотвращать многие беды, но только истинные поэты способны преображать зло в добро, даже тогда, когда беда уже случилась. Поэты суть пророки, и если не прислушиваться к их словам, то шансы выздоровления человечества никогда не поднимутся выше точки кризиса…
ПРЕОБРАЖЕНИЕ МЕТАЛЛА
Износятся железные башмаки,
Изломаются железные мечи,
Заржавеют железные копья.
Износятся стальные башмаки,
Изломаются стальные мечи,
Заржавеют стальные копья.
Износятся бронзовые башмаки,
Изломаются серебряные мечи
И станут лучами золотые копья.
* * *
…Золотое солнце поднималось
Над металлическим миром…
Апрель 2001г.
ЭПИЛОГ. Эпилог прошлого, плавно переходящий в эпиграф к будущему: Чернобыль!
ЯРКОСТЬ. Люблю яркие, сочные цвета, какими дети обычно рисуют свои наивные картинки. Яркость радует! Яркий мазок хотелось бы нанести и в заключение моей повествовательной картины, не добавляя, однако, пестроты. Попробую – беру подходящие акварельные краски, гуашь, чистые кисти, наливаю воду в стакан. Заодно обдумываю сюжет для последней картинки, ищу вечно пропадающие очки. Нашла! Все, почти все готово. Почти… Вдруг слышу (откуда-то!) тихий ровный голос:
— Ты забыла про яблоко…
Мне послышалось? Конечно, я утомилась. Нет, не только что, а вообще...
Но голос раздался снова:
— Яблоко! Ты пропустила слово «яблоко».
Снимаю — или надеваю — очки, оглядываюсь. Вижу перед собой на подоконнике в цветочном горшочке финиковую пальмочку, подаренную нам недавно подругой моей дочери. На самой нижней веточке под жестким узким листочком висело бледное розовое яблоко. Вокруг основания пальмы уютно расположился небольшой зеленоватый змей, почти сливающийся по цвету со стволом растения. Он мягким кольцом окружал классическую композицию, являясь ее самостоятельной частью.
Я почти не поверила своим глазам!
Змей усмехнулся:
— Зря не поверила. Вот он — я. Вот оно — яблоко.
Мне стало совсем не по себе, я и забыла, что собиралась делать. Змей пододвинулся поближе ко мне вместе с пальмой:
— Делать тебе ничего другого не надо. Ты написала слово «Я», но это был совсем не я. Потом перед словом «Яд» нужно было написать про яблоко.
Чувство юмора подмигнуло мне из броской рекламы на обложке лежащего на столе журнала, и мне стало легче принимать все как есть. Я ответила в тон:
— Но яблоко уже было раньше, когда было слово «Ева»: Ева взяла у змея яблоко соблазна и вкусила его... Да и про змея у меня уже было.
Змей насторожился, но ласково размяк и прошептал с шипящими ударениями:
— Но там было совсем другое яблоко. И змей был — другой.
— Другое яблоко? Да быть такого не может. Все яблоки такого рода одинаковы, а уж змеи…
Змей взволновался, покрылся золотистыми пятнами, резко покачнул цветочный горшок. Пальма задрожала кончиками узких листьев.
— Ты ничего не понимаешь в змеях! Что ты вообще про меня знаешь?!
…Что я знаю? В самом деле… Что происходит? Я хоть что-нибудь — понимаю?
— Тебе и понимать ничего не надо. Тебе надо... довериться мне. Пришло такое время. Настало мое время — подарить тебе яблоко.
— Да не нужно мне ничего!
— Но ты знать этого не можешь! Никогда не знаешь, от чего приходится отказываться, пока не убедишься, не разберешься…
— Да я уже сто лет назад в этом вопросе разобралась. Это Ева не дала себе труда разобраться с яблоком…
Все более распаляясь, змей захватил крепкой петлей своего кольца горшочек с пальмой, чуть не рассыпав верхний слой почвы на яркую обложку журнала:
— Но ведь это — совсем другое яблоко. Как ты не понимаешь?! Другое, другое, не сомневайся. Это — твое яблоко, оно — только для тебя!
— Для меня? А то — для кого было?
— То было для Евы, и только для нее. Забудь о нем. У тебя есть свое яблоко, ведь оно выросло у тебя в саду.
…В саду? Всякая логика полностью исключала возможность того, что происходило в данную минуту с живыми и неодушевленными предметами в моей комнате. Все это несерьезно, неприятно, странно. Какое-то подозрительное яблоко, какой-то бутафорский змей, и все это вместе взятое… Еще вчера ничего такого здесь и близко не было, да и вот только что… не было тоже!
Не было? Не серьезно? Может — и не страшно?
…Змей стал раздуваться, играя легкими искорками и увеличиваясь в размерах. Единым пружинистым движением своих колец он отбросил пальму в гаснущий прямоугольник окна, и на ребристом окончании его хвоста осталось одно яблоко. Он близко-близко придвинулся ко мне, опрокидывая на столе все мои баночки и коробочки. Кисточки капали красками в воздух и застыли короной вокруг его головы.
— Да это яблоко здесь было всегда, и я был всегда. Отведай яблоко!
— Зачем?
— Да ты узнаешь, зачем.
— Но я и так знаю.
— Нет, ты не можешь знать. Это — необыкновенное яблоко, и никто еще не вкушал таких плодов. Пришло твое время — угощайся. Я-то знаю, ты ведь фрукты любишь!
Да что же это?! Он… все знает… и не такой уж он игрушечный!
— О, я полностью настоящий и натуральный! Яблоко — бери!
— Да зачем оно мне?
Зеленый сноп искр почти ослепил мне глаза, расползающаяся масса колец окружала меня наступательной волной… Скрипучий гнусавый голос собрал все свои ласковые нотки в корявое арпеджио и шепеляво загнусавил, преодолевая искрящееся нетерпение гнева:
— У тебя есть все, и только его тебе и не хватает! Твои глаза раскроются шире, твои уши будут слышать тоньше, ты будешь творить с легкостью, и твои творения достигнут окраин вселенной. Твои богатства опустят всех на колени. Твоя красота ослепит мир. Ты станешь…
Я закрыла уши руками и зажмурила глаза крепко-крепко, отключая черный наркоз. Для меня никогда не существовало соблазнов. Как можно громче крикнула, чтобы и ему, и мне было слышно хорошо:
— Замолчи, сгинь! Мне ничего не надо!
На секунду все умолкло, но тут же острия змеиной чешуи со всех сторон вонзились в меня ошеломляющими остриями вопроса:
— Зачем ты пишешь этот словарь?
А-а-а… Так вот что ему нужно! Острия вонзались все глубже и глубже. Ужасно больно! Своего наркоза мне уже не хватало… Змей шипел и обжигал укусами:
— Зачем тебе сдался какой-то словарь?! «Чернобыльский словарь человечества»! — Какой там словарь? Какого человечества? Да никакого человечества не существует. Каждый — сам по себе, никому нет дела ни до кого, кроме как до себя. А ты? Посмотри на себя, во что ты превратилась, занимаясь пустым делом! Какой тебе толк от этого? Откажись от него и прими мое предложение. Тебе еще не поздно согласиться. Бери яблоко!
Не открывая глаз, я как можно отчетливее произнесла:
— Ни за что!
……………………………………………………………………………..……………
Мое сознание затаилось в этих словах, других слов я уже не помнила.
Слова плыли и исчезали, предметы отодвигались и растворялись постепенно.
Я все забыла… забыла… забыла…
Не было ничего — ни раньше, ни прежде — никогда.
Не будет ничего — ни потом, ни в будущем — никогда.
Только сейчас, только тепло, только покой и нега…
…Мне уже не страшно? Я медленно открываю глаза — зрение и слух возвратились ко мне. Я не верю, отказываюсь верить… Окно моей комнаты светилось мутно-зеленым светом; шелковые шторы колыхались в ритме чудесных звуков музыки. Высокие своды потолка распустились алмазным цветком многоярусной люстры, и каждый лепесток цветка повторял звучание мелодии упоения. Фейерверки полутонов и ярких красок сочетались с изумительными звуками.
