Солёный ветер

сердитый  на  Абрама  и  на  себя  за  то,  что  рассердился  на  него.  После  обеда  и  на  следующий  день  Абрама  никто  не  видел.  Если  Абрам  срывался,  то  потом  трудно  выходил  из  запоя.  Ларион  умел  улаживать  такие  скользкие  дела, и  у  него  выходило  всё  гладко,  если  не  считать  недовольных  разговоров  в  бригаде. 
Когда  Абрам  появился  с  утра  на  работе,  как  ни  в  чём  не  бывало,  полный  энергии  и  желания  работать,  Андрей  ни  словом  не  обмолвился  о  происшествии  и  чувствовал,  что  это  тяготит  Абрама,  привыкшего  к  громким  скандалам  с  Ларионом  и  к  словесным  перепалкам.  Отсутствие  и  того,  и  другого  выбивало  бригадира  из  привычной  колеи,  вносило  беспокойство  в  душу,  чувство  вины,  которое  раньше  Ларион  выбивал  из  бригадира  «хорошей  взбучкой»,  после  чего  инцидент  считался исчерпанным,  и  Абрам  мог  чувствовать  себя  искупившим  свою  вину.  Сейчас  его  никто  не ругал. Его  это  угнетало,  чему  Андрей  в  душе  весьма  радовался,  не  имея  другой  возможности  наказать  провинившегося.  Тем  более,  он  знал,  что  Абрам  помнит  про  конец  месяца,  когда  он  придёт  подписывать  ведомость  на  премию,  которой  Андрей  обещал  его  лишить.  Ведь  КТУ – это  и  есть  премия.  Коэффициент  Трудового  Участия.  Ставишь  в  ведомости  «ноль»  вместо  «единицы»  и  тот,  кому  он  поставлен, может  не  ждать  премии  за  месяц.  Но  всё  прошло  не так,  как  хотел  Андрей  и  предполагал Абрамов  в  ожидании  своей  участи.  Когда  в  конце  месяца  они  вдвоём  оформляли  протокол  на  премию,  у  Андрея  в  последний  момент  не  поднялась  рука,  не  повернулся  язык  влепить  Абраму  «ноль».  Всей  бригаде  он  проставил  полную  премию  и  подписал  ведомость.  После  него  ведомость  молча  подписал  Абрам.  Тот  никак  не  ожидал  такого  поворота  событий,  ожидая  обещанной  ему  участи.  Подписав  ведомость,  он  молча  выскочил  из  конторы  мастеров.  Его  не  наказали,  и  это  было  для  него  неразрешимой  загадкой,  подобно  шоку.  Андрей  понял  это гораздо  позднее,  когда  Абрам  сам  признался  ему  в  этом. 
                                                                        8
Виталя  Лукашов  не  обманул  насчёт  камбалы.  Она  оказалась  удивительно  вкусной  в  жареном  виде  и  оказалась  весьма кстати.  У Вали  заканчивалась  практика  в  те  дни.  Камбала  получилась  царским  угощением  на  их  прощальном  ужине,  который  совпал  со  встречей  Нового  Года.  Летом  у  Вали  должны  быть  выпускные  экзамены, но  Андрей  увиделся  с  ней  раньше,  в  мае,  после  рождения  сына  там,  на  Урале,  в  родном  городке.  Это  стало  событием,  перевернувшим  ещё  раз  всю  его  жизнь. 
Телеграмму  о  рождении  сына  он  получил  в  последний  день  апреля.  Первомайской  демонстрации  в  их  маленьком  посёлке  не  было.  Все  заводчане  постояли  на  митинге,  что  проходил  перед  памятником  Ленину  на  центральной  площади. Настроение  у  всех  было  под  стать  погоде, праздничным,  весёлым,  накричались  УРА-А-А!!  и  разошлись  за  праздничные столы.  Андрей  знал,  что Абрам  сразу  после  митинга  ждал  всех  своих  ветеранов  бригады  у  себя  дома.  Он  накрыл  стол  по  поводу  награждения  его  орденом  за  трудовые  успехи. Накануне  Абрамов  ездил  во  Владивосток  с  целой  делегацией  от  завода  и  на  праздничном  заседании  крайкома  ему вручили  награду.
За  день  до  митинга,  в  последний  рабочий  день,  Андрей  устроил  банкет  для  своей  бригады.  Мужики,  узнав  о  рождении  сына,  не  отставали  от  него  весь  день, пока  он  не  согласился.  Народу  было  много,  и  мероприятие  решили  провести  на  природе,  на  склоне  покрытых  зеленью  сопок,  недалеко от  общежития,  за  крайними  домами  посёлка.  Кругом  была  живописная  природа.  Внизу, у  подножия  сопок,  простирались  бескрайние  просторы  океана.
  Его  комнатка  не могла  бы  вместить  всю  компанию.  Всё прошло  дружно  и  весело.  Поэтому  на  митинге  у  Андрея  болела  голова  после  вчерашнего,  и  мысли  были  совсем  не  о  празднике.  А  всё  потому,  что  кто-то  из  парней,  он  даже  не  помнил,  кто  именно, спросил  его:  "Поедет  он  или  нет  забирать  сына  из  роддома?"  Скорей  всего,  вряд  ли    такая  мысль  смогла  бы  прийти  в  трезвую  голову,  понимающую  тот  факт,  что  речь  идёт  о  семи  тысячах  километров.  Кто-то  сдуру  ляпнул,  а  он  сейчас  вспоминал  эти  слова,  и  они  бередили  его  душу,  подогреваемую  снаружи  тёплым  весенним  ветерком. 
Он  вспомнил  ходившую  среди  курсантов  училища  легенду  о  том,  как  старшекурсники,  вернувшись  с  удачной  плавпрактики  из  заграницы,  на  спор  летали  в  ноябрьские  праздники  в  Москву  попить  пиво.  Что  и  говорить,  любителей  погусарить  в  курсантской  среде  хватало. Эта  легенда  очень  походила  на  правду.  Авиабилет  до  Москвы  стоил  сто  пятьдесят  рублей.  Для  моряка  загранплавания  это были  не  деньги. 
  Андрей  вдруг  вспомнил,  что  Ларион  тоже  был  среди  приглашённых  к  Абрамову,  значит,  он  сейчас  у  него  дома.  Мысли  его  лихорадили  голову.  Телеграмма  в  кармане  не  давала  покоя.  Если  бы  не  вчерашние  слова,  слетевшие  с  чьего-то  пьяного  языка,  своей  головой  он  никогда  не  додумался  бы  до  такого,  он  это  понимал.  Ноги  сами  понесли  его  к  дому,  где  жил  Абрамов.  Если  бы  он  не  знал  его  адреса,  то  ничего  бы  и  не  было.  Но  он  знал.  Поднявшись  на  второй  этаж,  Андрей  долго  звонил  в  дверь.  За  дверью  было  шумно.  Дверь  открыла  Нина,  жена  Абрамова.  Он  поздравил  её  и  попросил  вызвать  Лариона.  Увидев  Андрея,  Ларион  удивился: 
- Ты  тоже  к  Абрамову? Чего  опаздываешь? -  Но  Андрей  перебил  его: 
- Нет,  я  по  другому  вопросу,  -  он  замялся.  -  Тут  такое  дело… .  У  меня сын  родился.
  -  Слышал.  Поздравляю, -  похлопал  его  по  плечу  Ларион. -  Так  просто  не  отделаешься.  Когда  мастерам  накрывать  стол  будешь  за  сына? 
Но  Андрей  говорил  о  другом: 
-  Слушай,  Леонидыч,  у  меня  отгулы  есть.  Разреши  мне  отлучиться  на  несколько  дней  домой  слетать.  Хочу  сына  из  роддома  встретить.
  Глаза  у  Лариона  округлились  за  стёклами  очков: 
- Ты  сдурел? 
Но  Андрей  пробормотал,  из  последних  усилий цепляясь  за  надежду
 -  Что  такого?  Самолётом  всего  шесть  часов  полёта  и  на  месте.  Я  быстро.  Туда  и  обратно,  пока  майские  праздники. 
Он  сам  не  понимал,  как  его  язык  осмеливается  выдавать  эти  авантюрные  слова.  Ларион,  оправившись  от  удивления,  смотрел  на  него  другими  глазами:
 -  У  меня  две  дочки.  Могу  тебе  только  позавидовать, -  махнул  он  рукой. -  Ну,  раз  такое  дело,  даю  тебе  три  дня.  Время  пошло.  Чтоб  на  четвёртый  день  был  на  работе! -  Он  повернулся  и  скрылся  за  дверью,  вернувшись  к  застолью.  Позже  Андрей  чувствовал  себя  виноватым  перед  Ларионом,  который  рисковал  больше,  чем он,  давая  своё  согласие. 
Андрей  не  чуял  под  собой  ног.  Он  кинулся  в  общежитие  и  вскоре  был  на  пристани,  где  успел  на  дневной  паром  до  Владивостока.  У  него  не  было  никаких  шансов  на  успех,  но  он  не  думал  об  этом,  пока  ехал  шестьдесят  километров  в  автобусе  от  Владивостока  до  аэропорта.  В  кассе  он  сходу  купил  билет  на  самолёт  до  Новосибирска  и  вечером  уже  летел  в  самолёте.  Летом,  чтобы  купить  билет  на  самолёт  в  отпуск,  приходилось  за  месяц  записываться  в  очередь,  и  каждый  день ходить,  отмечать  свою очередь.  Весной  он  ни  разу  не  летал. 
От  Новосибирска  за  час  долетел  до  своего  городка  на  маленьком  самолёте  местных  авиалиний.  Стоя  на  пороге  роддома,  Андрей  не  мог  не  понимать,  что  всё  получилось, как  в  сказке,  и  эту  сказку  он  сотворил  своим  безрассудным  поступком.
  Когда  нёс  в  руках  от  роддома  до  такси  большой  свёрток  из  толстого  одеяла,  перетянутый  голубой  лентой,  внутри  вдруг  что-то  шевельнулось.  Он  от  неожиданности  чуть  не  выронил  свёрток  из  рук,  напугавшись: 
- Ого!  Он  там  шевелится!  -  Всем  стало  смешно,  а  Андрей  в  этот  миг  понял,  что  там,  в  этом  кульке из  одеяла  шевелится  новая  жизнь,  за  которую  он  в  ответе  на  всю дальнейшую  жизнь.  Он  почувствовал  себя  отцом. 
Всю  свою  предыдущую  жизнь  он  шагал  по  ней,  как  по лестнице,  перешагивая  с  одной  ступеньки  на  другую. На  каждой  из  них  он  находился  уже  в  другом  качестве. Сначала  школьник,  потом  курсант,  потом  мастер.  А  теперь  он  -  отец.  Это  не  просто  ступенька,  это  постамент  на  всю  жизнь.  Как  знать,  понял  бы  Андрей  это,  почувствовал  бы,  не  окажись  он  в  тот  день  у  двери  роддома?
Проведя  два  дня  дома  и  успев  вкусить  все  прелести  бессонных  ночей  молодых  родителей,  Андрей  улетел.  Но  получилось  долететь  только  до  Новосибирска.  Билетов  во  Владивосток  не  было  на  двое  суток  вперёд.  Аэропорт  Толмачёво  в  любое  время  года  напоминал  забитый  до  отказа  пчелиный  улей,  из  которого  все  рвались  улететь  во  все  стороны.    Андрей  купил  билет  с датой  вылета  через  три  дня,  дал  телеграмму  Лариону  и  вернулся  обратно  к  семье  ещё  одним  сюрпризом.  Обратная  дорога  заняла  больше  времени.
Надежды  Андрея  оправдались  в  том  смысле,  что  Ларион  не  оторвал  ему  голову  за  его  задержку.  Более  того,  за  это  время  ему  ставили  в  табеле  рабочие  дни,  единственно,  на  проходной  жена  Абрамова  подмигивала  ему,  намекая  о  том,  что  несколько  дней  не  видела  его  на  проходной.  Андрей  торопливо  проскакивал  мимо  неё. 
Вернувшись  на  завод,  Андрей  вдруг  почувствовал,  что  видит  всё  иными  глазами.  Рождение  сына  всё  перевернуло  в  его  голове.  Его  не  покидала  мысль,  что  ему  надо  будет  везти  Егора  сюда,  а  ведь  родина  его  там,  где  он  родился  и  где  родился  он  сам.  Эта  мысль не  покидала  его  и  вызывала  внутренний  протест.  Он  каждую  неделю звонил  жене  по  междугородней  связи. Несмотря  на  рождение  ребёнка,  она  сдавала выпускные  экзамены  и  собиралась  ехать  к  нему.  В  письмах  и  разговорах  он  убедил  её  в  том,  что  никуда  ехать  не  надо.  Он  сам  вернётся  домой,  на  свою  родину. 
Что  он  будет  там  делать,  чем  заниматься  -  это  не  занимало  его  голову  абсолютно.  Мысль о  возвращении  вытеснила  оттуда  все  мысли,  весь  здравый  смысл,  которым  он  до  сих  пор  руководствовался.
  Всё  лето  он  ждал  отпуска,  чтобы  уехать  и  не и вернуться  из  него  на  этот  завод,  на  этот  берег,  обдуваемый  солёными  ветрами  океанских  просторов.  Он  уже  сдал  в  комиссионный  магазин  свой  телевизор  и  отдал  квитанцию  Мажуге,  чтобы  тот  переслал  ему  деньги  на  его  новый  адрес.