Ночь на Ивана Купалу

В глухой  деревушке на Смоленщине, хозяйка хаты, где Анисим остановился на постой, в мыслях помянула ведунью Евдокию, живущую в  дальнем лесу и обладающую силой чудесной. Как стало понято  из  мыслей хозяйки, Евдокия умела изгонять из детей  хворь, да заживлять  раны у  людей.
Анисим  разговорил  хозяйку  и  та поведала:
            – Евдокия за версту чует, кто и зачем к ней идёт. Если по делу, то человек найдёт её избушку, а ежели из простого любопытства.  Ввек не отыщет, она умет глаза отводить и не любит  любопытных бездельников!   
Анисим удивился. Привык за время дороги к второстепенной роли женщины. На постоялых дворах они молчаливые, покорные прислужницы. А здесь в глуши, вдали от проезжих дорог, он от крестьянки лесовухи, услышал резкое суждение, которое можно принять на свой счёт. Переночевал, оставил хозяйке серебряную монету, не жалко  дать и золотую но, вспомнив тошнотворный запах крови, идущий от  золота, ларец открывать передумал, а  в карманах  он по  укоренившейся привычке держал  мелочь и  серебро, подарок  Белунка, которое  постепенно  убывало.
Выехал за  околицу, отпустил  повод, дал возможность коню самому выбрать  тропинку. Они веером  разбегались от проплешины, вытоптанной на краю села.
Конь, по своему,  по лошадиному разумению, выбрал одну из  множества троп, и мерно  шагая меж сосен,  углублялся в лес.
Палило  полуденное солнце. Прямые лучи заливали ярким светом поляны, заросшие кустами малины, в воздухе насыщенном  влажными испарениями, стоял густой запах  ягод. 
– Дождя бы, ягод много, а грибов  маловато. –    Мысли шли из гущи кустарника.
Остановился, прислушался. В зарослях кто-то находился. Тишина стояла звенящая. Анисим понял, что слышит мысли сборщика ягод. 
– Неужто я сподобился  мысли медведя понимать? –  И  тут  он углядел в кустах, нечто тёмное и лохматое.  Заросли зашевелились, и из них вылезла женщина, не молодая, но и нестарая, на голове чёрная косынка, повязанная по-киевски, на пояснице тёплый платок. Вот он и ввёл  Анисима в  заблуждение, через тот пуховый платок, широкая, женская задница,  медвежьей спиной показалась. 
          – А эта чертовка действительно глаза отводить  умеет! Невольно подумалось, и тут Анисим понял,  перед ним Евдокия, о которой упоминала хозяйка  хаты.  Небольшие  морщинки вокруг глаз выдавали  возраст, но, молодые синие глаза, это  скрывали. Если смотреть только в глаза и не обращать внимания на бесформенную фигуру. То вылезшая из кустов баба казалось бы  молодухой, а быть может, только хотела ею казаться?
                – Ну, Ирод скаженный, выпужал! Подъехал сучком не хрустнул. Так ты милок, можешь  старую бабушку до сраму напугать!  Много ли  нам старушкам  надо, спужалась, да  и  обделалась,  как  тогда  в  лесу  быть-то? –  В произнесенной фразе, Анисим уловил насмешку. Сказанные слова расходились с мыслями. В голове у Евдокии шла  усиленная работа. Она прекрасно видела, что этот непонятный человек приехал к ней.  У него какой-то интерес  к её персоне, которого она не могла понять.  Это её настораживало.
– Я к вам за помощью, бабушка Евдокия. 
В голосе Анисима тоже можно  услышать усмешку. Вид колдуньи не соответствовал сложившемуся образу.
На поляне под вековыми  соснами, открылась взору вросшая в землю избушка.  Из замшелой крыши, как надломанный зуб торчала труба. Как бы предваряя вопрос  о жилище, Евдокия пояснила:
          – Лесником в этом краю дед мой служил, из всей лесниковой семьи  одна я осталась. Ставить в деревне избу,  сил нет, так и доживаю  век, бобылихой. Не ходят тут мужики, может, кого и уговорила бы у меня остаться.  Анисим вроде как засмущался!
          – Ты не красней щеками как девица! Я тебе в матери гожусь.  Годков бы тебе больше,  не скоро бы ты отсюда уехал. По этой самой причине мужики  ко мне не едут, боятся, что из леса не вернутся.   
Бабы со своими житейскими неурядицами прибегают. Молодухам надо мужика возле юбки удержать, дабы не гулял, не пил да её горемыку не бил. Или у деток хворь, какую убрать. Либо соперницу разлучницу наказать, хворобу наслать, всё это дела житейские, а тебя добра молодца ко мне какая корысть привела? 
Не  объясняя  причины  приезда, привязал  коня под  небольшим,  замшелым  навесом, надел  ему  на  морду  торбу  с  овсом: пусть пожуёт и  чуток  остынет, напою  его    позже. Глядя  на  колодец подумал  Анисим. Подошел к  избушке,  и  странно  заробев, не  решался ступить  на  крыльцо. Евдокия, пригласила  в хату,  усадила Анисима за стол, выставила  угощение. Малина, свежая в туеске берёзовом, да несколько сухариков в деревянной, резной хлебнице.
              – Не обессудь гость, другого  нет. 
Усевшись напротив, уставилась на Анисима синими глазами. От её взгляда, лавка под задом  казалась раскаленной, спокойно усидеть на одном месте он не мог, поёрзал немного, да и встал на ноги. 
– Что-то загостился я у вас, поеду  далее.   
          – Ой! Да куда ты на ночь глядя в тёмный лес, заблудишься ненароком. Оставайся, переночуй, утро вечера мудренее. Баню ради тебя топить не буду, а лохань воды себе сам  нальёшь. Ополоснешься перед сном. Да не бойся,  я тебя за ночь не съем!
Анисим понял,  что эта неопределённых лет ведьма  насмехается над ним.  Душа  взбунтовалось.
–  Меня никогда не уличали в трусости!  Ну, коли  приглашаете,  пожалуй,  останусь.
–  Да уж сделай милость, останься, не то с глупости заночуешь в лесу. А в грядущую ночь, людям не сведущим  ночевать в нём опасно. У нас тут не только малина  да земляника растёт, папоротник на чудных полянах  произрастает.  Сегодня наступает ночь Купалы. При  той жаре, что эти дни стоит, папоротник должен расцвести,  вся нечисть  это знает и у заветных полян собирается.  Попадешься кому из них, тебя если не сожрут, то юродивым точно сделают, а это хуже смерти! Так, что милок поешь, что Бог послал, обмойся и укладывайся спать, не до тебя сегодня бабушке.
        Встав из-за стола, она чем-то погремела у печи, которая занимала почти пол хаты, зашла за занавеску и более не появлялась.
Анисим вышел на двор, проведал коня, кинул ему  большую охапку сена из  стоящего  неподалёку стожка. Глянул в быстро чернеющее небо, на котором  уже заискрились звёзды, зевнул,  зашел в  нутро избы.
Тишина стояла мёртвая.

Сунул  пожитки под лавку, улёгся, подложив под голову шапку. Сапоги с намотанными на голенища портянками, стояли в стороне, дабы  ядреным духом не портили сна. Ночь пролетела минутой. В оконце пробивался серый свет, дверь раскрыта настежь, на пороге лежала куча  тряпья, из-под которой раздался тихий стон. Анисим вскочил с лавки и как был босым, подбежал к двери.
То, что в сером свете утра казалось кучей тряпья, оказалось Лесничихой.  Видно,  что из последних сил добралась Евдокия до порога. Из прерывистого стона  разобрал слова:
          – Ну, теперь и помереть  можно,  сподобилась я, победила всех!
Анисим затащил в  избу Евдокию и  ужаснулся; через всё лицо тянулись  глубокие борозды. Сквозь запёкшуюся кровь виднелись кости черепа.  Глаз болтался на жилке, удивлённо разглядывая  щёку, в другом глазу, едва мерцала жизнь. Одежда исполосована в ленты, сквозь прорехи виднелось тело, покрытое рваными ранами, в которых пульсировала начинающая чернеть кровь. 
В голове Анисима прозвучал голос, резко, будто хлыстом щелкнули слова:
          – Надень на неё монисто, помоги, это тебе зачтётся! 
Анисим не раздумывая, кто это им командует? Выдернул из-под лавки  мешок и, высыпав содержимое ларца на стол,  взял в руки золотое монисто.    Застегнул,  надел  на шею умирающей Евдокии.  Стон  прекратился, дыхание  выровнялось, раны затянулись. 
  Глаз, который болтался на щеке, как-то сам собою втянулся на место и принял правильную форму.
            – Ты меня услышал, или сам догадался?  –  Вновь прозвучал голос.
Анисим глянул по сторонам, на  Евдокию. На её лице виднелись  едва заметные царапины, и лишь  одежда, залитая кровью, говорила о том, что это Анисиму  не померещилось.
          – Услышал.– Мысленно ответил он неизвестно  кому.       
        –  Я забыл, что у меня есть это монисто.
– Пусть ведьма часа два проспит, а ты пока  она не очнулась, расстегни и убери в ларец этот «Дар судьбы» иначе она  его тебе не отдаст, а убивать её,  у тебя  духу не хватит.
– Почему это не хватит?   
        – Она к вечеру превратится в молоденькую девушку и оставит тебя здесь, вернее ты не сможешь из-за своего дурного благородства покинуть её. А  она не твоя судьба,  эта чертовка  вторую сотню лет доживает. На, что тебе старуха, когда молоденьких девчонок много. Найдешь невесту, женишься, детишек наплодишь. Эта  детей не родит, она смолоду этого, неумела, не дано ей от Бога.
  – Ты кто такой, откуда меня знаешь?
  – Так мы с тобою с детства знакомы, или забыл?
              – Не помню  я тебя, в детстве мы не разговаривали.
  – Потому не разговаривали, что ты меня не слышал, Братья близнецы помогли, они тебя научили  мысли понимать, а я просто пугал, дабы ты в отцов ларец не лазил!
Анисим вспомнил закуту и чувство страха, которое одолевало,  когда он нашел ларец.
    – Ты  непугливый был, злобился как волчонок, а страх в тебе  отсутствовал.
    – Так ты всё время у ларца находишься?
    – Всегда! Понимаешь, я как-то  узнал, что  этот  ларец из себя кровь людскую источает, а, что может быть слаще? Вот и пристрастился, других  любителей прочь  отгонял. Нахожусь вот у ларца,  как привязанный пёс, жизнь  нескольких ваших поколений изучил. Не позавидуешь этому оброку, что на ваш род наложен. Ты, как  я понял, поставил  цель, выяснить причину  наказания.  Вот выполни  моё желание, а я тебе в благодарность помогать буду.
Просьба  моя  простая: не обматывай  ларец  вонючим  исподним, а я могу  тебе быть собеседником, не всё же тебе  с конём разговаривать, так и сумасшедшим стать недолго.
Снимай скорее  монисто, Евдокия сейчас очнётся! Ходил я ночью за ней, смотрел, как ведьмы  и  оборотни меж собою за  цветок дрались. Наша ловчее других оказалась, унесла с собою цвет папоротника, вон на пороге лежит.
Анисим  глянул, там валяется что-то скукоженое невзрачное, похожее на засушенную лапу хищной птицы.  Протянул руку, дабы поднять с пола, но голос предостерёг:
                – Не делай этого, кто сорвал тот в руки и возьмёт, если ты прикоснешься, тебе худо будет! Снимай  монисто, не то баба себя не признает.                                                       
Анисим склонился над лежащим телом и  удивился.  Перед ним  лежала приятная на вид, молодуха, дышала ровно. На щеках играл румянец.  Ни малейшего намёка на рваные раны
      – Расстегни украшение, снимешь  монисто не расстегнутым и  она вновь в старуху оборотится.
Анисим подсунул руку под голову  ведьмы и расстегнул несложную  застёжку. Поднялся с колен,  решил положить его в ларец, где оно всегда лежало, но передумал. Взял гаманец и опустил в него монисто и повесил гаманец на свою шею. Сгрёб со стола монеты на  место и положил ларец в мешок, не обматывая тряпьём!
Евдокия поднялась с пола, удивлённо оглядываясь, подбежала к порогу, схватила лежащую на нем «лапу» и скрылась за занавеской. Чем-то прошуршала и тут же вышла, глянула в открытую