который пропал.
– Ясное дело – он, больше некому, – сразу решил Григорич.
– Да-да, – согласился Игорь, – скорее всего, это он и есть. Заодно и бумажник мой прихватил, сука чернявая. Ничего, я его найду, в этом можно не сомневаться. А пока хотелось бы …
– Простите, любезнейший! – перебил его бас. – Но почему бы вам, или даже нам всем, не обратиться в милицию? Мы и так потеряли уже больше часа. Вы ведь милиционер только в прошлом, и никакими полномочиями не располагаете? Было бы логичнее …
– Заткнись, – спокойно сказал Игорь.
– Что?!
– Заткнись. В милицию я звонил, но они будут только утром. Завтра их, конечно, напрягут и на более высоком уровне, так что борозду пропашут, как следует. А пока, для порядка, не помешало бы отвести подозрения от всех остальных. Кроме меня, конечно. Вот, с тебя, баритон, и начнем. Расскажи, чего это ты вчера рванул скорую вызывать, и не прихватил ли с собой чего-нибудь?
– Ваши подозрения глупы и беспочвенны, – возмутился бас. – Девушке было плохо, а вы со слесарем еще обниматься бросились. Я вообще сюда спускаться не хотел, меня Диана Борисовна упросила. И я более не намерен говорить с вами в подобном тоне.
– Ладно, ладно, остынь, тенор. А ты, пацан, что скажешь? Ты, кажется, тоже куда-то бегал.
Я пожал плечами.
– Бригадир послал за фонариком. Он же сам потом и скрипку в футляр спрятал, уже когда я здесь был.
– Не ее! – не выдержал Игорь. – Этот козел простую скрипку в футляр сунул!
– Ты попросил, я спрятал, – не обидевшись, буркнул Григорич. – Я в них не разбираюсь. Зато я никуда не выходил, полное алиби.
Игорь только вздохнул и повернулся к кушетке, на которой сидели Муся и мамаша.
– Так и быть, баб пока не трогаем, – решил он. – А то опять скорую вызывать придется.
– Ага, точно! – подскочил Григорич. – Доктора проверить надо! Он же, бля, скрипку прихватил, и специально не разрешил девочке репетировать, чтобы подольше не обнаружилось, чтобы побольше времени выиграть. И саквояжик у них с санитаром – будь здоров! – в него три скрипки сунуть можно.
Игорь только фыркнул.
– Доктора с санитаром потрусить – не проблема. Если это они, в милиции расколются за момент. Только не кажется мне.
– Значит, это Жорка, сучок поганый, скрипку спер! Это же ясней ясного! – резюмировал Григорич. И – бумажник твой, и – ее. Мол, воровать, так воровать. Что ты тут, Баран, воду варишь, время даром теряешь?
– Самое смешное, – скривил улыбку Игорь, – этот твой козел не соображает, что этот инструмент – не кобыла с базара ворованная. Без паспорта, без заключения экспертизы продать ее невозможно. А все это – у Константина Прокофьевича, под десятью замками. Ладно, пока все свободны. А мне всю ночь предстоит дозваниваться из этой украинской дыры – в швейцарскую, – грустно прибавил он, – сообщать плохие новости.
– А на каком языке? – спросила Муся.
Игорь повернулся к ней.
– В машину, – внушительно сказал он. – Обе, быстро в машину!
Проходя, Муся опустила глаза, но коснулась моей руки.
Мы с Григоричем возвращались домой по ночному городу: первые три квартала нам было по дороге.
– Скорее бы Жорку поймали – повторял Григорич. – Пока скрипку не нашли, ребята будут душу из нас трясти, чтобы перед Пальцевым выслужиться. Милиция – крепкая рука.
¬– Вы в милиции свой, вам бояться нечего, – заметил я.
– Бояться должны все! – отрезал Григорич. – И в театре на нас косо смотреть будут: вроде, не воры, но рядом проплывали.
Вдруг он переменил тему.
– Что, Женька, девочку цепляешь? Ладно, не верти, сам вижу. Девочка неплохая, при всех делах, и молоденькая, в самый раз. Да, бля, там есть за что ухватиться, – добавил он мечтательно. – Но при такой мамаше, мой тебе совет: держись от них подальше. А то, не успеешь, бля, опомниться – опа-на! – и привет, ты женат. Значит, добраться до любой другой – только рискуя жизнью. Учти: с таким бабьем шутки плохи, я их, бля, за километр чую. Ищи лучше попроще, вровень себе – без концертов и скрипок.
Только подходя к дому, я нащупал в кармане так и не отданное Мусе кольцо.
Назавтра оказалось, что концерт в Запорожье отменен, и мой ангел с мамашей и Игорем уже улетел в Москву.
Кольцо так и осталось у меня. Я безрезультатно звонил в московскую справочную, в филармонию, еще куда-то.
Несколько раз меня вызывали в милицию для дачи показаний – сначала одного, потом с Григоричем и с басом. Интересовались моим правозащитным прошлым и отношениями с Мусей.
Но постепенно случай с пропавшей скрипкой становился историей.
3.
Пару месяцев спустя у Григорича был День рождения. Отметив дату в кругу сантехника, слесарей и рабочих сцены, мы спустились в мастерскую. Именинник был еще вменяем, то есть в опасном состоянии “недопил”.
– Вот же, бля, ну ни хрена не осталось! Хоть бы еще две капли! А ты, Женька, мог бы проявить уважение, сбегать к “Аланову”.
Бежать под дождь за бутылкой мне совсем не хотелось, однако и предлога не бежать не находилось.
Но тут щелкнул селектор.
– Женя? Поднимайся бегом в приемную, тебя – к телефону. Только побыстрей: это из Москвы.
“Муся!? Кто бы еще звонил мне из Москвы? Неужели она нашла телефон театра? Хотя это совсем нетрудно. Она сама мне звонит! Может, что-то случилось?”
Я взлетел по лестнице, заскочил в приемную, схватил трубку.
Солидный мужской голос сразу показался мне знакомым.
– Евгений? Отлично! Добрый вечер. Узнаешь?
– Конечно. Вы – Игорь. А скрипка нашлась?
– К сожалению, пока нет. Но я по другому вопросу. У Облома сегодня День рождения, точно?
– Да, я могу его позвать. Только он уже принял.
– Это ясно, звать не надо. Передай от меня привет и подарочек. Там, у вас, на шкафу, есть картонная коробка с каким-то хламом. Не выбросили еще? Ну и отлично. В ней мой подарочек Облому. Скажи, чтобы был здоров, и все такое.
– Может, все-таки позвать его?
– Не надо, не хочу лишние сопли распускать. Ну, бывай!
К концу разговора я подумал, что могу спросить его о Мусе.
Но, вспомнив Мусино: “Не трогайте меня!”, промолчал.
– Скажи, чтобы в другой раз звонили тебе домой – тут не переговорный пункт! – любезно напутствовала меня секретарша.
Вернувшись в мастерскую и все еще думая о Мусе, я решил не разыгрывать спектакль и, передав привет от Игоря, достал из ящика на шкафу заветную чекушку “Смирнова”.
Радости именинника не было границ.
– Ну, Женька, видишь, как оно получается? Только появилась жажда – и вот, пожалуйста! Что ни говори, а есть Бог на свете! Какой, все же, Баран молодец! Вот парень, бля – чистое золото. Учись о людях заботиться! Милиция – плечо друга!
Он мгновенно вскрыл бутылку и наполнил два стакана.
Я видел происходящую в нем борьбу между стремлением поглотить желанную жидкость и счастьем любования наполненным стаканом.
“Вырубится – тащить его домой не буду”, – настраивал себя я.
Впрочем, и у меня, после выпитого портвейна, самоконтроль немного ослаб.
Чем, отчасти, и объясняется случившееся.
– Ну, давай, бля, за все хорошее! – скомандовал Григорич, быстро уступив в борьбе с самим собой, и, держа стакан, добавил: – Чтобы не в последний раз!
Ему ответил щелчок селектора и раздраженный голос секретарши:
– Последний раз! Женя, беги: опять Москва на проводе.
Я поставил свой стакан.
– Гони! – махнул рукой Григорич. – Может, он еще чего нам на память припрятал.
Я, не спеша, поднялся на два этажа.
Секретарша уже стояла в дверях и показывала мне на часы.
Я взял трубку.
– Добрый вечер … это Муся.
– Да! Да, конечно, я тебя узнал. И очень рад слышать. Как ты?
– Так … случайно увидела телефон вашего театра, и решила позвонить … просто спросить, как дела.
– Дела: лучше не бывает, потому что мой ангел меня не забыл. Как ты вообще? Играешь или еще воюешь со скрипкой? Я нигде не мог найти твой телефон.
– Я сейчас говорю с чужого, так что не могу долго.
– Хорошо, только скажи мне твой номер, и я буду звонить. Подожди, я найду ручку.
Схватив ручку со стола, я записал номер на ладони.
– Расскажи хоть немного, как ты?
– Ничего, все по-прежнему.
– Мама все еще давит на тебя?
– Уже нет, она болеет. А скрипку Гварнери так и не нашли. Пальцев нас больше не спонсирует, Игорь от него ушел. Все, пока.
– Ты – мой ангел. Я тебя люблю.
– Да … и я тоже.
В отличие от Игоря, Муся ничего для Григорича не припрятала. Пришлось возвращаться с пустыми руками.
Хотя, нет: на левой был записан номер телефона ангела.
За время моего отсутствия оба стакана опустели.
– Извини, Женька, так получилось, – оправдывался Григорич. – Спирт – вещь летучая. Незаметно как-то выпилось, само собой.
Вообще-то водку я не любил, но попробовать импортную, а, тем более, знаменитого “Смирнова”, хотелось, просто из интереса. Подняв свой стакан, я вылил в рот несколько оставшихся капель.
– Да, дружок, пятьдесят два – это, бля, не шутка, – рассуждал именинник, – Я ж, бля, ровесник Высоцкого и культа личности. Пережил войну и целину, и … что там еще было?
– Дело врачей.
– Точно: дело, бля, врачей и усатых усачей.
– Палачей.
– Палачей!? – Григорич вдруг покраснел и переменился в лице. – Ага, так ты, сука, значит, что – опять стал борец за свободу? Только не сомневайся – о тебе, продажная рожа, все известно. Милиция – зоркий глаз. Все твои похождения, демонстрации, письма и контакты, бля, с иностранцами строго зафиксированы. Так что, Женька, боись: скоро оттепель кончится, и – все, капец! Все твои правдолюбы и пидоры-демократы – вот они, под рукой. Так что сиди и не воняй.
– Сам не воняй, – почему-то сказал я.
– Что? – Григорич приподнялся на стуле. – Что ты вякнул?
– То, что ты слышал. И о тебе тоже все известно, – сказал я следующую глупость. – Сам скрипку спер, а на Жорку свалил.
Я мгновенно пожалел о сказанном, но …
Мы оба были пьяны. Я – гораздо меньше (в основном, от разговора с Мусей); Григорич же выдул такое количество, что мне хватило бы раза на три. Я часто видел его пьяным, видел и злым, но сейчас он казался совсем невменяемым.
– Ты, бля, сука продажная!
Я молча поднялся и оглянулся на дверь.
Григорич поймал мой взгляд и неожиданно снова переменился. Он сел за стол, положил голову на руки и даже улыбнулся.
– Ну, и что же тебе, бля, известно? – спросил он уже совсем другим – мирным, почти приятельским тоном.
– Да ничего особенного, – отмахнулся я.
– Сядь, Женя! Сядь, не боись! И что ты, бля, обо мне знаешь?
– Да тут же козлу все ясно, – не выдержал я. – Или твои менты еще тупее, или не захотели тебя под статью подводить.
– Ну, ну, фраер, не темни! Раскрой карты, глянем расклад, – снова улыбнулся Григорич.
– Расклад самый простой. Скрипочку в футлярчик кто спрятал? Кто вместо Гварнери обычную скрипку в серый футляр сунул?
– Ну, и куда же я этого Гварнери дел?
– Да неважно, может, в электро-шкаф положил.
– Так мы ж там смотрели!
– Так ты ж ее успел перепрятать! Вообще, для капитана милиции сработано грубо. И темноту ты устроил. Электромагнит в углу шкафа, о котором я спрашивал – реле времени. Ты его на отключку света настроил. И куда он из шкафа исчез – не знаешь?
– Женька, Женька, ну что за херню ты несешь? Стал бы я о эту скрипку пачкаться, друга своего, Игоря, под монастырь подводить? И откуда мне было про нее знать, и еще время загодя настраивать? И она ж без документов – просто деревяшка. Кто, бля, за нее
