то одно, то другое, казалось, что пробовал понемногу, но в конце обеда, когда появился Фриц, его тарелку убрали полной. Я заметил, что, поднося ко рту вилку, он еле заметно морщился.
Я сказал, что Фриц появился только в конце обеда. За столом мы обслуживали себя сами, а он лишь тихо унёс собранную Мартой посуду и передал ей чашки и всё, что полагалось к чаю. Сам он не подходил к столу и даже не входил в комнату, а оставался в дверях, и я мог это только приветствовать. Вид его глаз и кожи вокруг глаз был способен надолго лишить аппетита каждого, кто к нему не привык. Жаль, что я сидел лицом к двери, а не спиной. Мне пришлось большим усилием воли прогнать мысль, что этот человек готовил еду собственными руками, которые, наверное, не менее безобразны, чем его лицо, и вряд ли были в это время в перчатках.
- Спасибо, Фриц, - поблагодарил барон. – Ты нам больше не понадобишься. Марта сама уберёт со стола. Через полчаса принеси мне в кабинет то, о чём мы говорили.
Генрих добросовестно перевёл и эти слова, хотя они были обращены только к слуге. Он сделал это по привычке, приноровившись к своей роли посредника, и сам спохватился, что слишком уж безукоризненно исполняет свои обязанности.
Барон делал вид, что пьёт чай, но не стал притворяться, что пробует вкусный пирог, по кусочку которого нам раздали. Выждав для порядка ещё немного, он извинился, сослался на работу и оставил нас одних.
- Не стесняйтесь, друзья, и ешьте, - сразу оживился Генрих.
Он принял на себя роль хозяина и, не спрашивая, хотим ли мы добавки, положил нам на тарелки ещё по куску пирога.
Я был наслышан о немецкой бережливости, но либо это мнение о нации было сильно преувеличенным, либо мой друг был счастливым исключением.
Марта засмеялась. Как же она преобразилась! Робость не исчезла полностью, но теперь это была живая девушка, а не почти безгласная тень, не решавшаяся сделать лишнее движение. Она принялась расспрашивать меня о доме, особенно о сёстрах. Её очень интересовало, как живут у нас девушки моего круга, как одеваются, что им дозволено делать, а что считается предосудительным. Не знаю, прав ли я, но мне почудилось, что она хотела бы оказаться на месте одной из моих сестёр.
Когда разговор коснулся качества обеда и я его похвалил, я счёл уместным задать вопрос:
- Почему ваш дядя почти ничего не ел?
Мне было неловко употребить полное отрицание, поэтому я сгладил смысл высказывания.
Марта порывисто оглянулась и с испугом посмотрела на дверь, но там никого не было. Генрих изумлённо уставился на сестру.
- Что с тобой, Марта?
- Нет-нет, ничего. Просто мне показалось… Вы ошибаетесь, Джон, дядюшка ел. Он всегда ест очень мало.
- Тем, что он съел, не накормишь и котёнка, - возразил Генрих. – Я бы на такой диете умер от голода.
Упоминание о диете навело его на догадку.
- Может, у него больной желудок? – спросил он. – Я давно замечаю, что он как будто не может есть.
Девушке был очень неприятен этот разговор. Она прятала глаза, опускала голову и то и дело поглядывала на дверь.
- Уверяю тебя, Генрих, что с дядюшкой всё в порядке, - сказала она. – Может, в его возрасте мы будем есть ещё меньше. Раз он считает это достаточным и при этом здоров, то нам волноваться не о чем. Лучше расскажите о вашем путешествии. Вам понравилось у нас, Джон? Я читала про англичан, что они очень чопорные, не знаю, насколько это справедливо. Может, и вам немцы показались недостаточно вежливыми?
- Нет-нет, - запротестовал я. – Ваши соотечественники очень дружелюбны. С самого приезда в Германию я удивлялся, что мне встречаются только приятные люди, а в этих местах, пока мы шли к замку, с нами все так радостно здоровались, словно мы свои.
- В какой-то мере, - согласился Генрих. – Я всё-таки изредка сюда наведываюсь. Наверное, меня запомнили.
- В сельской местности у людей нет других интересов, кроме как наблюдать за соседями, - добавила Марта. – Я уверена, что и окрестные жители не пропускают ни одного прохожего.
- Незаметно, но тщательно его осматривают, а потом несколько дней гадают, кто он, откуда, куда и зачем идёт, - подхватил её брат. – А уж если в замок пришёл гость, то это событие послужит темой для пересудов на полгода.
Марта немного обиделась за такую характеристику половины своих соотечественников.
- Думаю, что в любой стране, и в Англии тоже, деревенские жители занимаются тем же.
- Конечно, - подтвердил я. – Поэтому моя средняя сестра хотела бы жить в большом городе. Там люди не зависят от пересудов соседей. Мне самому надоело, что каждый знает, куда я иду и что делаю.
- Думаю, можно раздёрнуть шторы, - сказал Генрих, потому что в комнате стало уж слишком темно.
Девушка вновь пугливо оглянулась.
- Незачем, - решила она. – Уже вечер, солнце скоро зайдёт. Лучше зажечь свечи.
Она проделала это очень мило и ловко, но лишь в том канделябре, который был ближе к нам. Чуть помедлив, она зажгла ещё две свечи в соседнем канделябре. Очевидно, здесь экономили на всём.
Мы проболтали больше часа, а потом Марта спохватилась, что надо убрать со стола. Она встала и сообщила:
- Обед был слишком поздним. Он мог бы считаться ужином, но всё-таки ужин будет, хотя и очень лёгкий. Мы всего лишь доедим этот пирог. Надеюсь, вы не против, Джон? Мне бы не хотелось лишний раз утруждать Фрица. Но если вы считаете, что этого мало…
- Нет-нет, - запротестовал я. – Мне достаточно. Я мог бы обойтись и без ужина.
- Но всё-таки мы выпьем чай с пирогом, - твёрдо проговорили Марта, словно пытаясь кому-то что-то доказать.
Чтобы не мешать, мы с Генрихом пошли в мою комнату. Мне бы хотелось расспросить своего друга о многом, прежде всего о непонятном испуге его сестры, о её манере постоянно оглядываться на дверь, но я не решался об этом заговорить, а Генриха сейчас больше интересовали сведения о бывших школьных товарищах. Но какое ему было до них дело, ведь он с трудом их вспоминал? Я заподозрил, что он пытается занять меня хоть этим и отвлечь от нежелательных разговоров.
Но выбранная им тема оказалась неблагодатной и иссякла довольно быстро. Я не стал задавать вопросы, которые, как я думал, неприятны моему другу, и мы заговорили о всяких пустяках.
- Однако нас прервали, - спохватился Генрих. – Я показал тебе замок, а потом нас позвали обедать. Я не успел спросить, каковы твои ощущения. Эти заброшенные залы ещё не навеяли тебе сюжет для твоей будущей книги?
- Пока нет.
- И никакого впечатления? – разочаровался он. – Ты так любишь проводить время на кладбищах, что у тебя, наверное, притупились чувства. А я-то надеялся поразить тебя старым немецким заброшенным замком! Он, конечно, не совсем заброшен, но если сделать вид, что забыл о нескольких жилых комнатах сбоку, можно принять его за заброшенный. Эх, ты! Я от тебя такого не ожидал! Но, может, это я отвлекал тебя своей болтовнёй?
Он высказал правильную мысль, но мне было неловко ответить утвердительно.
- Наверное, у меня сегодня было слишком много впечатлений, - сказал я. – Дорога, новые лица. Я не успел проникнуться атмосферой тайны.
- Тогда мы с тобой завтра совершим ещё одну экскурсию, но уже ближе к вечеру, чтобы тебе не мешал яркий солнечный свет, а были лёгкие сумерки. И я клянусь, что буду или молчать, или говорить только по существу и шёпотом.
Я не был труслив, поэтому сейчас же спросил:
- А здесь запрещено выходить ночью из комнат?
- Нет. Можно выходить, когда заблагорассудится. Дядя тебе сказал, что здесь можно ходить где угодно и когда угодно, но только не по его комнатам. К ним вообще лучше не приближаться, чтобы дядя не заподозрил, что ты хочешь тайком туда заглянуть. Он слишком трясётся над своими древностями и боится, как бы их не повредили.
- Тогда почему бы не совершить экскурсию ночью? Представляешь, как это будет здорово? Мы крадёмся по тёмным залам, и одинокая свеча еле-еле освещает нам путь. Углы полностью тонут во мраке…
Генрих поёжился.
- Какие углы? При одинокой свече ты не разберёшь, где углы, где двери, в какой части зала ты находишься. Да ещё споткнёшься о кусок штукатурки, и твоя единственная свеча погаснет. Куда тогда идти? Как? Вытянуть вперёд руки и двигаться наугад? Хорошо, если не упадёшь и не поломаешь себе что-нибудь.
- Можно зажечь несколько свечей, - уступил я.
- Удивляюсь тебе, Джон! Я почти не верю во всякие призраки и прочую чушь, но и то даже представить не желаю, что расхаживаю там ночью. Мне и в этой части замка с наступлением темноты становится не по себе. Я вон даже на всякий случай запираю свою дверь. А ты напичкан разными суевериями, изучил магию…
- Это слишком сильно сказано, - запротестовал я. – Читал про это, рассматривал формулы, знаки, но ни разу даже не попробовал применить свои знания. Колдовские обряды достаточно сложны. Нужно очень хорошо их усвоить, чтобы решиться на такое самому, без помощи опытного мага…
Мне послышался лёгкий шорох, и я резко повернулся к двери, подумав при этом, что повторил сейчас привычное движение Марты.
- Что случилось, Джон? – удивился Генрих.
- Не знаю. Мне что-то почудилось.
- Это неудивительно после твоих рассуждений. Ты не только на меня, но и на себя нагнал страху. Не хватает ещё, чтобы сюда заглянул Фриц. Советую тебе взять с меня пример и запирать на ночь дверь.
Мне стало не по себе.
- Разве он может войти?
- Не думаю. Он сознаёт своё уродство и не докучает людям. Ты ведь заметил, что он не появлялся в столовой, пока мы обедали, а пришёл лишь забрать посуду. Но я не знаю, как он поведёт себя с гостем. Вдруг он решит оказать тебе особую честь и посмотреть, не нужно ли тебе чего? Каково будет увидеть спросонок его глаза и закрытое платком лицо?
Я невольно содрогнулся и с беспокойством спросил:
- А он не появится ночью в заброшенной части замка?
Генрих недоверчиво посмотрел на меня.
- Неужели ты собираешься туда идти?
- Попытаюсь.
- Я не думал, что ты такой смелый. По-моему, среди моих знакомых не найдётся ни одного, кто бы на это решился. Недаром про англичан говорят, что они хладнокровные. Ты совсем не боишься?
Похвала приятна только тогда, когда она заслужена, а я не хотел присваивать себе качеств, которых не имел.
- Боюсь.
- И всё равно хочешь идти? – недоумевал Генрих. – Я этого не понимаю.
- Боюсь, что не сумею тебе объяснить, - проговорил я. – Сначала мне показалось просто интересным, волнующим, чуть жутковатым побывать там ночью, но потом ты заговорил о темноте, которая меня там ждёт, о всяких мистических ужасах и, особенно, о Фрице. И вот тогда я по-настоящему испугался. Но чем больше я боюсь, тем сильнее мне хочется преодолеть свой страх.
- Джон, скоро я буду тобой восхищаться, - признался Генрих.
- Восхищаться тем, что я такой трус? – переспросил я.
- Восхищаться тем, что ты способен преодолеть свой страх. Если я чего-то боюсь, то я попросту это не делаю, а ты поступаешь наоборот.
- Я же ничем не рискую, раз здесь не водятся привидения. Мне надо лишь не испугаться собственного воображения.
- Воображение рисует картины более кошмарные, чем появление самого призрака, - назидательно проговорил Генрих.
- Мы этого не знаем, пока не увидим хотя бы одного призрака, - возразил я. – А их здесь точно нет?
- Я ни о чём таком никогда не слышал, - ответил мой друг и примолк, что-то соображая. – А они могут жить в заброшенной части замка сами по себе, не пытаясь попасться на глаза живым,
