Но если бы дядя не видел, как всё произошло, слугу могли бы обвинить в том, что он убил хозяина в отместку за увольнение.
- Это было бы ужасно, - подтвердил я. – Могли бы казнить ни в чём не повинного человека.
- Да, это была бы роковая ошибка следствия, - согласился Генрих, употребив выражение, доказывающее, что он готовится стать юристом. – Но из-за того, что отец расшиб себе обо что-то голову, этот камень теперь неразрывно связан в моём воображении с его смертью, несмотря на то, что на самом деле он к ней не имеет отношения.
Теперь и я смотрел на безобидный, в сущности, камень с опаской, словно эта глыба могла переместиться отсюда в комнату, где умер отец моего друга, подкатиться под голову падающего человека и сейчас же убраться на своё место между двумя деревьями. А Генриху, до этого казавшемуся мне жизнерадостным весельчаком, я сразу же приписал неотступное горе, тайно терзавшее его из-за неизвестности, вызвана ли смерть отца сердечным приступом или ударом об оставленный не на месте предмет, не окажись которого отец бы не умер. Такая неизвестность и особенно извечное «если бы» способны отравить человеку жизнь.
Но Генрих не позволил мне довести печальные мысли до какого-нибудь конца, потому что повёл меня дальше и вскоре уже с весёлым смехом рассказывал о забавном случае, произошедшем с ним недавно. Он вновь превратился в симпатичного тучного немца, довольного жизнью и уверенного в себе и своём будущем.
- Завтра я познакомлю тебя с Мартой, - вновь вернулся он к своим заботам. – Я ведь тебе говорил, что она мне не родная, но я с раннего детства привык считать её сестрой, и даже не двоюродной, а родной сестрой. Ты увидишь, какая она славная девушка. Жаль, что ты не знаешь, какой она была весёлой и беззаботной прежде. Она мне напоминала птичку.
- У птичек полно забот, - вставил я не совсем уместное замечание.
- Конечно, - согласился он, рассмеявшись. – Гнездо, птенцы, ловля для них всяких мушек и червячков. Но если отвлечься от этого, то непоседливая птичка-певунья кажется весёлой и беззаботной. Вот и моя сестра казалась мне такой птичкой. А сейчас это печальная девушка. Не пугайся, Джон, но я считаю, что ей будет очень полезно на время в тебя слегка влюбиться… Нет-нет! У меня никогда и мысли не возникало вас поженить! Просто это послужило бы для неё хорошим лекарством. А потом, когда ты уедешь, она забудет о своём увлечении, но уже оживёт. К сожалению, я для такой цели не гожусь: и я вижу в ней только сестру, и она видит во мне только брата. Здесь нужен кто-то третий. Зато потом её легче было бы изымать из замка, выводить на люди и потихоньку знакомить с молодыми людьми.
Сначала его план испугал меня, хотя прежде я и рисовал себе ожидающую меня в замке возвышенную любовь, потом мне показалось обидным убеждение Генриха, что влюблённость Марты, если она возникнет, будет всего лишь временной и после моего отъезда быстро забудется. Почему меня нельзя полюбить по-настоящему? Чем я хуже какого-нибудь Фридриха или Иоганна, которого мой друг наметит для своей сестры? Моя семья не из бедных, весьма уважаема. Разве я не гожусь в мужья девушки-сиротки, которую из милости вырастил дядя Генриха? Таким образом, ещё не познакомившись с Мартой, я уже воспылал ревностью к несуществующим пока соперникам.
В тот день Генрих больше не упоминал ни о сестре, ни о дяде. Зато увиденный нами опрятный и, должно быть, совершенно безобидный домик вызвал столько разговоров о призраках и вампирах, что их хватило бы на классический английский особняк с недоброй славой. Мой друг сначала развлекался, придумывая бестелесных жителей этого хорошенького домика, отравляющих существование настоящим хозяевам, но я-то привык относиться к таким явлениям серьёзно, много читал на эту тему и могу смело считать себя знатоком в этой области, поэтому после моих возражений, объяснений и рассказов Генрих стал серьёзен и уже с опаской оглядывался, словно из оставленного далеко позади дома нас могло настичь что-то ужасное.
Мистика слишком увлекательна, и мы не могли освободиться от её чар до глубокой ночи, переходя от одного услышанного или прочитанного случая к другому. Оказывается, и мой друг знал их немало, чем очень меня удивил.
Неизвестно, как спал после таких разговоров Генрих, а мне то и дело снились кошмары, от которых я просыпался, весь дрожа, успокаивал себя и опять засыпал, чтобы затем вновь отдаться во власть жутких сновидений.
Утром мы позавтракали и покинули гостиницу. Нами ещё вчера было решено дойти до замка пешком, чтобы попутно познакомиться с «частичкой Германии», как выразился Генрих. Я и знакомился с ней с удовольствием, потому что был молод, здоров и любил дальние прогулки, а в те дни чувствовал себя гораздо бодрее обычного. Я и теперь почти так же молод и здоров, но кажусь себе если не стариком, то человеком зрелым, избитым и изувеченным жизнью.
Вчерашние разговоры о потусторонних явлениях не прошли бесследно, потому что Генрих то и дело возвращался к этой теме, наделяя немногих встречавшихся нам местных жителей предполагаемой колдовской силой. К своему счастью, эти мирные доброжелательные люди, приветливо с нами здоровавшиеся, не слышали его фантазий, иначе надолго бы лишились покоя.
Тихое сельское кладбище, - сообщил мой друг, словно у меня не было глаз, а через некоторое время спросил. – Как ты думаешь, Джон, может человек, владеющий необходимыми знаниями, заставить покойника покинуть свою могилу?
Мне было известно очень многое, но я не был экспертом в этой области. Однако мне не хотелось давать повод усомниться в моих познаниях, поэтому я ответил:
- Такое возможно.
- Только ночью? – допытывался Генрих. – А днём?
- Эта наука так глубока и обширна, что таит в себе много секретов, доступных лишь избранным, - попытался я выкрутиться из трудного положения. – Притом, не забудь, что это гонимая наука, противозаконная, поэтому достижения в ней хранятся в глубочайшей тайне.
- Не подумай, что я на что-то намекаю, но, когда ты увидишь слугу моего дяди, тебе самому придёт на ум этот вопрос, - пояснил Генрих. – Он так странен, что раньше я его боялся и с трудом это скрывал, да и теперь меня охватывает озноб, если он появляется неожиданно, особенно после захода солнца. Думаю, что это безобидный человек, не способный причинить вред ни одному живому существу, но из-за своего уродства он никогда не покидает замок. Дядя не выносит, когда на Фрица смотрят пристально или слишком долго, поэтому я заранее предупреждаю тебя об этом.
- А в чём его уродство? – спросил я, мысленно соглашаясь с мнением дяди моего друга, что не надо смущать подобных людей пристальным взглядом, тем самым напоминая им, насколько они отличаются от всех.
- У него такое страшное лицо, что он закрывает его платком. Я никогда не видел его открытым хотя бы чуть-чуть, но и то немногое, что он не может скрыть, даёт представление о том, что скрыто. К тому же, он всё время молчит.
- Он немой?
- Точно не знаю. Дядя запрещает задавать ему вопросы, на которые он не смог бы ответить знаками.
- Что же с ним такое? – удивился я. – Но, конечно, я не стану пялиться на несчастного и изводить его расспросами. Мог бы меня об этом не предупреждать.
Генрих засмеялся.
- Скажи спасибо, что я тебя предупредил. Я не сомневаюсь в твоём воспитании, но убеждён, что ты заорал бы от ужаса, если бы приехал один и на твой стук дверь открыл бы Фриц.
- Почему же твой дядя взял себе такого слугу?
- Не знаю. Он говорит, что больше никто не захочет впустить его в свой дом. Я не злой человек, Джон, но я бы тоже не принял его на службу. Не могу понять, как Марта может там жить. Теперь, когда я вырос, я найду способ вырвать её оттуда.
Я был смущён и уже с опаской подумал о своём визите в замок. Но разыгравшаяся фантазия вскоре вытеснила все сомнения. Теперь интересная, но ничем не примечательная поездка в Германию превращалась в настоящее приключение. Возможно, я получу столько впечатлений, что их хватит на целую книгу. И я уже с нетерпением предвкушал приход в замок и знакомство с его обитателями.
- Генрих, у твоего дяди есть ещё слуги? – поинтересовался я.
- Нет. Он нелюдимый человек, сторонится общения с соседями, целиком погружён в свои занятия. Ему достаточно Фрица.
- Но он ведь не один в доме. Разве у Марты нет служанки?
- Нет. Она с детства привыкла заботиться о себе сама. У неё была хорошая гувернантка, которая не только учила её и воспитывала, но и приучала к хозяйству. Марта не имеет собственных денег и полностью зависит от щедрости дяди. Мадемуазель Полин сама была в таком положении, лишилась благосклонности родственника, познала нищету, поэтому сочла полезным для Марты подготовить её к самостоятельной жизни. Но такая забота милейшей мадемуазель не понадобится моей сестре, поскольку у неё есть я, её брат, да и дядя не позволит ей бедствовать. Теперь от гувернантки отказались, и Марта осталась одна. Хозяйством она занимается условно, потому что все работы по дому выполняет Фриц, деньгами ведает дядя, а она лишь распоряжается насчёт меню завтраков, обедов и ужинов и разговаривает с поставщиками. Только и здесь ей, бедняжке, не удаётся применить науку мадемуазель Полин, потому что дядя прижимист, даже скуповат, и выбор продуктов у неё невелик. Но ты не беспокойся, Джон, Фриц готовит недурно, поэтому ты не успеешь заметить, что дядя экономит на еде.
- А кто убирает в замке? – спросил я.
- Всё тот же Фриц. Но у него не так много работы, как ты, конечно, вообразил.
- А что я вообразил?
- Полагаю, что ты видишь сейчас мысленным взором множество величественных залов, которые несчастный Фриц с утра до поздней ночи моет и чистит, прерывая это занятие лишь для того, чтобы приготовить еду.
Я был вынужден признать, что он прав.
- Нет, Джон, не надо его жалеть. Замок почти не используется, а для жилья оставлено всего несколько комнат: спальня Марты, гостиная, столовая, комната Фрица, спальня дяди и его музей. В те комнаты, где расположены его коллекции и в свой рабочий кабинет он не пускает с щётками и тряпками даже Фрица, боится, что тот повредит его бесценные экспонаты. Как он там сам убирает и как часто это делает, я не знаю.
- Эти экспонаты так бесценны? – заинтересовался я.
- Я сказал это в несколько ином значении, - сконфузился Генрих. – Надо было выразиться иначе: бесценные для него. О настоящей цене его сокровищ или, точнее, сокровищ для него я не имею ни малейшего представления. Они могут оказаться очень дорогими или, наоборот, пошли бы за бесценок. Я в таких вещах не разбираюсь. Полагаю, что они что-то стоят, иначе было бы страшно тратить на них столько денег.
- Но сам-то ты видел его коллекции?
- Видел.
- Что они из себя представляют?
- По мне, так это попросту собрание древних предметов, в основном для меня неинтересных, но среди них попадаются очень занятные вещицы. Я бы не хотел иметь их у себя дома, когда он у меня будет. Да ты сам всё увидишь, потому что дядя непременно покажет тебе свой музей. Обрати особенное внимание на орудия пыток. Я всегда прохожу через этот зал с закрытыми глазами, точнее, почти закрытыми, ведь если бы они были плотно закрыты, я мог бы ненароком усесться на какое-нибудь из кресел. Они так расставлены, словно только и ждут свою жертву. Я
