материальной стоимости, до конца своих дней бы расплачивались! — закончил выступление заместитель Викентьева, обращаясь непосредственно к виновнику проверки, перетряхнувшей всё Управление. — Надеюсь, вам всё ясно?
— Так точно, ясно! — показательно гаркнул в ответ Денис, поиграв желваками на скулах.
— Можете приступать к непосредственным обязанностям!
— Служу России!
Сочувствующий взгляд Лёши Казупицы проводил прямую спину товарища, попавшего под раздачу нового начальства...
Выйдя из Управления, Варламов разжал кулак, отметил сорванную кожу и вспухшие кровяные следы на местах, куда впились ногти; хлопая дверцей машины почти привычно сморщился от боли: виски заломило так, что пару минут он сидел, дожидаясь, пока уйдут из глаз огненные круги. Медленно сжал в руке старинное серебро, обосновавшееся в его кармане, дождался, пока онемела ладонь и выпустил кольцо.
Это всё она!
Его рабыня издевалась над ним: никогда прежде он не страдал от приступов невыносимой головной боли, когда, казалось, по черепу долбят строительной кувалдой и дробят кости мощным перфоратором, и никогда царапины на его коже не превращались в воспалённое незаживающее месиво.
«Она хочет домой!» — умолял его брат.
Надо было послушать его ещё тогда и выпустить её на свободу, ведь знал же, что не попросит ничего для себя — надо быть полным идиотом, просить у потусторонней твари материального благополучия, просто хотелось увидеть своими глазами, на что способна девчонка. Ради дурацкого интереса Денис решил воспользоваться услугами джинна и после тысячу раз пожалел об этом. Демоны лукавы — так оно и есть на самом деле, а джинны — это суть демоны. Слова, ранее звучавшие для него, как пустой звук, обретали материальное воплощение, он испытывал значение их на собственной шкуре.
Свою работу Зайде выполнила безукоризненно: безошибочно указала кого задержать, что проверить, где искать, на какие заведения обратить особенное внимание. Задержания прошли, как по маслу, прямо с поличным — просто пальчики оближешь. И все же, такая тесная связь с миром духов не обошлась без последствий: в тот же вечер Денис свалился с непонятным приступом мигрени: голову рвало динамитом, каждая крошка еды вызывала рвоту, на коже высыпали болезненные волдыри, как при солнечных ожогах. В тот раз он не догадался, что это обратная сторона медали общения с другим миром, даже мысли не возникло о коварстве девчонки. Закончился приступ так же внезапно, как и появился, после ужасающего поноса Денис почувствовал себя настолько лучше, что решился поужинать, а на следующий день отправился на службу и снова достал камень.
— Слушаю и повинуюсь, о мой господин! — услужливо склонилась перед ним рабыня.
В её голосе Денис не услышал ни злорадства, ни фальши — одно лишь желание услужить, и день промелькнул в карусели из лиц, давным-давно объявленных в федеральный розыск. Скучно, обыденно, никакого охотничьего азарта: благодаря Варламову, оперативники уже знали куда ехать, кого брать, где и что именно искать, допросы походили на исповедь раскаявшихся грешников.
Противно слушать!
Ночью Дениса скрутила дикая боль в пояснице, которая постепенно захватила живот и отдавала в ногу. Врачи Скорой помощи определили её, как почечную колику и посоветовали не затягивать с походом в поликлинику, чтобы исключить камни в почечной лоханке.
А после задержания молодого помощника мэра, который имел более, чем тесные связи с держателями двух городских ломбардов, Денис угодил в больницу с застарелой (!) плевропневмонией. Жуткий кашель буквально выворачивал наизнанку, боль в груди не давала лежать, дышать было невыносимо тяжело.
— Давай, дождись осложнения на сердечную мышцу! — ругалась пожилая докторша. — Дотянут до последнего, а потом удивляются, откуда в сорок лет инфаркты!
На шестой день Варламов отказался от стационарного лечения и закрыл больничный. Причина частых недомоганий стала ему понятна после нескольких бессонных ночей на больничной подушке — девчонка мстила ему, глумилась над его властью, но взять её с поличным было невозможно, да и некогда: танком на него надвигался суд…
* * *
Бледный и напряжённый, как струна, Серёжка сидел рядом с Ириной, опустив голову, и время от времени поднимал взгляд в центр небольшого зала, где давала показания его мать. В строгом чёрном платье, с распущенными волосами она выглядела страдающей монахиней, держалась гордо и независимо, на сына не взглянула ни разу, на вопросы судьи отвечала, не задумываясь.
— Я вложила в него всю душу, он был отличником в младших классах, мне даже предлагали перевести его в физико-математический класс.
Судья перебрала бумажки перед собой.
— Почему же вы отказались? Ведь, как я понимаю, ваш сын продолжил обучение по обычной стандартной программе.
— В нашей школе такого класса нет, пришлось бы возить ребёнка на другой конец города в гимназию, за углублённые занятия доплачивать, а я не работаю.
— Можете сказать суду, по какой причине вы не работаете?
— Занимаюсь ребёнком, — не моргнув глазом ответила Серёжкина мать.
— В документах есть справка из банка о том, что вы выплачиваете ипотеку.
— Да. Мне очень сложно сводить концы с концами.
— А из какого источника вы берёте деньги на взносы? У вас показана прекрасная кредитная история.
Серёжкина мать немного стушевалась, но тут же взяла себя в руки.
— Часть денег мне оставил покойный муж, а после его смерти помогали друзья.
— Вот как? — удивилась судья. — Но платежи в банк поступали из двух источников, последние несколько лет с карточки Варламова Дениса Максимовича. Полгода назад выплаты прекратились, объясните, почему это произошло?
— Варламов Денис сводный брат моему сыну, помогал по собственной инициативе, так как я не работаю и своих денег у меня нет, — уверенный голос Серёжкиной матери дрогнул. — А выплаты он прекратил после того, как отобрал у меня моего ребёнка.
— Уважаемый суд, позвольте мне объяснить, — возмущённый Денис вскочил со своего места.
— Вас спросят отдельно, сядьте, пожалуйста! — сурово посмотрела судья и снова повернулась к ответчице. — Мария Васильевна, суд располагает несколькими заявлениями от ваших соседей о частых вечеринках в вашей квартире. Это так?
— Не таких уж и частых, — с вызовом ответила Серёжкина мать. — Ну и что? Они у всех бывают!
— Это правда, что вашему сыну неоднократно приходилось ночевать у посторонних людей?
— Ну может, пару раз он и переночевал там, — вскинулась мать. — Это же не криминал, он ночевал у своего друга, с разрешения его родителей. Что тут такого?
— То есть, вы это признаёте. Ну хорошо, с этим всё ясно, — неопределённо пробормотала судья. — Что скажете об этом документе? Вы помните о нём?
Денис с мрачным удовлетворением заметил, как затряслись руки у Мэри. Пожелтевшая бумажка была тем самым договором с их отцом, который превратил его для любовницы в дойную корову. Тот письменно обязался полностью содержать Серёжку и его мать в обмен на жизнь своего младшего сына — только после скрепления договора нотариально она согласилась не делать аборт.
— Это была шутка, — усмехнулась Серёжкина мать. — Тогда мне показалось забавным заставить Максима пойти на такое. Эта бумажка ничего не значит.
— Почему же? — возразила судья. — По закону, нотариально заверенная бумажка имеет силу документа.
Мэри вернулась на своё место с видом непонятой оскорблённой добродетели и застыла, по-прежнему не поворачивая головы к сыну. Серёжка безуспешно пытался поймать её взгляд, никак не мог поверить, что мать теперь для него чужая, что он тоже стал чужим для неё — этого просто не могло быть, потому что он по-прежнему продолжал любить её. Ему казалось, что она обязательно должна была почувствовать его взгляд, почувствовать, как кипят в слёзы у него в глазах, как разрывается на две половинки сердце, как перехватывает дыхание, рвутся наружу всхлипы, но мать сидела спокойно-отстранённая и ни разу даже не покосилась в его сторону.
Конечно, он же предал её!
Серёжка вывернулся из объятий Ирины, когда та попыталась обнять его за плечи, и уже собрался поднять руку, чтобы его вызвали, как на уроке. Он хотел рассказать, что всё неправильно, этот дурацкий суд никому не нужен! От того, что они здесь решат, на самом деле ничего не изменится, и свою мать он не перестанет считать матерью. Ведь раньше она не выгоняла его к Женьке, это Фил выставил его дураком и дебилом в её глазах, иначе она никогда не стала бы… никогда не стала бы!.. Если он, Серёжка не заступится за свою мать, то кто тогда за неё заступится?! Грош цена тогда ему самому, как сыну!
Надо только найти нужные слова, а у него, как обычно перед множеством слушателей, они куда-то пропадают: вот хочет сказать, а язык словно отнимается, каждое слово вспоминается с неимоверным трудом. Эх, Райку бы сюда!
Серёжка сидел, как на пружинах, готовый вскочить в любую секунду, чтобы рассказать судье, как он любит свою мать и готов заботиться о ней. Он согласен подрабатывать после школы, на каникулах, в выходные, и возьмёт на себя выплаты по кредиту, раз уж это так важно.
Но судья не спросила его ни о чём таком, велела отвечать на вопросы, совсем далёкие от его переживаний. Серёжка с готовностью отвечал, ожидая, что следующим, главным вопросом будет: любит ли он свою мать.
