Надо признать, что Артур был утонченнее Бульки: он украшал свои стены. Булька был старше, успел уже во многом разочароваться и таких претензий не имел. Артур же, будучи моложе, а значит игривей и романтичней, не оставил свои стены неоформленными. Оформление Артур произвел разной всячиной, и тут не обошлось без выдумки.
Коллекция пустых пачек из-под импортных сигарет, наклеенных рядами, это было одно. Другое было плакаты. Хоть они были потрепаны, кое-где пожелтели, но содержали много достойного и даже весьма поучительного: Митхуна Чакроборти, других известных людей. В одном месте, в углу возле стола, был даже плакат с иностранными ручными пулеметами. Надпись, сделанная на нем чьей-то благосклонной рукой, гласила: «Я хочу, чтобы Артуру в жизни везло больше, чем мне в жизни». Надпись эта в конце резко уходила вниз, будто автор ее, заканчивая писать, завалился под стол.
Отдельной темой на плакатах шла женская половина. Все женщины были видные, все они имели конкретные достоинства, их изображения дружно указывали на изрядную компетентность Артура в женском вопросе. Была даже Алла Пугачева.
Был самодельный плакат с изображением Рэмбо. Видимо, в момент всплеска фантазии Артур несколько преобразил облик Рэмбо: на плечи ему нацепил свои сержантские погоны, на лоб – милицейскую кокарду, а на нос – свои солнцезащитные очки. Это была такая шутка. Всякий культурный человек знает, кто такой Рэмбо и где он обитает, а здесь он становился как бы Артуровым напарником. И, выпив сто грамм и прогуливаясь взглядом по стенам, немудрено было принять Рэмбо за своего пацана, что непременно вызвало б умиление.
Попадался на глаза у Артура плюшевый медвежонок, о цвете которого я не могу сказать ничего определенного. Его, как и плакатного Рэмбо, тоже не миновала Артурова фантазия: то он щеголял в хозяйской пилотке, то уже в фуражке – когда в чем.
Тонкий аромат нестиранных носков встречал гостя уже у самого порога Артуровых владений. Никакими средствами – даже интенсивным трением своих носков в иные дни возле умывальника Артур не мог изгнать этот запах, и он был здесь неотлучно.
При входе обнаружилось бы, что Артурова комната условно разделена ширмой на две половины – как бы спальную часть и гостиную. Ширму при поселении Артура соорудил сантехник, весьма услужливый малый. Когда ширма была задействована, создавалась иллюзия, что у Артура не одна комната, а целых две.
Мебели у Артура было немного. Вся она была казенная, сверстница, может быть, самого общежития. Она успела уже послужить кое-кому и до Артура, а потому и неудивительно, что несколько потеряла товарный вид.
Лично Артурова была только книжная полка: он украл ее в предыдущем общежитии. Как ни обрабатывал я Артура, он так и не решился пропить ее мне. Помешали этому два обстоятельства. Одно было то, что Артур, не зная ситуации на рынке мебели, боялся продешевить. Другое было то, что, как он утверждал, полка была совершенно необходима ему для жизни. На ней и вправду хранилось много чего необходимого, а именно: пустые флакончики из-под каких-то лекарств; пустые коробочки из-под этих флакончиков; пустые бутылки и банки из-под импортного пива, привезенные еще с предыдущего общежития и бережно сохраняемые как реликвии; пачка из-под чая, опорожненная еще в незапамятные времена, и некоторые другие предметы.
Водились у Артура и книги. Правда, это не были его любимые книги, поскольку таковых у Артура не было вообще. Совершенно было непонятно, что они здесь делают, и немудрено: каждая, прежде чем попасть сюда, проделала весьма замысловатый путь. Судьба же их была прозаична и всегда одна: все они по частям оказывались в туалете, где и кончалась их благородная миссия просвещения людей.
Под книжной полкой сразу возле ширмы стоял стол – сооружение, видавшее виды. На нем бывали улики прошедших трапез, посуда дожидалась Артурового вдохновения, чтобы быть помытой, – и все это было предметом любопытства тараканов и мышей, которые любили здесь сделать привал.
Из кухонной утвари Артур обладал: чугунной кастрюлей средних размеров, весьма вместительной сковородкой без крышки (крышку Артур, когда было необходимо, брал у меня), алюминиевым чайником, тремя кружками (одна, впрочем, была треснута, а еще одна использовалась для бритья), несколькими вилками и ложками, ножом. Непозволительно не упомянуть также прочный гранений стакан и рюмок в числе трех штук. К столу была приставлена всегда пара стульев, которые, прежде чем на них усесться, всякий раз не мешало сперва испытать.
Холодильника у Артура не было, хотя он имел возможность взять его напрокат здесь же, в общежитии. Но он не считал обязательным иметь холодильник. Такое мнение у него сложилось главным образом потому, что такой прибор был у меня и он мог на него рассчитывать.
Хоть казенный быт и не располагал к сибаритству, Артур изловчился устроить себе удобное ложе: между общаговской металлической кроватью и стеной поместил сетку от такой же кровати и все это обильно умягчил матрасами. Потом эта конструкция маскировалась покрывалами. Получался уже как бы диван. Принимая во внимание, сколько Артурового досуга отдавалось лежанию, в том числе и совместно с приблудившимися дамами, такое изобретение представлялось нелишним.
Через полкомнаты от места крепления ширмы и до противоположного угла тянулась веревка – приспособление тоже практичное и нужное: на нее вешались повседневно носимые вещи, а также то, что Артур, случалось, стирал. В конце веревки не хватало, и здесь на выручку приходил старый Артуров ремень синего цвета.
Говоря об Артуровой комнате, нельзя не упомянуть о пыли. Изредка в диковинном порыве Артур бросался на борьбу с ней и производил уборку – подметал и мыл пол. Причем он отличался тем, что не собирал мусор на совок, как это всегда напрашивается, и не выбрасывал его в мусоропровод. Обыкновенно мусор из Артуровой комнаты мелся двумя путями. Один путь пролегал через порог мимо двери близлежащей комнаты в туалет. Другой был короче и оттого предпочтительней – в щель, образованную прогнувшейся дверью необитаемой соседской комнаты. Нельзя сказать, что Артур совсем не вытряхивал свои половики: он их вытряхивал, когда пребывал в том же экзотическом состоянии, и делал это, чтобы далеко не ходить, прямо в блоке.
Знакомство с Артуром
Так вышло, что мы с Артуром поселялись в общежитие почти одновременно и волею всемогущей Фелисии Дмитриевны попали жить рядом.
Вижу, что Фелисия Дмитриевна, занимая столь значительное место в наших судьбах, достойна более подробного описания, а потому вот немного ее портрета.
Артур очень тонко подметил ее характерную особенность и тотчас прозвал ее То́лстая. Этому причиной было массивное телосложение Фелисии Дмитриевны. Так уж устроено, что одни люди получаются тонкими, как жерди, а другие наоборот, и я не вижу в этом ни особенного прегрешения их, ни достоинства. Фелисия Дмитриевна была значительных габаритов, но вопреки мнению, будто чем человека больше, тем он здоровее, не изобиловала здоровьем. В силу своего телосложения передвигалась степенно. Цвет лица она имела болезненно красноватый, а его выражение не излучало никогда энтузиазма. Возраст ее определить было трудно, потому я за это и не берусь. По характеру она была несколько стыдлива, но властные полномочия восполняли ей природную нехватку уверенности. Дело свое она понимала и казалась в нем органичной. Следуя обычаям, она не избегала также злоупотреблений (направляла себе иную часть платежей за проживание и прочее), что тоже представлялось вполне натуральным. В рабочее время Фелисия Дмитриевна предпочитала восседать в своем кабинете на первом этаже. Входящих посетителей она в зависимости от их вида и возраста встречала вопросами “Шо ви хотіли?” или “Шо ти хотів?” и неторопливо вникала в суть их нужд. А то, если насущных дел не было, она любила перебраться в вахтерскую и, беседуя с вахтершей, не упускала случая самолично подкорректировать пропускной режим, обескураживая чужаков вопросом: “Ви до кого?”
Вот эта-то женщина и поселила нас с Артуром рядом. А я уже говорил, что в общежитии, каких бы ни были люди характеров и взглядов, если их двери находятся рядом, – они обречены сойтись душевно. Пусть бы еще мы жили с Артуром в разных блоках, но мы жили в одном и, столкнувшись несколько раз возле умывальника и туалета, предприняли совершенно логичное и неизбежное знакомство. И вот как это произошло.
Во время очередного нечаянного рандеву возле умывальника Артур намекнул, что неплохо бы нам по-соседски сойтись поближе, и дал понять, что для этого у него все есть. Я не имел возражений, и, так как наши возможности и настроения совпали, мы собрались за столом в его комнате. На центральном месте стола обосновалась литровая бутылка самогона сизоватого цвета, нашлась также кое-какая закуска. И наши отношения, завязавшись в столь благоприятных условиях, стали интенсивно крепнуть и развиваться.
Артур, любивший, как выяснилось, не оставить собеседника в неведении относительно себя и своих дел, предпринимал экскурсы в свое прошлое. Я же взял себе оставшуюся роль слушателя, не отказываясь от изредка выпадавшего шанса вставить замечание.
Телосложения Артур был среднего. Некоторая же дополнительная упитанность происходила, по-видимому, от того, что ему нередко приходилось бывать на диете из сала, которого он был большой ценитель.
В лице его главным было то, что оно привлекало женский интерес. Но женский интерес – это нечто, пребывающее за пределами моего понимания, и потому ограничусь лишь констатацией: Артурово лицо его привлекало.
Густой, сумрачный взгляд из-под черной челки, как у человека, всему познавшего цену, вполне мог побуждать барышень заподозрить его в обладании какими-нибудь душевными тайнами, сложным прошлым и т. п. Челка была специально сконструирована Артуром и положена на лоб самым выигрышным образом, виски и затылок были коротко острижены. В иных местах лица были намеки на шрамы.
Все это было наружное. С многочисленными тонкостями характера Артура, его привычками, а также касающимися его многочисленными иными сведениями я начал ознакомление в ту нашу встречу. В частности, мне запомнилась рассказанная им история из последних служебных новостей.
Ночью ему с напарником поступил сигнал о том, что некий мужчина в пустом троллейбусе с понятными целями цепляется к женщине, – и они бросились туда… (Своего напарника Артур называл Рижий, и здесь не обойтись без уточнения. Минуя то, что правильнее было б говорить Рыжий, а Артур неизвестно по каким соображениям звал его Рижий, надо сказать, что человек этот совсем и не был таким уж рыжим, а просто имел несколько рябоватое лицо. Тут тоже кроется некий парадокс, хотя и не больший, чем другие парадоксы этой повести. Рижий весьма симпатизировал женскому полу, так что даже писал чувствительные стишки, а в общем был, по словам Артура, странный и нудный тип. Он мог внезапно запеть или начать что-нибудь декламировать – словом, понятно, отчего Артур часто выбирал его, хоть и заочно, мишенью для своих насмешек...) Так вот, двое храбрых парней помчались к месту беспорядка.
|