налета ваших самолетов. Кроме этой камеры у меня и нет ничего.
А Ему как помочь я мог? Он бы не принял. Непостижимый,
удивительный человек. В моем бывшем кабинете. В левой стойке стола
тайник. Там гильза от сорокового калибра. Берите.
Каждый вечер Математик делал мучительный выбор. Застрелиться,
напиться или работать дальше. Поэтому на столе всегда были пистолет,
бутылка шотландского виски и папка с документами. Сегодня здесь
красовалась и гильза с тем, что осталось от Голиафа.
Нет его. Нет Мыслителя. Нет Гения. Нет пытливой шахматистки
Веры. Нет семьи. Ничего нет. Все сгорело. Осталась дикая боль,
душащая ярость и мертвецкое спокойствие.
Днем было жарко, и вечер не успел остудить металл бывшего
снаряда. Гильза была теплая, словно подогревалась изнутри. Вздохнув,
Математик убрал в сейф пистолет и виски. Гильзу оставил.
Жизнь – сплошная череда подъемов и падений. Просто надо
вставать на один раз больше, чем падаешь. Кстати, в двадцать
девятой партии жертва ферзя на эф пять и мат в два хода.
Математик в ужасе стряхнул наваждение. Вышел в санузел.
Подставил голову под струю холодной воды. А он мог и не стать
чемпионом. Вытерся полотенцем. Вернулся. Открыл папку с
документами. Взял чистый лист. Стал писать ходатайство о
рассмотрении дела бывшего коменданта немецкого концлагеря
«Айзенак» на предмет замены смертной казни пожизненным заключением.
Пусть живет долгие годы в несвободе и одиночестве каменной
клетки.
Так решил Голиаф.
