Глава 1
Грань
Есть в нашем городе Комсомольская площадь. Названа в честь
Павла Корчагина, Александра Матросова и Юрия Гагарина. Вместе
оказались один вымышленный и два настоящих героя.
В советское время в ходе демонстрации Седьмого ноября диктор
с горечью и скорбью говорил о жертвах Великой Революции. В том числе
о геройски замученном Виталии Бонивуре. Тоже плод авторского
воображения и мастерского воплощения на киноэкране. Хорошо еще, что
разведчика Штирлица никто не догадался объявить реальным лицом. Так
вымысел формировал бытие.
Но он еще и влиял на ход времени. Многие районные города вплоть
до распада Советского Союза жили безвылазно в тысяча девятьсот пятьдесят
четвертом году. Почему именно в нем? Сталин умер, Берия расстрелян,
страх отступил. Гордость от Великой Победы только крепла, а ужас
неотвратимости потерь еще на был осознан до конца. Хрущев пока не
начал опасных игр в экономике и политике. Вера в светлое будущее росла.
Помню Дворец культуры металлургов маленького города. Огромный
и пустой внутри. Гулкое эхо шагов, барельефы и картины на стенах.
Высказывания классиков-мудрецов витьеватой росписью. Банальные и потому
непогрешимые. Запах лака и пыли от портьер и кулис. Деревянные стулья,
скрепленные в единый ряд. В полутьме рядов казалось бесконечно много.
Рядов строителей будущего.
Фильмы шли, в основном, предвоенные, военного времени и первых
послевоенных лет. Чаще всего «В шесть часов вечера после войны» и
«Свадьба с приданым». Ходили туда редко. Разве что на торжественные
собрания крупного металлургического комбината. По вечерам на язык
так и просилась мелодия «Ночь коротка».
Из года в год в одном и том же году. Реальность, порожденная
вымыслом. Сколь болезненно стало ее крушение. Крушение вымысла.
Теперь иная реальность, формируемая иным вымыслом, но
человеческая память отчаянно цепляется за лучшее и светлое прошлых лет,
забывая дурное и мерзкое. За пятьдесят четвертый год.
То, что было до того закрыто массивной стеной страха и отчаяния.
В защиту того времени создаются легенды о людях-великанах ума и духа,
большого сердца и огромной воли. Им воздается слава, уважение и почет.
С каждым годом таких людей становится все больше.
Время легенд. Тогда и жил знаменитый шахматист Голиаф.
Глава 2
Игра
Тысяча девятьсот тридцать пятый год шахматный мир встретил в
унынии. Несокрушимый чемпион мира Голиаф как Гулливер на
лилипутов взирал на суету иных известных игроков. Равных ему не было.
Четвертый чемпион времен начала мировых шахматных состязаний
считался непобедимым.
Еще в конце прошлого века первым чемпионом стал Стоик.
Его логика и система защиты были безупречны. Две попытки
Комбинатора сбросить его с вершины были с блеском отражены.
Пока не появился Мыслитель.
С ним в игру пришла динамика, основанная на глубоком
расчете. Фигуры перестали быть бессловесными роботами, а зажили
своей жизнью в руках мастера. Долгие годы ему не было равных.
Но тут возник Гений. С детства игра вошла в его жизнь.
Окружающий мир жил на белых и черных полях. В каждом живом
существе он видел фигуру. Встречаясь с человеком, безошибочно
определял его игровой вес. Казалось, он не знает ошибок.
В то время для чемпионства нужно было одержать десять побед
в матче. За восемнадцать партий Мыслитель не одержал ни одной.
Проиграв в четвертый раз, он признал поражение, предрекая Гению
долгие годы лидерства. От реванша Мыслитель отказался, вспомнив,
как жалок был Стоик, пытаясь вернуть титул.
Долгими оказались лишь пять лет. Голиаф бесцеремонно сбросил
Гения с вершины и теперь царил беспрекословно.
Игра была его жизнью, бурным потоком, выносящим из напастей
и бед. Рушился мир, гибло все живое вокруг, но это лишь придавало
энергии и цепкости. Кем он только не был. Чем не занимался. Голод
и холод подвигали к действию, а игра обещала успех. Она вела за
собой, поднимая после каждого удара судьбы. Внутри выросло дикое
чувство свободы, свято охраняемое злостью и стойкостью. Не был он
добрым. Не получалось. Когда стране надоело ежедневное истязание,
его талант оказался к месту и времени. Пришел шанс, и он сполна
им воспользовался. Но с победой пришло одиночество. Чемпион всегда
одинок. Как царь горы, зорко следящий за тем, чтобы не быть
сброшенным вниз.
Глава 3
Старт
Хорошо, когда все хорошо. Семь лет замужества до сих пор
кажутся сном. Что привлекло утонченного красавца к застенчивой
угловатой девушке?
- Ты серая мышь, на тебя никто не посмотрит, - говорили ей
сверстницы в пансионе. - Займись чем-нибудь умным, чтобы от
одиночества не страдать.
Она чувствовала себя обреченной. Мир вокруг бешено вертелся,
с трудом выйдя из страшной войны и жадно глотая жизнь. Все
торопились насладиться радостью до безумия. Жили одним днем, и никто
не думал о завтра. Как пир во время чумы. Она не знала за что
зацепиться, чтобы не упасть на землю, уходящую из под ног.
- Милая, - с добротой говорила университетский библиотекарь,
достойная пожилая женщина. - Не терзайтесь сомнениями. В
сущности, от каждого из нас ничего не зависит. Просто живите и все.
- Нет, - отвечала она. - Не может быть бессмысленным каждый
день. Это обидно – просто так сгореть без следа. Должен быть смысл
нашей жизни.
- Спросите у него, - кивнула библиотекарь на сидевшего в
дальнем углу зала молодого человека. - Один из лучших на курсе.
Ходит сюда каждый день. Три научных работы. Серьезно играет в
шахматы. Недавно победил в большом турнире.
В то время многие играли в шахматы. Игра стала отдушиной
для мыслей и чувств. Эмоции уходили в головокружительные
комбинации, а житейский прагматизм в стойкую позиционную игру.
Она взяла книгу наугад и села за соседний стол слева от него.
Он что-то страстно писал в тетради, изредка глядя учебник.
Быстрым шагом в зал вошел однокурсник и решительно направился
к столу. Обаятельный весельчак, любитель и любимец доброй
половины женской части университета.
- Реферат отличный, - пожав руку, произнес шахматист. - Посидим
две-три ночи, и будет приличная научная работа.
- С ума сошел, - ахнул друг. - ночью надо спать. И желательно
с кем-то.
- Бутончик, Розочка, Бабочка, Лепесток, кто в этот раз? - спросил с
иронией, отложив тетрадь.
- Одуванчик, - восхищенно прошептал приятель. - Как подуешь,
так вокруг и порхает нежность.
- Рад за тебя. Когда нагуляешься, помогу написать работу. Только
пыл и азарт не промотай. Без них ничего не выйдет. Что еще? –
спросил, видя как тот мнется в нерешительности.
- На мель я сел, - пожаловался красавчик. - Жизнь трещину
дала.
- Велика ли трещина? - весело спросил.
- Как в прошлый раз, - в голосе зазвучала надежда.
- Ты должен уже две стипендии, - сказал, доставая чековую книжку
и расписываясь. – В последний раз.
- Спаситель, - чек мгновенно исчез в кармане пиджака. - Как
перевод из Аргентины придет, сразу рассчитаюсь.
- Со всеми расплатись, - предупредил, расставаясь, - А то
пострадаешь за долги, и наука большого таланта лишится.
- Спасибо, - так расчувствовался, что вышел, пятясь назад.
Больше он не писал. Просто снял очки и обернулся к ней. От
неожиданности ее охватил ступор и слегка приоткрылся рот.
- Подойдите, пожалуйста, - этой просьбе невозможно было
противиться. Она покорно села рядом.
- Кто он по-вашему? Дон Жуан, Казанова, ловелас, дамский
угодник?
- Так говорят, - еле выдавила она в ответ.
- Просто он любит жизнь и боится ее лишиться. Спешит и
торопится. Талантливый разгильдяй, - она не помнила как ее рука
оказалась между его ладоней. - Нужно быть хозяином своей судьбы –
вот по-моему смысл жизни. Создать, защитить то, что потом может
создать само. Я слышал Вас, я на Вас смотрю. Будете со мной? –
Она смущенно кивнула в ответ. Говорить не могла, язык отнялся и в
горле пересохло.
Теперь раннее утро. Ее молодой профессор математики мирно
спит, слегка посапывая. В детской тишина. Две маленькие разбойницы
долго баловались и бесились. Встанут нескоро.
День предстоял серьезный.
- Сегодня будут гости, - с утра сказал Математик. - С ними в
мою жизнь войдет нечто новое. Я этого и желаю и боюсь.
- Ничего, - она в порыве обняла его. - Мы справимся.
- Да, обязательно, - прижал он ее к себе. - Как хорошо, что у
меня есть ты.
Гости явились в назначенный час. Мыслитель – великий чемпион
двух десятилетий. Обнял его как ученика, как сына. Двое других слегка
смутились. Они знали друг о друге и только.
Сава дружил с Голиафом с детства. Знал его как никто другой.
Он был рад успех друга, но тот забыл о нем. Нельзя забывать старых
друзей.
Сало после смерти Рихарда считался лучшим чешским
шахматистом и мечтал о поединке с Голиафом. Но шахматная федерация
Чехословакии была бедна и не могла собрать средства на организацию
матча.
А у голландцев деньги нашлись. И нашелся игрок, которого
многие считали учеником Мыслителя. Сам Математик идею сражения
воспринимал с опаской. Бросить вызов Голиафу и быть разгромленным –
это могло стать пятном на всю жизнь. В те времена всю моральную
ответственность за поединок с чемпионом нес претендент. Математик
любил чистоту и сознавал принципиальную несоизмеримость сил.
Но Мыслитель видел глубже.
- Голиаф, победив Гения, первые четыре года был великолепен, -
пояснял он. - Но потом его игра стала однообразной, тактические приемы
привычными. Вместо творчества появился необдуманный риск. Часто
авторитет давит соперников вместо него. Если хорошо подготовиться
разработать новые варианты в дебютах, его положение станет
незавидным.
- Он стал самоуверен, - небрежно произнес Сава. - Вряд ли
будет серьезно готовиться к матчу.
Эти слова не очень обнадеживали. Математик еще ни в одной
партии не побеждал Голиафа.
- Здесь важно преодолеть не только соперника, но и самого
Себя, - рассуждал Сало. - Свой страх.
- Это и есть самое трудное, - вздохнул Математик. - С первого
хода неведомая сила сжимает мышцы и перебивает дыхание.
- Это лишь авторитет, - убеждал Мыслитель. – Но он не
добавляет мастерства. А оно у
