последней. И чемпион
не разочаровал зрителей. Быстро предложив ничью, он крепко
пожал руку сопернику и тихо произнес: «С возвращением!». В ответ
Голиаф благодарно обнял его.
- Я вернулся! - крикнул он залу, вскинув руки вверх, принимая
заслуженные аплодисменты.
- Я вернулся, - Математик нежно обнял жену и долго целовал
ее погрустневшее лицо. Каждое нежное прикосновение возвращало
легкость и свободу. Двухлетний угар славы отпускал его.
Эпилог
Восемь лет спустя к воротам бывшего немецкого концлагеря
«Айзенак» подъехал «Виллис». Двое бывших заключенных с немецкими
автоматами за спиной сноровисто распахнули створки, и машина
оказалась внутри бывшего лагеря военнопленных, сгубившего немало
людей.
Глазам офицера британских служб стратегических операций
открылась унылая картина бараков , колючей проволоки, плаца,
крематория и отдельно стоявшего строения бани, бывшего по
совместительству газовой камерой.
Удивляло малое число военных и большое - вооруженных
полосатиков - бывших заключенных. Их не торопились разоружать,
чтобы не вызвать недоверия, или какой-либо агрессии. Никто не мог
поручиться за психическое здоровье этих людей.
Из бывшего здания администрации навстречу офицеру вышли
командир комендантского взвода и представитель заключенных. В
лагере содержались русские военнопленные, которые воспользовавшись
суматохой администрации после падения Берлина, захватили оружие
и перебили всю администрацию вместе с охраной. Кроме коменданта,
которого содержали в отдельной камере, регулярно кормили и
выводили на прогулку в изолированный внутренний дворик.
Необычное бросалось в глаза, но офицер для этого и приехал.
Был он высок, худ, в простых поношенных очках сильного увеличения.
Говорил мягко, искренне улыбаясь, вызывая доверие и открытость. Он
Он мог казаться моложе своих сорока пяти лет, если бы не седая голова
и утомленные глаза уставшего от жизни пожилого человека.
Приняв для формы рапорт командира взвода и похвалив за
порядок в лагере, офицер попросил предоставить в его распоряжение
представителя заключенных.
- Шестернев Сергей Андреевич, капитан Красной Армии,
плен под Воронежем в сорок втором, уничтожили документы, выдавали
себя за сержанта – верно излагаю? – спросил офицер.
- Так точно, - ответил представитель.
- Почему не спрашиваете, откуда все известно?
- Умного человека сразу видать, - ответил Шестернев. - Служба
у Вас такая.
- Вы совершили большое дело. Подвиг. Я восхищен, -
было сказано тепло и искренне. - Но боюсь, на Родине это не оценят.
Офицер, попавший в плен. Не простят. Думаю, вместо свободы и
службы Вас ждет новый лагерь в Сибири или на севере.
- Возможно, - ответ был на редкость спокоен. - Что можете
предложить?
- Лишь желание остаться в нашей оккупационой зоне. А затем
службу в нашем управлении. Вы смогли выжить и победить в
нечеловеческих условиях. Это огромный опыт для многих людей.
Понять законы выживания в кошмаре, рассказать о них людям и
этим помочь каждому справиться со своей бедой. Благородно, не
правда ли.
- Благородно, - согласился Шестернев. - И заманчиво. Но я,
пожалуй, вернусь туда, где меня ждут. Что бы не случилось.
Вы правы – надо помогать людям пережить беду. Вот и буду помогать.
У себя дома. Что бы там со мной не делали. Я понял - даже в
концлагере душа человека может быть свободна.
- Как Вы это поняли? Когда? - наступал ответственный момент
разговора.
- Как встретил Великого Мастера Игры, - прозвучал ожидаемый
ответ. - Вы ведь из-за него приехали, чемпион? Я узнал Вас. С
детства люблю шахматы.
- Я экс-чемпион, он вернул себе титул, - поправил Математик.
- Значит, теперь его никто не победит, прозвучали горькие
слова.
- Его убили? Замучили? - запальчиво спросил Математик.
- Он делил с нами нужду и голод, - повел рассказ Шестернев. –
К нам его доставили в апреле сорок четвертого. Говорил, что
воевал во французской армии и в сороковом попал в плен. Его
тягали из лагеря в лагерь. Этот стал седьмым. Они знали кто он.
Великий. В каждом лагере случалось одно и то же. Каждый комендант
попадал под его влияние, и прекращались убийства людей. Он
предлагал играть в шахматы на человеческие жизни и все соглашались.
Он играл без слона, коня, ладьи, ферзя. И всегда выигрывал. Потом
говорил мне, что мастеру для победы над простым игроком можно
играть без ферзя, ладьи и слона одновременно. Мы хранили шахматы,
слепленые из хлеба. Он играл вслепую, потому что со зрением
было очень плохо. И всегда выигрывал. Потом об этом узнавали.
Меняли комендантов, а его переводили в другой лагерь.
- Но они могли просто убить его? - удивился Математик.
- Нет, - возразил собеседник. - Он говорил, что началась большая
игра, и теперь его убить все равно, что признать поражение. Он
очень уставал. Потом его стали уводить ночью. Не давали спать. А он
все выигрывал. Наш комендант оказался хитрым. Людей, умерших от
голода и болезней выдавал за уничтоженных в акциях. Так у нас
появилось время организовать и подготовиться. Время и надежда.
Но Мастер слабел. Однажды ночью он не вернулся. После очередной
партии у него случился инсульт. Я был тогда старостой барака.
Меня отвели в управление. Комендант выглядел растерянно и
подавленно. Говорил, что его пытались спасти, но не смогли. Мы
пошли в крематорий. Невероятно, но Мастер лежал в добротно
сделанном гробу. Комендант сказал, что больше ничего сделать не
может, и печь поглотила Мастера. Комендант говорил, что ему жаль.
- Но почему?
- Мастер говорил, что его жизнью кто-то потом захочет
прикрыть свои грехи. Но коменданту это точно не помогло, -
продолжил рассказ Шестернев. - на следующий день мы подняли
восстание. Первого мая.
- Почему жив комендант? – это было интересно.
- Мастер говорил не трогать. Он должен ответить перед судом.
Одинокий и беззащитный. Пусть поймет что это такое.
- Тридцатого апреля. В день падения Берлина. – задумчиво
произнес Математик. - Вот судьба.
- Да, судьба, - повторил Шестернев. - Его судьба. Великая
судьба. Он незадолго до гибели говорил, что на Родину вернуться
хочет. Коли так бы случилось, то я бы с ним хоть на север, хоть
на Колыму.
- Так твердо, - удивился Математик.
- Извините, - вздохнул Шестернев. - Благородный Вы человек.
ни благ заоблачных, ни денег больших не обещали. Только свобода
и польза ближнему. Но нельзя от судьбы своей бегать. А без
Родины жизни я не представляю. Несвобода, так несвобода. Привык.
Буду, как он, людей из грязи поднимать. Даже если знакомство с
ним станет лучшей частью моей жизни.
Они простились в уважении друг к другу. Оставалось решить
вопрос с бывшим комендантом.
- Где пепел? - спросил, зайдя в камеру.
- Какой пепел, - удивился бывший комендант, словно
очнувшись от сна, и в его мертвом взгляде загорелась искра.
- Его пепел! - пояснил Математик. - Где ты его прячешь?
- Вот оно что, - тихо произнес узник. - И это отнять хотите.
- Отнять? – Математик нервно одернул мундир. – Я
профессор математики. По приглашению читал лекции в Оксфорде,
когда вы напали на мою страну. Она, бедная, сдалась после
первой же бомбежки. Но от моего дома, жены и троих детей,
младшему и года не было, одна воронка осталась. Вся жизнь сгорела. –
Он не помнил, как пистолет оказался в руке. - Прямо здесь, как собаку,
застрелю. Палач, мучитель. Ты понимаешь, кого сгубил?
- Как убивать будешь? - спокойно ответил бывший комендант. –
В лицо или затылок? Отвернуться или на колени стать? Большую
честь окажешь. Так-то меня повесить должны.
- Извините, нервы ни к черту, - пришел в себя Математик. –
Как по лагерям поездишь, так хочется всю кодлу вашу без суда из
огнемета заживо сжечь.
- Понимаю, - снова спокойный ответ. - И не оправдываюсь.
Просто жить хорошо хотел. А здесь платили и обеспечивали. Дом,
говорите. А у меня квартира в трехэтажном доме. Жена, тоже
трое детей. Мать пожилая. Все там, под обломками остались после
