Пустоцвет

Ему... Он рядом. Костя мой рядом.
Высыпать из пакета все вещи, что принесли родители. Повезло: догадались про телефон и зарядку к нему (узнаю: старый, батин… еще без тачскрина).
Шаги в коридор.
Не знаю, почему многие считают, что если они запрячутся в туалет и там начнут свою "интимную" беседу, все это будет сугубо конфиденциальным…
Приоткрытое окно; тишина, вторящая сосредоточению смущенным посетителям; закрытая дверь, за которой может стоять, кто угодно - и прочие, казалось, маловажные факторы, но играющие не на пользу  почитателя "тет-а-тет".
А потому прошлась я в дальний угол и замерла среди огромных горшков с пышными, вечнозелеными напольными цветами. Спиной к окну, боком к прохожим (ловя косым зрением слушателей), лицом в угол. Сделать вид, что набрала чей-то номер и приложила телефон к уху.
- Костя, ты тут?
Жгучая, пугающая тишина. И вдруг треск, шорох.
Усталый, заспанный голос сокрушил тишину:
"Да, зай? Ты в палате?"
- Нет. Вышла в коридор.
"Следующий раз сразу докладывай о передвижениях. Даже просто в туалет", - сдержанное, заботливое, поучительное.
- Хорошо.
"Что-то хотела?"
Обмерла я.
И снова полосонула мысль о беременности, будто лезвием по горлу, тотчас обжигая жутью. Нет, нельзя.... нельзя сообщать.
Шумный вздох.
- Врач сказал, неделю или две придется здесь лежать. Как так? И что... все это время... ждать? А если они не придут? Я думала, хоть в отделении помаячу - спровоцирую.
"Не переживай, - внезапно перебил мою тираду. - Катализатор пущен вход. Скоро припечет - и быстро объявятся".
- Что именно?
"Вчера объявили, что служебная проверка по поводу всей той ситуации, и особенно относительно тебя, будет не в том виде и не теми людьми проведена, на которых доселе все рассчитывали. Гаврики наши однозначно поняли, что ими заинтересовались извне... Как пить дать, запаникуют... и наделают ошибок. Главное, ты не расслабляйся. И никому не верь. Ничего не бойся, но и на рожон не лезь. Ясно?!"
- Что Вы здесь делаете? - от ее голоса меня даже подкинуло на месте.
Живо оборачиваюсь - медсестра (угрюмая, худощавая, невысокого роста пожилая женщина).
Черт бы меня побрал! Расслабилась идиотка... и вовсе упустила всё из виду. Надеюсь, никто ничего лишнего не уловил, не выудил из моего разговора. Вот тебе... и чрезмерная, глупая самоуверенность.
 - О! По телефону, - с негодованием гаркнула старушка. - То туалет в переговорный пункт превращают, то... коридоры - что в палатах потом сидят, уши развесив, все сплетни собирают приблудные. Ну сколько можно говорить? И таблички вешать? Вот... понавыдумывали этих мобильников. Мало того, что в радиоволнах, как в шелках ходим, так еще и куда нос не сунь - каждая вша с ним пляшет... от самого малого до великого. Ложку в руках еще уверенно не держит, а по кнопкам чертовщины уже ловко перебирает. Были на проводах - так хоть упорядочено всё было. Мамочки... те еще мне. За вами надо глаз да глаз, а то еще и детей вам доверяй. Иди давай, - грубо, но все же сдержано, рявкнула на меня, кивнув в сторону палат. - Откуда ты там?
Тотчас виновато спрятала взгляд я. Неспешные, едва ли не в растяжку, шаги... давая женщине возможность психануть и заняться своим прежним делом, а не пытаться проконтролировать мое сомнительное поведение: незачем лишние вопросы, особенно рождающиеся из удивления, почему для "частного" разговора пришлось мне покинуть и без того "уединенную" палату.
 
И, тем не менее, как бы я не пыталась переиграть "старуху", "недалекой маразматичкой" опять оказалась я, и только я. Глупо было надеяться, что возраст возьмет у нее свое - и она забудет про меня. Или не сможет докопаться до истины: кто я и откуда. Поди, не зря, даже не смотря на столь почтенный возраст, ее до сих пор здесь держат, не освобождая место под более молодые, «современные» кадры.
Скрипнула дверь. Зашла в палату. Серьезный, пытливый взор около:
- Лекарства все выпила?
- Почти, успокоительное только осталось...
- Ладно, давай, температуру и давление проверим. С утра, к восьми – в процедурку: там буду ждать. А вообще, есть какие жалобы, вопросы?
- Нет, - резко, невольно поторопившись.
Хмыкнула:
- Куда ж... тебя нелегкая занесла, что ты... так хорошо выглядишь? Муж, что ли?
- Нет, - тотчас закачала лихорадочно головой.
"Соври", - нагло вклинился чей-то (незнакомый мне) мужской голос, взорвав тишину в наушнике, отчего я даже заметно вздрогнула.
- Что? - удивилась женщина.
- Да так... в аварию попала.
Цыкнула нервно старушка. Помолчав немного, добавила:
- Ничего... главное, что в остальном целы... а так - быстро на ноги поставим. Лекарства пей, - кивнула головой в сторону тумбы, размыкая и снимая с моей руки манжет.
- А, да... сейчас. Спасибо...
 
***
И сама не поняла, как провалилась в сон. Жуткие, временами несвязные, малопонятные, размытые картины. Коридор, белый как снег, уходящий в бесконечную даль. Тихое, нудящее жужжание ламп, хотя свет от них - яркий, стойкий, прерывающийся лишь полной теменью  усталых, слипшихся моих век. Ведут, тащат меня в никуда, волочат, удерживая под руки. Но кто, куда и почему - полное отсутствие понимания. Прострация, лишь иногда нарушающаяся странными вспышками недо-реальности.
 
И снова перемены. И снова ничего не могу понять... где я и с кем. Запах... странный, противный и приятный одновременно. Будто эхо из прошлого, далекого детства. Еще со времен того самого, когда с отцом много ездили по области в редкие его выходные дни, радуясь природе и пользуясь ее плодами: от рыбалки до похода за ягодами и грибами.
Выхлопные газы. Те самые, червем влезающие в салон, забивающие каждый миллиметр внутреннего пространства старого "Запорожца".
 
И вновь шорох, чей-то голос... и знакомый, и далекий одновременно. Сложно выудить хоть что-то, что могло походить на логичную, вразумительную картину бытия. Но если я сплю, почему осознаю... свое это лживое, шаткое положение?
 
И снова ход. И снова коридор, вот только густой полумрак уже царит повсюду, до жути пробирая неизвестностью обстановки, происходящего и наличия затаившихся угроз. И, если бы меня все также не тащили силой, точно бы обо что-то споткнулась, или врезалась, расшибая лоб. И вдруг яркий, режущий, пронзающий до самой глубины души, холодный свет. Морщусь, кривлюсь, отворачиваюсь от него, неумолимого истязателя, тут же нелепо желая сбежать обратно в слепую, пугающую,  но все же пока еще безболезненную мглу. И что самое странное, ощущения с каждым наплывом рисованных картин всё четче и четче, реальней и реальней... И муки, что причиняет хватка или безжалостные лучи искусственного светила, казались уже вполне настоящими, не выдуманными. РЕАЛЬНЫМИ.
И снова ход по кишкообразному лабиринту, вот только уже четко различала перед собой: из красного кирпича стены; без рам окна в мрачную неизвестность; заделанные камнем, кирпичом или перекрытые решеткой из прутьев дверные проемы; пол, что местами тонул в неведомой глубины лужах. Но шли. Вся бригада, "коллегия" смело шагала вперед, бороздя полумрака просторы. Но кто же мои захватчики - я до сих пор не ведала, не понимала, не было ни возможности, ни сил… признать.
И вновь поворот, смело протиснуться в узкий проход, межстенье, что заботливым одеялом окутывало, обрамляло, судя по всему, важные отсеки, центровые, ключевые помещения сего странного сооружения. Впереди - тупик. Свернуть вбок - и перед нами уже крутой, каменный серпантин, ведущий стремительно вниз.
И снова ступить в лужи, погоняя гребни волн среди разливов скверны.
Дышать с каждым метром все тяжелее и тяжелее. Тихое, редкое покашливание одного из "сопровождающих" невольно участилось, а затем и вовсе - ему начал вторить кто-то новый, а дальше, как по команде, взорвался и прочих лай, поражая разнообразием звучания, тембра безусловных рефлексов. Не избежала сей участи и я: давясь скопившейся слизью в горле, взорвалась в борьбе за свободный, спокойный, полноценный вдох. И вновь страх сечет плетью прозрения по спине, доводя до холода, до дрожи в конечностях. "Отнюдь не сон... - грохочет ужас, сдавливая виски. - Реальность. Костя… упорно молчит. Я - чёрти где. Я - ОДНА... брошенная на растерзание... неведомым псам-изуверам".
 
 
Глава 32. Друзья-товарищи
 
***
Толкнули, швырнули, пнули от себя - едва ли не кубарем полетела я; рухнула на колени, отчаянно руками тормозя, кожу, плоть (старые раны теребя) вновь стесывая на конечностях до крови. Попытка собраться, встать, как тотчас кто-то рявкнул и устремил на меня, казалось, пронзающий до недр души, губительный, аннигилирующий луч садистского фонаря:
- СИДЕТЬ! - гневно, жутко, деспотически.
Обмерла я на карачках, подчиняясь. Но мгновение - и медленно, позорно опустилась вовсе, рассевшись на, до кости пробирающем холодом, полу.
Жгучие, пугающие мгновения тишины. Жадно всматриваюсь в сторону своих истязателей, всех тех собравшихся, что предусмотрительно (али трусливо) скрылись в пелене полумрака и тьмы: часть - в комнате со мной, а часть - за ее пределами.
Молчат, дразнят. Загоняют жертву в собственные тенета страха.
И довольно-таки... успешно.
 
Яркий свет, хоть и раздирал до боли глаза, а все же манил, дразнил... вынуждал сосредоточиться на нем, роняя лживую надежду, стремление прорвать шлейф непроглядности и высмотреть, выглядеть, узнать врага - понять, определить последующий алгоритм действий.
- Ну, Цветкова, - будто гром, вновь раздался незнакомый бас. - По добру, или по веселью? Что выбираешь? - колкий миг смакования собственным превосходством ублюдка. - Только учти, - неожиданно продолжил, - последний вариант только нас позабавит. И поверь, не посмотрим на твое...  "положение". Не побрезгуем: отведаешь нашу любовь сполна. Так что... думай. И желательно быстрее.
- Что вам надо от меня? - нервически сглотнула слюну.
- Что-что? Не ту х**ню, что ты парням впаривала, или Курасову лечила. Кто такой Пахомов? Только на самом деле... На кого и что роет? Что уже нарыл? И кто ему о нас всё сливает? Ну же, давай... подстилка мерзкая, сдавай своего е**ря. Только учти, мы многое знаем... Соврешь хоть раз - и тут же пожалеешь, что родилась на свет... или не задавилась еще там, в деревне.
Окаменела я, прозревшая. В жилах застыла кровь, сменившись на яд страха и обреченности. Мышцы позорно сжались в теле, казалось, выжимая за раз из него всю влагу. По коже побежали мурашки...
- А молчать вздумаешь, - и снова скрежет металла, вместо человеческой речи, - быстро язык развяжем... Причем я сам, лично, за это возьмусь, - какой-то странный привкус больной садисткой услады скользнул в воздухе.
- Он в дела в свои... меня не посвящал.
Тотчас рассмеялся подонок. Сдержанно, едко, саркастически.
- Ну, как пожелаете... Елизавета... Анатольевна. Как пожелаете...
Уверенные шаги ближе и вдруг, силой ухватив меня за волосы на затылке, резко рванул. Взвизгнула, взвыла от боли я. Вынужденно вглядываюсь ему в лицо, в глаза. Откровенно, смело сверлит взором. Едкая, циничная ухмылка:
- Он стоит того? Да?
- Я, правда...
Но не дал договорить. Едва выпустил из своей хватки, как резкий взмах - и жесткий, яростный удар, пощечина тотчас влипла мне в лицо. Зазвенело в ушах. Запекло на губах, а в рот проступил сладко-соленый сироп жизни.
- Че ты ее по роже сразу бьешь? - кольнул в