Пустоцвет

рассмеялся не менее издевательски. – А вот учитель мой был иного мнения. Всё сулил мне ее и угрожал, как чем-то самым страшным. А потом… пришел момент: заболел тот сильно. Сам себе диагноз давай ставить и коллег подключать. Лечили, лечили его – и всё безуспешно. Пока я нечаянно не наткнулся на одно несоответствие в анализах, зацепку. Все книги, помню, тогда перерыл… и накопал. С меня поржали, а потом – делать нечего: повелись. И что? Вылечил я старого брюзгу. И знаете, что мне в итоге сказал, вместо благодарности? «Ну, Артур, теперь и помирать не стыдно», - тихо рассмеялся сам себе под нос мой Доктор. – С тех пор и я поверил в себя... окончательно. Теперь стараюсь изо всех сил… дабы у старика оставался повод «бесстыдно умереть».
Не сдержалась – рассмеялась я нескромно. Поддержал улыбкой и Афанасьев меня.
- А вы говорите: не по плану всё и всегда. Значит, рано еще… или планы «не очень».
- Спасибо, - шепчу смущенная, пряча взгляд.
- И более того, если бы не медицина: я бы свою жену так и не встретил.
- Вы же говорите, что она - тиран, - осмеливаюсь на иронию.
Хохочет:
- Тиран. Но мой, и ни на кого никогда я ее не променяю. Я не мазохист – просто, когда буря стихает, эта женщина делает меня действительно счастливым.
Улыбнулась я понимающе…
Шумный вздох – и решаюсь на самый жуткий, пугающий, душу мою раздирающий уже давно, вопрос:
- Вы говорите, что со мной всё хорошо…
- Да, - поспешно. – Вы же даже уже ходить умудрились. Так что – все ставки на скорое выздоровление. Авось завтра уже и в ЗАГС можно!.. – хохочет.
- А ребёнок?
Обмер, будто его расстреляли. Глаза округлились:
- Что ребёнок? – искреннее удивление.
- Что с ним? Я – беременна. По крайней мере… была, - сухим, дрожащим голосом прошептала, едва уже не плача, осознавая и без того… уничтожительный ответ.
 
 
Глава 35. Палитра Счастья
 
***
- Вы говорите, что со мной всё хорошо…
- Да, - поспешно. – Вы же даже уже ходить умудрились. Так что – все ставки на скорое выздоровление. Авось завтра уже и в ЗАГС можно!.. – хохочет.
- А ребёнок?
Обмер, будто его расстреляли. Глаза округлились:
- Что ребёнок? – искреннее удивление.
- Что с ним? Я – беременна. По крайней мере… была, - сухим, дрожащим голосом прошептала, едва уже не плача, осознавая и без того… уничтожительный ответ.
 
 
 Скривился вдруг. Поморщил лоб:
- Нет, - закачал неожиданно головой, его голос прозвучал испуганно, неуверенно, проседая от боли. – Не была…
- КАК? – ошарашенная, выпучила на него очи я. – Одиннадцатая неделя! У меня же... где-то анализы… заключение даже есть! – горько, отчаянно, едва ли не криком. Бесцельный взор около…
- Нет, - не отступает неумолимый Изувер. – Нет, Елизавета… - грохочет бездушный приговор, отбивая молотом по наковальне. - Не было, - добро как-то, заботливо прошептал (будто издеваясь) тщетно пытаясь успокоить меня. – В ту ночь, когда… тебя привезли, я как раз дежурил. Видел всё… собственными глазами, - кивает головой. – Не в секунду же на операцию. Анализы элементарные взяли, ваших опросили… Ребята из хирургии у нас толковые, как и в палате интенсивной терапии, где ты лежала после операции. Черт, да я здесь, у нас … сколько раз тебе назначал анализы! Где-нибудь, да проскочил бы этот фактор: в крови, в моче!.. Хоть какая-то несостыковка, намек, но был бы!  Но ничего… - обмер в молчании, немых рассуждениях. Миг – и резво добавил: - Или муж бы твой сказал!
Нервно выпучил на меня свои угли.
- Он не знал, - виновато прошептала, опустив взор.
Замер, не шевелясь.
Минуты – и снова громко, резво, в волнении:
- Ну, хочешь… УЗИ сделаем?! Завтра с ребятами из гинекологии договорюсь – и там уже без вариантов.
- А сегодня? – молитвой уставилась в глаза.
Выгнул брови. Секунды рассуждений – и сдался:
- Уже, конечно, очень поздно. И все, наверняка, разошлись, но… Жди… Ждите.
 
***
- Нет, милочка, - сдержанно проговорила пожилая женщина. – Нет здесь беременности. Более того… сама, наверно, знаешь? Да?.. – многозначительный взгляд мне в очи.
Вмиг виновато опускаю глаза, пряча горе и позор.
На ресницах заблестели слезы:
- Да, - едва различимым шепотом.
Закивала та головой:
- Ладно, ладно, вставай, вытирайся… Салфетки там, в углу.
Подчиняюсь.
- И ближайшее время… я не вижу, чтоб была какая беременность. Но точно не месяц назад. Рубцы есть, хотя уже почти все затянулись. Состояние удовлетворительное… в той мере, в которой… - задумчиво, врастяжку пробурчала сама себе под нос. Шумный вздох. Разворот ко мне, пытливый взор: - Аборт, да?
Обомлела я, пришпиленная к месту, забыв даже, что делала.
Но миг – и метнув пристыженный взор на своего врача, Артура Альбертовича, я тут же опустила быстро сорочку. Выровнялась, вытянулась, словно перед расстрельным взводом.
Не знаю, что и ответить.
Но и не надо было уже – та свое решила. Враз закивала головой женщина; разворот ко мне спиной; шумный, болезненный вздох – и цыкнула.
Враз по моим щекам потекли слезы. В момент отвернулась и я, скрывая позор и злость: нех** вам что-то объяснять, уроды.
Но вдруг движение, шаги – и обнял меня Афанасьев, прижал к себе:
- Ну, чего ты? - прошибая шоком до пят. - Всякое бывает… - тепло, заботливо, без капли порицания, неожиданно прошептал; невольно уткнулась ему в грудь носом, давя в себе незваные, жалкие рыдания. Провел, погладил меня по голове: - Ну-ну… Все мы ошибаемся… Всех нас испытывает судьба. Главное… чтоб потом вновь на те же грабли не наступать.
- А она и не наступит, - жестокое, циничное, грохочущими залпами в меня «человечной женщины-врача».
 
***
Заботливо довел, доставил обратно меня мой нынешний «спаситель», Артур Альбертович, до палаты. Помог даже забраться на кровать, лечь  в постель.
Нырнула я под одеяло и тотчас, от позора прячась, уткнулась лицом в подушку. Малодушно давлюсь слезами, едва справляясь с тем, чтоб подавлять громкие, позорные рыдания.
Молчит. Шумные, тревожные вздохи – но на комментарии не решается.
Шорох – шаги на выход.
- А Вы бы могли… - будто током, меня пронзило прозрение. Резко дернулась, отчего сразу взвыла от боли. Мгновения, дабы совладать с собой, – и навожу фокус. Взор в лицо, застывшему в удивлении, врачу.
- Слушаю… - тревожно.
- А Вы бы... могли не говорить пока… не сообщать никому из моих... что я пришла в себя. Очень прошу...
Секунды внутренних рассуждений, споров – и сдался:
- Могу. - Помолчав немного: – Но только… до утра. А там - сами понимаете: на меня давят.
Закивала я головой, живо стирая с себя позорную слабость. Пытаюсь улыбнуться (коряво, криво, но искренне):
- Спасибо!
Позорный всхлип вырвался из моей груди остаточным выхлопом.
Стоит, сверлит меня взором – не уходит почему-то мой Доктор. Думает.
И вдруг:
- Такое ранение… - задумчиво; взгляд стал бесцельным, теряя фокус, поплыл около, - и не задеть ничего… жизненно важного… - внезапно очи в очи: сцепились наши взоры в немой схватке. – Как по мне, это – чудо.
- Что? - не могу понять, к чему это он.
Игнорирует. Ведет свою мысль дальше:
- Всё обошлось – Вы выжили... и даже... не скажу, что сильно пострадали. А значит... для чего-то это нужно было.
Обомлела. Секунды, минуты... тугих, тяжелых размышлений - и осмеливаюсь:
- Для чего? – горько, обижено. Злобно.
Рассуждения, сомнения. И в итоге - его молчание.
А потому решаюсь я продолжить:
- И ради чего мне теперь жить?
Но не среагировал привычно... как все. Не удивился. Даже не вздрогнула ни одна мышца на его лице. Мерно, уверенно, спокойно ответил:
- Не ради ЧЕГО… а ради КОГО, - в глазах его вспыхнул странный огонек, будто ведя за собой в туманные дали своих собственных давнишних трагедий и рассуждений, ведя в глубины... своей души. Продолжил Афанасьев: -  И не мне Вам рассказывать, что такие люди… рядом с Вами есть, - будто выстрел в сознание, укор в... сердце.
Обомлела я, боясь даже вздохнуть.
Минуты борьбы взглядов - и вынужденно сдаюсь. Ведусь, стыдливо пряча очи:
- Но что я Ему подарю? – обреченно. Щеки запылали, вторя моему позору и собственной никчемности. – Что? Кроме слёз… - Решаюсь рубить откровения дальше: - Ничего?.. - и самое жестокое, на что способна моя душа... относительно самой себя: - А без меня – у него был бы шанс на счастье.
Тихо, язвительно... рассмеялся внезапно Доктор, словно протащив меня через мясорубку. Оцепенела я в удивлении. Миг - и нашла силы обрушить на него взор.
Отозвался учтиво:
- Как же... вы любите за нас всё решать... милые наши, ЛЮБИМЫЕ женщины, - едко, откровенно дерзко, прошептал тот. Немного помолчав, продолжил: – А ведь у каждого - своё понятие о счастье…
Ухмыльнулся враз печально. Шаги ближе – и присел на стул, у койки.
Взгляд пустил около, а после - утопил в пол. Шумный, тяжелый вздох, давя внутри себя забурлившие эмоции...
- Мы с моей женой уже лет двадцать, как женаты. А детей всё нет. И не будет, - убийственным грохотом слова. - Диагноз ей поставили. Она в слёзы… вот как ты. Не сразу, правда, - протянул многозначительно, - но было. Ой, как было!.. - скривился от боли. Но миг - и совладал с собой. - «Чужих, - кричит, - не хочу, своих хочу! Но их не будет!» И как давай за меня решать: бросай, говорит, и вали на все четыре стороны… счастье иди, мол, нормальное, не бракованное, ищи. «Настоящее»… Господи, помню, как я … ржал истерически с этого слова. Поня-тия. «Настоящее счастье». Я даже, сам для себя, толком не осознавал, что ОНО значит, это ваше счастье, «настоящее».  Как ОНО для меня выглядит. Зато она, Вы… умницы-красавицы, во всём эксперты: быстро решила за меня, - сглотнул слюну шумно, болезненно. – Я же ее лет шесть добивался, Аньку свою. Как встретил на первом курсе – так и влюбился, накрыло с головой. Ходил, что дурак по пятам. Поначалу она на меня скромно фыркала, потом боялась, потом избегала, потом орала, что ненормальная… а после – игнорировать стала. А я ходил, добивался… Цветы, подарки, внимание… И главное… чувствую же: моя она, моя! И вот - выпускной, клятва, дипломы. Я с цветами к ней. Так, думаю, сейчас, как всегда, пошлет – и я пойду, бухать с друзьями. Ан-нет. Не сегодня. Внезапно взяла мой букет. Я стою ошарашенный и не знаю даже что сказать, что сделать. Глаза вылупил, и аж дышать страшно. Думаю, сейчас как заедет им по морде… а там розы, шипы ух какие… - я и попрощался уже мысленно с жизнью. А она – нет. Растянула на устах улыбку и как выпалит: «Да». Я еще больше оторопел. Язык онемел, ноги подкашиваться стали. Спустя минуты такого остолбенения и сам не понял, как пошутил: «Че «да»? И замуж, что ли, готова за меня пойти?!» А она: «Ну да». Так на следующий день и пошли в ЗАГС, заявление подали. А вскоре – и поженились. Это ее отец, оказывается, категорически против меня был. Ультиматум ей поставил: сначала учеба, а дальше – делай, что хочешь. Не думал старик, что она исполнит затеянное. Поставили пред фактом: завтра венчание. Хотите - приходите, нет – ну, что уж тут: не особо-то и расстроимся... -  Немного помолчав, продолжил Афанасьев: - И теперь она мне заявила: иди, броди… ищи че-то там… что другие… счастьем считают, - внезапно обрушил, уставил взгляд мне в глаза. – А зачем оно мне без нее? Пусть даже бы с десяток мне какая нарожала. Зачем? Я без своей Аньки – никто, и ничего другого мне не надо. Так что… - закачал головой, - не надо решать за нас, что для нас «счастье». Если мужчина любит женщину, то он любую ее примет: без рук, без