Пустоцвет

остановку – и в первый попавшийся автобус.
Захлопнулись створки. Взор испуганно в окно: не последовал. Так и застыл, капитулируя, на улице, пораженчески провожая меня цепким, полным боли и разочарования, взглядом.
 
***
Звонки. СМС: «Нам надо поговорить…» «Ты добесишь меня!» «Я поступил правильно». «С*ка ты…»
Караул в автомобиле… около работы, под подъездом. Пару раз даже домой приходил, в дверь стучал.
Игнорировала, избегала… как могла.
И чем сильнее был его напор, преследование – тем страшнее мне было, и тем сильнее тяга сбежать, спрятаться… исчезнуть.
 
Забыть. Хотелось всё забыть. Да только… мысли, осознание того, что все воспоминания сотрутся… Что самые сказочные, чудные мгновения всей моей жизни… я вместе с тем тоже потеряю, ранили меня… куда глубже, пронзительней, болезненней, чем если бы нашпиговал меня свинец.
 
Я разрывалась на части: между разумом (внутренним суждением, принципами, мировоззрением) и сердцем, душой - которые непонятным образом столь сильно и неожиданно быстро… прикипели, привязались к этому человеку: двуликому, как оказалось. Сейчас он шутки травит, а через пять минут… пулю в голову безжалостно пускает, и даже глазом не моргнув. Это не Буранов, который… только словом, криком мог щемить, хотя… и очень умело, «действенно».
Разрывалась я между страхом и жаждой, между долгом… и счастьем, необходимостью… и мечтой.
Ведь как… как я могу быть полезной обществу, как я могу исполнить свою избранную миссию, если путь мой… будет кривой, лживый и ведущий в никуда? Если вместо прока… я буду сеять лишь ущерб: поддамся на черную игру и стану творить разруху.
Для чего тогда мне вообще… жить? Для чего? Когда всё, что я смогу, всё, что я буду делать,  так  это - не создавать, опекать, спасать, а откровенно, беспощадно паразитировать… Уничтожать, отравлять… и без того больное, надломленное, страждущее общество.
Я стану одной из тех… против кого сама вызвалась бороться.
Я буду не просто пустоцветом. Я стану болезнью. Опухолью, которую в пору будет лишь… хладнокровно, окончательно и бесповоротно… выжечь, вырезать, без жалости удалить.
 
***
Очередной холодный, осенний вечер. Очередная встреча в утонувшем в полумраке дворе.
- Лиза, стой! – рявкнул мне в спину. Узнаю голос.
Поддаюсь. Сегодня поддаюсь. Обмираю.
Но не оборачиваюсь. Жду, пока поравняемся…
Взор мне в лицо. Отваживаюсь ответить, уставиться и ему в очи:
- Что? – холодное, раздраженное, колкое. Будто и не я доселе… с ним в «любовь играла»…
- Поговорить надо.
Скользнула взором по его усталым серым озерам, что оттенялись жуткими, болезненными ореолами мешков под глазами. На устах – серьезность… вместо когда-то теплой, сладкой, терпкой улыбки.
- О чем? – не уступаю в своей скрытой грубости.
- О нас…
Жалящая, мучительная пауза – и поддаюсь на разума и страха уговоры:
- Не хочу, - осмеливаюсь на самое страшное.
- В смысле? – оторопел.
- Ничего не хочу, - резвое движение – и, огибая его сбоку, враз продолжила свой путь, бросая… оставляя его, себя, нас… каждого в своем собственном, режущем, убийственном одиночестве.
 
 
 
Глава 16. Петля

 
***
Радовалась ли я своему поступку? Решению?
Тому, что позорный страх победил скулящую мольбу сердца?
Радовалась?
Ни капли. На ресницах – слезы. А в душе – полный кавардак. Буря шальных эмоций, чувств. Предательства самой себя и ликования рационального циника.
 
Сегодня… я вновь сбежала от своей судьбы.
Вот только в этот раз – это не дало мне… ни радости, ни пользы, ни успокоения.
Свобода – которая оказалась… хуже всякого яда, отравляющая, иссушающая, но не убивающая… не разрывающая до конца.
Смерть – не желающая завершить жизнь…
 
Он ушел. Ушел мой Костя. Ушел Пахомов… окончательно и бесповоротно.
Ни встреч, ни звонков, ни даже смс … ничего. Пустота.
Чего так хотела – «наконец-то»… получила.
 
Только радости во всем этом… не нашла.
Давление отступило – а вместе с ним… смогла сделать вольный, полноценный вдох. Обдумать все… трезво: без паники, без страха (который, словно снежный ком… с каждым Его, Кости, визитом разрастался) обдумать… и понять. Осознать всецело… Откровенно, горько, пронзительно прочувствовать, узреть: нет со мной моего Пахомова. Нет – и больше никогда не будет. Двуликого. Пугающего, черствого, жесткого… и вместе с тем сдержанного, нежного, заботливого, мягкого… веселого и притягательного.
 
Без Него моя вселенная… пуста.
Обретая смысл для мира, я теряла смысл мира для себя.
И вместе с тем – и желание. Желание на все эти баталии, старания, нормы, обязанности и обязательства. Желание и дальше отстаивать свою честь… и исполнять свой долг.
 
 
Но что тянет меня к Пахомову?.. Что конкретно?!
Я так и не поняла. Не докопалась до сути, остова этой тоски, горечи… боли, в конце концов. Отчаяния…
Что меня манит к Косте?!
Почему ради него я уже готова наплевать на принципы, на окружающих, даже на саму себя – и рискнуть?.. В омут кинуться с головой! Душу ему отдать безвозмездно!
НЕ ЗНАЮ!
Не знаю…
 
Но это не секс. Отнюдь не он. Захоти – уже сейчас бы я спала с кем-то другим в его кровати: тот же Казанцев (подлый «старатель», осведомитель мой нерадивый) или даже Буранов: не бросила бы его… если бы только физическая тяга меня держала рядом с мужчиной.
Так что - нет… Этот «атрибут» взрослой жизни не настолько важен для меня, чтобы за него цепляться.
Хотя… чего греха таить? Близость с Пахомовым… та еще была: удивительная,  неповторимая, волшебная… Да, временами излишне откровенно, безрассудно, пошло, но вместе с тем… это было нечто. И гораздо большее, нежели просто удовлетворение физических потребностей. Гораздо! В ласках его, в нежности, в соитии… во всем этом было прежде всего духовное, душ сплетение… Когда больше хочешь дарить удовольствие, отдавать ласку, нежели его, ее получать. Когда осознание того, что делаешь другому приятно – куда важнее твоих собственных ощущений, нужд, вожделений.
Хотя и они… на грани невероятного, убийственного, самоотрешенно-забвенного…
 
Но теперь ничего всего этого не будет. И что бы меня не влекло - всё напрасно…
 
И если раньше ночи я проводила, коротала, давясь слезами и страхом, невольно самоуничтожаясь и бичуюсь кошмаром того дня, что до сих пор перед моими глазами будто наяву… то теперь это была горечь, обида, тоска… боль разлуки. Ненависть одиночества. Ненависть… самой к себе.
И лишь одно меня оправдывает, успокаивает… дает иногда силы принять свое собственное прежнее решение – вместе со всем этим поступком, глупостью, али мудростью… я подарила Косте второй шанс. Ведь кто я? Что я? Что в итоге ему смогу предложить, если бы отношения зашли далеко? Стали… откровенно серьезными? Вот ЧТО?
Да, у него уже есть сын. Есть… Но а что, если ему этого мало? Почему, как смею я лишать его права на счастье, на самореализацию как отца, как мужчины?
Вот как?
И кем я буду после всего этого?
Обманщицей? Предательницей? Коварной, бездушной тварью?
Сознаться? Надо было сразу во всем сознаться!.. И плевать даже на жалость, которую в конце концов вызову к себе. Или ненависть – если опять соврать… о причинах сего… «результата».
В итоге победило бы его истинное отношение: или принял, или бросил.
И снова… я нахожу себе оправдание: не могу же сразу… с порога, каждому, кто западет мне в душу, выпаливать все свое самое потаенное? Болезненное? Сокровенное?
«Каждому»… То еще сказала!
Будто это так легко?! Будто таких много... было и будет?!
Отгораживалась и сейчас отгораживаюсь от всего вокруг: от мира, от общества - толстенной, непробивной стеной.
А Пахомов – это… исключение. То еще исключение, ведь за плечами «бурановская школа»… и трагедия, что убила все живое внутри меня.
Убила... - по крайней мере, так мне казалось… до встречи с Костей.
Но нет - ошиблась: среди пепла было разодранное, но еще живое сердце. А теперь ему тоже... предстоит умереть.
 
***
И, тем не менее… наступает очередной холодный, жуткий, полный боли и слез, вечер. Краски сгущаются. Эмоции – накаляются.
Чувство разлуки, тоски вновь накрывает, режа, кромсая всю заживо изнутри. И всё, как первый раз. И всё, будто нет воздуха в комнате… без него – нечем дышать. Не как жить, нет сил терпеть… и существовать далее. Капля за каплей – и сосуд мой пуст. Песочные часы себя исчерпали.
 
А потому… беру в руки телефон. Всё, как всегда… за последние несколько недель. Отключить блокировку, забраться в меню, найти его номер… Цифры, которые уже знаю на память. Имя контакта… которое уже тысячу раз менялось… от «Костенька» до «мерзкий гад» и обратно...
Но в этот раз я смелее. Решительней. Отчаянней и безрассудней.
Зажать кнопку вызова.
Гудки… Долгие, жгучие, жуткие, режущие до кости своей неизвестностью… безучастностью.
И вдруг щелчок. Перебой, перемены. Но вместо родного голоса – надрывный писк, ритм умирающего сердца, вторя коротким, сброшенного вызова, переливам.
 
Тишина.
 
Прострация. Ужас. Смятение… и сомнения…
Жалящие минуты не менее колючих за и против.
Решаюсь. Отчаянно, трусливо, безрассудно решаюсь. Опять зажать кнопку вызова, взывая к палача вердикту.
Опять тишина. Убийственные, сводящие с ума мгновения выжидания – и вот оно жуткий, мерзкий писк. Совсем иной, чем даже который был прежде. Долгий, пронзающий, а затем не менее гнусный женский голос, разрывая мое сознание, душу… и надежду в клочья: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позже…»
Резво, испуганно отбиваю звонок, будто кто увидит, услышит… узреет мое падение. Мой позор. Мое… уничтожение…
Выпустить из рук свой приговор…
Слезы рекой по щекам – а в груди дыра, что воем пустоты и спиралью обреченности тотчас стала закручиваться, рождая всепоглощающую черную бездну.
 
***
Не знаю, как дожила до утра. Как в сон провалилась, не помню. Измученная, растоптанная, растерзанная. Но вера еще стойким солдатиком, отважным партизаном, патриотом, теплится во мне. А потому – не успела и глаза продрать, как тотчас кинулась искать телефон. Собрать части на полу, включить – и живо отыскать номер. Нажать на вызов.
И снова гудки… пустые, жгучие, безучастные… вот только уже никто не норовит прерывать их ход. Полнейшее отрицание, игнорирование, плевок. И так… пока система оператора не решит, что хватит… хватит измываться… на собой, над Ним, и над всей вселенной в целом, рождая при этом очередную глупость вместо трезвости, собранности и любимой, твердокожей, циничной… рациональности.
 
 
Глава 17. Операция
 
***
Ничего больше не хотелось. Ни в этот день, ни вообще… когда-либо.
Пусто… слишком пусто стало на душе.
 
Набрала Сальникова: хотела передать через него Науменко, что на работу не явлюсь - "заболела" - впервые совру,  дабы увильнуть от службы, от обязанностей.
Но... не дал…
Какие-то странные шутки, невероятный подъем настроения. Чушь какая-то про операцию, про Казанцева, про шлюх. Что мне все это очень понравится, так как Науменко выступит сутенером.
В общем, не слышал меня Виталя… и все мои попытки хоть как-то перебить его тираду, пробиться сквозь сумасбродную реку приторного веселья, свелись на нет.
- Так че, едешь? – наконец-то выпаливает это юмористическое «радио».
- Еду-еду, - грубо,