Украденное имя

рассказывал об этом сказки, – стесняясь, признался он. – Тоже говорил – давно и далеко. Учил читать мысли и чувствовать силу земли…
– Это хорошо, – Йаллер постепенно приходил в себя. – Это очень хорошо. А объединяющей воле он, часом, не учил?
– Ну… так оно не называлось… просто говорил: если вас много, и вы доверяете друг другу, тогда и сила земли к вам придёт… ну, больше её станет. Правда, от брата всё равно толку не было, не получалось у него ничего…
– Нам бы какое-то оружие особое изобрести, – напомнил его отец.
– Изобретёте, – пообещал Йаллер. – Не всё сразу. Вы знаете, что у элиа тоже есть кольца вождей?
– Тоже магические?
– Да… только – чистые. Он не имеет к ним касательства. Никакого.
– А если с элиа объединиться… они же когда-то призывали нас на помощь… пусть бы теперь и они пришли…
– Пусть, – согласился Йаллер.
Он глянул в окно. Поздняя осень уже не казалась пустой и пугающей. Хоть там ветер и хлестал землю холодными плетьми дождя, – здесь горел огонь, было тепло. Когда-нибудь ненастье сгинет, и в мир придёт весна…
 
***
Исилдур постоянно ездил на юг, – а Йаллер постоянно напоминал себе, что в края живой богини Тиштар он никогда не заберётся, что это ещё южнее владений Рауна, что… И лишь когда Исилдур вместе с сыновьями однажды возвратился и яростно сообщил о нападении на свою столицу, Йаллер вдруг очнулся и с удивлением обнаружил, что к нему вернулась способность соображать.
– Священное дерево? – переспросил он. – Саурон с войском перешёл реку, добрался до города и ворвался в него только для того, чтобы срубить ваше священное дерево и уйти назад за свои горы?
Исилдур кивнул. От бешенства он был почти не в состоянии говорить.
Йаллер покачал головой.
– Вы легко отделались.
– Что?!
– Подумай сам. Что, никак?
Исилдур гневно выпрямился.
– Это – вызов, – отчеканил он. – Он ответит за это.
– Вы заразились от элиа любовью к священным корягам, – вздохнул Йаллер. – Ну что ж… пусть так. Но я бы на твоём месте подумал о том, что могло быть хуже. Что его целью вместо дерева могло стать разорение города. И не одного.
– И что? Мы не должны отвечать?! Мы не…
– Уймись, – попросил Йаллер. – Дай сказать.
Исилдур некоторое время молчал. Йаллер понял, что тому очень хочется прогнать прочь непрошеного советчика, неспособного прочувствовать глубину оскорбления, но он сдерживается: всё-таки перед ним руниа, не стоит ссориться… обзаводиться ещё одним врагом-руниа, на сей раз под боком у собственной крепости.
– Говори.
– Спасибо, – язвительно отозвался Йаллер. – Так вот. Да, это – вызов. Показ мощи. Кто-то поглупее истолкует его как тупое желание растоптать и унизить – и только. Ирукайское желание. И ты уже пошёл у него на поводу.
– Я?!
– Конечно. Или это я тут кричу про то, что такие оскорбления смываются только кровью?
– Но в чём же я иду у него на поводу?!
– Ты горяч и безрассуден. Среди тех, кем ты правишь, полно ещё более горячих и безрассудных людей. Они послали тебя собирать армию, чтобы отомстить за оскорбление. Разве не так?
– Так.
– А ты не заметил, что именно этого от вас и хотят? Что если бы в его планы входила война на уничтожение, он не ограничился бы налётом на дерево? Он оставил тебе город, он даже мало кого убил… хотя мог. Он – ушёл. Зачем?
Исилдур с силой сжал виски.
– Затем… чтобы вызвать нас на бой.
– Наконец-то, – с чувством сказал Йаллер. – Но дело не только в этом.
Исилдур резко отвернулся. Слова Йаллера вытягивали силы, касались незажившей раны в душе.
– Да не тяни же…
– Кольца элиа скрыты, – отчеканил Йаллер. – Его рука не касалась их. Ему нужна власть над народами, а не уничтожение их. Его цель – выманить вождей элиа к себе, к своему Источнику, и подчинить себе вместе с кольцами. Точнее – через кольца. Дотянуться до элиа сейчас он не может: слишком далеко от его места Силы. До вас – ближе. Вы когда-то приходили на помощь элиа, когда он напал на них, теперь вы, наверное, позовёте их воевать – по старой дружбе. Дальше – он заманит вас за свои горы. Туда, где он чувствует себя сильнее всего.
– И что же делать? Не звать?
– Звать. Воспользоваться случаем.
– Но почему? Ты же сейчас наговорил…
– Потому что если сейчас вы не сделаете этого, он придумает что-то ещё. Посложнее. Такое, чего вы не раскусите. Впрочем, вы и этого-то не раскусили…
Йаллер махнул рукой. В глазах Исилдура отражалась грядущая беда.
– Но мы же проиграем. Ты же сам сказал…
– Да, риск велик. Но… – Йаллер подумал, как он может объяснить, что кольца элиа брат не может подчинить, поскольку не он их делал. – Проиграет только тот, кто заведомо опустил руки. Ты – не опустил. Ты знаешь опасность. Ты видел её лицо. И… я думаю, что Раун будет на вашей стороне.
– Раун… – лицо Исилдура болезненно исказилось. – Но что он может? Он же согласился служить Саурону.
– Именно, – кивнул Йаллер и так улыбнулся, что Исилдуру показалось, будто тот внезапно сошёл с ума.
Улыбка исчезла.
– Я всё сказал. Ты собирался сколачивать союз? Иди и делай.
И – после ухода Исилдура – отчаянно задохнуться: ему оказалось достаточно имени Рауна, элиа – нет. Элиа не должны ничего узнать, иначе – не будет доверия, иначе запишут в стан врагов. Родственник слуги Саурона… как можно идти с ним на союз? И как их убедить в том, что их кольца вождей – безопасны, что они помогут?!.
Исилдур должен был сделать это сам.
 
***
Это был пристальный, тяжёлый, – но непобедимый и возвращающий к жизни взгляд.
Того, за чьей спиной были неизмеримые бездны времён, преодолённых просторов и горя.
Того, кто узнал, как дорого стоит надежда, – даже не победа, а одна лишь  надежда на неё. Кто имел право сказать: если я смог, значит – это возможно. Значит – сможете и вы.
Этот взгляд дарил силу встать.
К тем, кому посчастливилось поднять голову и встретиться с Йаллером  глазами, словно возвращались силы, потраченные на долгую дорогу, на длящееся – и ещё не закончившееся – ожидание грядущих битв. Этот взгляд поднимал, как на крыльях, и ты ощущал, что ты – сделаешь. Ты дойдёшь, выстоишь и победишь.
Йаллер стоял на вершине холма, а мимо, по незаметным стёжкам и по большим дорогам, из соседних городов и издалека – из далей, измеряемых многими днями пути, – шли и шли люди и элиа. Разделённые языками и обычаями, разностью прошлого и настоящего, различиями в отношении к смерти и к жизни, – но единые в желании окончить череду бесплодных побед и мучительных подстёгивающих поражений, единые в стремлении повернуть незримое колесо жизни, чтобы взлететь в новую жизнь, над которой уже не властно прошлое. Казалось, в самом воздухе, в остром и прозрачном холодном ветре начинающейся осени реяли видения будущего, – ощутимые и так до боли желанные, что невозможно их прогнать, сказать: нет, не время, ещё не перешли трудной дороги, не добрались туда, рано... Вопреки разуму, – мысль устремлялась вперёд: вот те же лица, но уже обратная дорога, кому-то – одинокая, кому-то кровавая, но она есть, она настала, пусть и не для всех. Да, – за спиной будет больше дорог и потерь, но наконец раздёрнется завеса, и придёт тишина, и вернутся привычные заботы – дом, пища, дети, – но будут уже в радость и без страха, что придёт враг, растопчет твоё и отнимет.
Йаллер слышал их чувства, что сплетались в одно. В этом море было и холодное спокойствие почти бессмертных, и рвущееся беспокойное пламя недолго живущих, и общий страх – увечий, смерти, – и уверенная поступь грядущей победы. В победу верили все, даже те, кто чувствовал, что не дойдёт, – готовы были не дожить, лишь бы она пришла, обняла живых распахнутыми крыльями свободы и дала покой. Позже, когда настанет час пойти в бой и делать грязную кровавую работу, платить жуткую цену, – придёт отчаяние и яростное нежелание соглашаться на то, что всё кончено, но сейчас… сейчас всё было иначе. Будущее кружило головы, звало и уже – существовало. Дни и ночи своей неостановимой поступью приближали его, и нужно было только спокойно идти вместе с ними.
Йаллер ушёл с холма: надвигалась ночь. Скоро вооружённые потоки остановятся, и на их пути к грядущей победе настанут прохладная тьма, тёплое живое пламя костров и искры, летящие в чёрное небо. Придут негромкие разговоры – о неважном, как будто ничего особенного не происходит, потому что за долгие дни всё уже проговорено, пережито в начале пути, а сейчас – очередная ночь, очередной день, и до того грозного времени, когда из рядов тех, кто идёт сейчас вместе, смерть вырвет свой урожай, ещё далеко.
В ночи Йаллер тихо подбирался к кострам, садился к людям и слушал, вплетал в разговоры свою нить – легко, ненавязчиво, как будто всегда был знаком с сидящими в ночи. За элиа его не принимали, – не похож, – думали, что человек… не простой, а из тех, кто умеет больше других, такие были. От этого становилось тепло на душе: да, одарённые Силой и живущие долго, да, они здесь, где-то далеко, но кто-то сидит неподалёку, пошёл в этот поход и должен, обязан уцелеть. С людьми было хорошо и спокойно, он невольно вспоминал, как в последний раз сидел вот так, накануне битвы, с ха-азланна, но тогда белой невыносимой болью резала мысль о неизбежном поражении. Тогда к воинам по обычаю в последний раз приходили женщины – их жёны, не их, ничьи, чужие – всё равно, и идущие навстречу Смерти не имели права отказать Продолжающим Жизнь… Йаллер заставлял себя вернуться в реальность, и его голос оставался ровным. Тени прошлого не должны здесь никого тревожить. Он не выпустит их из своей памяти. Местным хватит грозного настоящего, созданного тем, с кем им предстоит воевать…
 
***
Когда он увидел, что брат вышел из ворот своей крепости и заманивает своих врагов по спиральной дороге – вверх, к жерлу вулкана, он понял, что скоро тот задействует всё, чтобы зажечь в дремлющих до сих пор кольцах элиа тот внутренний огонь, на который рассчитывал.
Он не знал – до сих пор! – что кольца подменены, он просто чувствовал, что они есть, но всё сливалось в мутном незримом вареве Силовых вихрей, он определил, у кого кольца, и теперь – оставалось только дойти до своего Источника, и воззвать к ним, и подчинить.
Йаллер ждал до последнего, пока не начнётся бой, пока брат не займётся людьми и элиа... и не начнёт вытягивать силы – из своих. Из тех, кто замрёт тут же, в башне и потеряет счёт времени. Да, изначально задумано было иначе: чтобы за ними стояли народы… но – не вышло.
Йаллер рванулся в воздух, – знал, что некому уже следить.
Силовую линию-границу почувствовал в полёте, – как будто пронзило белое пламя, только – незримо, от этого зашлось дыхание, но лишь на мгновение, а дальше – настала серо-сиреневая дымка, заволакивающая всё, лежащая на камнях, на пожухлой траве, на окрестных скалах... и в этой дымке беззвучно и непрерывно рвались молнии. А потом – он пересёк горную цепь, пролетел над равниной и, скрываясь в низких облаках, добрался до крепости.
Он знал, что никто не остановит. Он знал, что обитатели крепости заняты – другим.
Он опустился во внутреннем дворе и прислушался. Где-то снаружи были живые. Снаружи.
А потом – чётко и страшно – почувствовались хозяева. С отчётливым призвуком смерти, стоящей за плечом каждого из них. Они все уже прошли через неё, но – иначе, чем он.