Украденное имя

обижаться было бесполезно. Ирукаев они разогнали быстро, расположились на руинах, а потом – у Йаллера едва хватило терпения всё это слушать – по обычаям элиа были исполнены прощальные и хвалебные песни в честь павших и живых. Йаллер подумал, что лучше бы они вносили все эти сведения в какие-нибудь письменные источники, но посоветовать этого не мог. Всё же узнал немало нового про заслуги тех, кто прибыл на помощь, узнал их имена, – вынужден был признать, что даже имя вождя, Рауна Дагвиати, элиа и вправду произнести были не в состоянии, – узнал про Зрячие Камни, с помощью которых элиа призвали людей на помощь из далёких южных земель… Усмехнулся: эти средства связи были из концентрирующих Силу кристаллов, настроены были только один на другой, и… словом, являли собой какой-то первобытный примитив. Это что, предел, до которого смогли додуматься элиа? Даже обидно…
Отпев положенное, элиа отправились на север, – туда, куда ушли уцелевшие. Выяснили, что недобитые ирукаи добрались до них раньше, что те отбиваются, и что очень будет кстати, если ирукаям ударят в тыл. Ирукаи по своей привычке разбежались, в предгорьях наконец-то настала тишина. Йаллер не очень доверял ей, поскольку где-то в тишине скрывался его брат.
Йаллер долго мучился, заманивая главу прибрежных элиа к себе в леса, – ввиду слежки брата он вовсе не собирался покидать их пределы, – и когда тот наконец прибыл, выбрался из зелёной тени. В протянутой руке – в открытой шкатулке – сверкали на солнце три камня в кольцах, прозрачно-белый, синий и алый.
Элиа замер.
– Возьми, – властно сказал Йаллер. – Эти творения чисты, их не коснулась ни рука, ни мысль вашего врага. Они умножат ваши силы, помогут сохранить то, что вам дорого. Будьте честны и доверяйте друг другу, и ваш союз будет нерушим.
Йаллер посмотрел на элиа и понял, что перестарался с внезапностью и торжественностью: тот был совершенно не в состоянии соображать. Задним числом стало неловко: вроде ничего особенного не сказал, что ж он так… особо впечатлительный, что ли… Он встряхнул кольца в шкатулке, те брякнули друг о друга и о стенки.
– Ну что ты застыл? Держи, что ли, а то я их выкину, и будешь сам искать…
Ошеломлённый элиа принял шкатулку и низко поклонился.
– Да будет так, хозяин зачарованного леса…
Когда он распрямился, Йаллер уже исчез.
 
***
Следить было трудно. Он знал, что брат не ушёл, а растворился в туманах, в послевоенной неразберихе. Брату нужны были люди, точнее – вожди людей.
Йаллер следил. Издалека, с трудом разбираясь в путанице Силовых вихрей, за которыми сам же и прятался. С людьми было сложно, и это оказалось только на руку: у них не было государства, как на юге, не было страны, войск и вождей, которые сколачивали бы жёсткую власть под себя и… да. Могли бы исполнить предназначенную им роль. Взять кольцо и связать им – через себя – свой народ с руниа, возжелавшим чужой силы. Нет государства – нет вождя – некому попадаться в ловушку. Значит, здесь можно хоть немного быть спокойным.
Он видел, как люди шарахались от волшебства, от любой магии, как с ними не могли найти общий язык элиа. Он надеялся, что это поможет. Что люди за его братом не пойдут.
Решить вместо них он не мог.
Он мучительно искал выход. Выследить брата, напасть, отнять кольца… снова и снова вставать перед уже не раз продуманным – почему нельзя. Почему он не справится. Тариэль видела его мучения и боялась спросить, отчего он мрачнеет.
 Он уходил. Искал Следы. Проходил по ним снова и снова. Слушал разговоры. Пытался уловить мысли. А вдруг кто-то согласился и решил стать вождём людей? А вдруг…
 Это тянулось день за днём, он очень быстро устал, – усталость была глухая, тяжёлая и неснимаемая, он не мог отвлечься, даже весна потерялась и перестала быть – для него, стала чужой, это другие могли радоваться ей, встречаться в ней, ловить весенний ветер, а он… Он только ловил Следы, слушал разговоры и держался на расстоянии.
К осени Следы свернули к горам. Он ещё раз прочесал человеческие поселения, – не исчез ли кто, не стал ли сколачивать войско… точнее, банду, не попытался ли построить нечто похожее на южные города. Нет. Не началось. Не появилось. Не пропал никто. А брат ушёл в горы, и надо идти за ним следом – прятаться от него и от златоведов, таиться в лабиринтах, которые он, в отличие от брата, худо-бедно знал. И бояться, не попадётся ли на пути брата кто-то из огнедышащих ящеров, не потянется ли к золоту и не будет ли убит…
Позже, много позже, он обнаружил, что пропажа всё же была.
Пропал один из духов, которых он привёз с Йавинты. Которого он отпустил на свободу.
Пропал, и Следы говорили о том, что между ним и пришельцем-руниа не было стычки. Был разговор. Напряжённый, но не переросший в свару.
И дух исчез. Ушёл в глубины земли?
Златоведы пропажи не заметили.
Найти кольца, розданные златоведам, было несложно. Йаллер не сомневался в том, что брат обнаружит ошибку не сразу, – и так и вышло: пока не задействуешь, не потянешь удочку – не поймёшь, что затея не удалась, что силы не получишь… а уже поздно, уже потрачено время, уже создана система, и возможно ли переделать её – большой вопрос. Йаллер усмехнулся: ошибки неизбежны, когда что-то делаешь впервые. Единственное, чего он боялся, – это того, что брат, обнаружив ошибку, задумает вернуть кольца и перенацелить их на что-то… на кого-то другого, а владельцы упрутся, потому как златоведы любят золото, у них мания – собирать драгоценные побрякушки… вполне простительная слабость, если честно. Йаллер надеялся, что у него есть время, что огнедышащие ящеры успеют справиться и сжечь кольца, потому что если в планы брата входят люди, то ему придётся направиться на юг и потратить это время там, далеко. И только потом осторожно тянуть за золотые нити, проверяя и выверяя сотворённую Силовую сеть. И то – не сразу… Йаллер запутался, он никогда не был стратегом, ему было сложно просчитывать, предполагать, думать не так, как привык… да и прикасаться даже мыслью и даже к замыслу брата было отвратительно.
Он знал, что ему остаётся только наблюдать и пытаться ликвидировать последствия. Чтобы кто-то – не взял. Чтобы кто-то – отказался. Или отдал – ему. Он знал, что на юге шансов у него куда меньше, чем на севере: брат давно уже общался с людьми, пока был помощником Ирату, и даже после победы над Ирату многие народы не отказались от верности именно этой стороне. А потому – на юге будет сложно. Юг переполнен теми, кто наверняка является глазами и ушами брата, и стоит ему оступиться – как о нём доложат.
Он знал, что на юге будет сложно ещё и потому, что Силовые вихри, чуждый Источник – или что там скрывается за Заклятыми горами – будут мешать.
Они мешали уже сейчас, когда он, перейдя великую реку, попытался найти Следы. Здесь всё было как-то… смутнее, что ли…
И всё равно нужно было идти на юг.
 
***
Инар Тауна. Раун Дагвиати. И ещё десяток имён тех, кто, похоже, одарён Силой. Те, кто ведёт людей в южных землях. Те, кто может стать целью искушения кольцами. И странная система поклонения живой богине, на роль которой выбирают маленькую девочку. Выбирают через ужас и красоту, чтобы в ней что-то отозвалось, и выбирающие поняли бы: она – Тиштар.
Йаллер поначалу пытался «смотреть вдаль» и следить за ними, но здесь, на юге, понял: скрытый за Силовой линией в Заклятых горах Источник создаёт такую муть, что мешает даже ему. Удивился: как же брат справляется? Ему – не мешает? Или он приспособился? Или подправил Источник под себя? Неужели это Ирату его научил, на свою же голову?
Он никогда не понимал, зачем людям нужны боги.
Коленопреклонения перед идолами, жертвоприношения, дым, восходящий к вечно молчавшим небесам.
Для кого?
Их богов он знал в лицо. Помнил их голоса. Глаза. Знал – и ненавидел. Понимал, что от ненависти не отделается никогда, сколько бы ни прошло времени, и что бы они ни сделали в дальнейшем. Даже если бы они вдруг отпустили на свободу того, кого заточили навеки.
Но Тиштар он не знал.
Её – не было. Никогда богиня с таким именем – и с таким характером – не жила на острове Бессмертных.
Никогда не было богини-убийцы с чёрными ласковыми глазами, с круглым нежным лицом, богини в красно– золотом одеянии, дарящей в смерти – жизнь.
Когда он увидел живую богиню, бесстрастно взиравшую на людей с золотых носилок, то внезапно пронзило понимание: да, такой богине можно молиться. Она услышит. Она, может быть, подаст знак. Она – поймёт.
Живая богиня обитала в храме. Она почти не ходила по земле, – было кому носить на руках, – но она ела и пила, она могла говорить и носить одежду. Не только красно-золотую.
Увидеть её в окне – означало замереть в благоговении и навсегда унести в душе чёрный ласковый взор.
Он знал, что богиня больна. Об этом ходили слухи, жрецы старались опровергать, – они не хотели искать новую богиню, не хотели свары за власть, им нужны были годы мира, хотя бы ещё пара лет, хотя бы ещё пять, чтобы вырастить замену. Нужную им замену.
Её смерть означала бы войну. Он не хотел, намеренно не хотел вдумываться, разбираться – кого с кем, какое отношение будут иметь к делу известные ему люди и нелюди. Ему было достаточно знать, что богиня больна, – чтобы сжалось сердце. Чтобы острая, растерянная жалость застучала в висках.
Он не хотел, чтобы чёрный взгляд угас. Чтобы цветы, которые она носила на голове, однажды закрыли её всю, а потом их вместе с нею пожрало бы погребальное пламя, словно родившись из её одеяния.
Он пришёл в день, когда её провезли по улицам на колеснице, в которую были впряжены два оскаленных зверя с мягкими лапами. Два чёрных хищника, так похожих на него самого в зверином облике. Она ехала неподвижно, а жрец правил колесницей, – узкоглазый, смуглый, коренастый, страшный в своём могуществе… и полный страха перед тем, что богиня умрёт. Мягкие лапы оставляли в пыли следы, и было видно, что у зверей есть когти.
Он пришёл ночью, когда дневная жара и духота покорно отступили перед мраком.
Он приходил каждую ночь и тихо сидел рядом со спящей богиней, держа в руках хрупкие, почти детские пальцы.
Он мысленно говорил с ней, рассказывал сказки и быль, от его голоса терзающая боль отступала, и приходил мир. Ненадолго.
В какой-то миг даже он усомнился в том, что сумеет победить болезнь.
Днём он слушал, что говорят жрецы. И когда они сказали, что богине лучше, – он понял: всё. Больше приходить не нужно.
На следующий день был праздник.
Её принесли на площадь, к толпе народа, и было не пробиться, чтобы припасть к её ногам. Те, кому доставалось коснуться края её одежды, уходили в слезах счастья.
В её тонких пальцах был цветок. Пушистый, жёлтый, солнечный, с множеством больших лепестков. Иногда она отрывала лепесток и давала кому-то. Редко.
Он понимал, что это последняя встреча. Что её может не быть. Что он может не протолкнуться сквозь толпу – до того, как её унесут обратно в храм. Что чёрный ласковый взгляд достанется другому. Другим.
Он шёл вместе с толпой. Не было смысла притворяться, – здесь все были такими же черноволосыми, разве что низкорослыми, и толпа была занята – собой, праздником, богиней. Он не прятался. Просто шёл, положившись на судьбу. Если повезёт – значит, повезёт. А